О крестьянах, вышедших из крепостной зависимости» и манифест.
1 марта 1861 г. манифест о крестьянской реформе был объявлен народу.
Крестьянская реформа — главная в цепи реформ середины XIX в. — была задумана, подготовлена и принята за шестилетний срок. Учитывая, что в юридическом смысле она разрабатывалась едва ли не с нуля, при постоянном противодействии господствующего сословия, а также принимая во внимание наш современный опыт, этот срок можно считать небольшим.
Принятию реформы способствовала изменившаяся уже с 1856— 1857 гг. атмосфера в обществе. Высшие сословия, даже некоторые группы в сословиях низших, почти сразу же почувствовали начало «оттепели». Как указывает Л.Г. Захарова, «новизна внутренней политики выражалась в снятии множества запретов: разрешении свободной выдачи заграничных паспортов (с 1856 по 1859 г. выезд увеличился в 4,5 раза: с 6 тыс. до 26 тыс. человек в год), ослаблении цензурного гнета и различных стеснений в университетах, уничтожении военных поселений, сокращении армии, сложении недоимок и освобождении на три года податных сословий от рекрутских наборов» [8].
Ко дню коронации Александра II в августе 1856 г. была объявлена амнистия политическим заключенным, декабристам, петрашевцам, участникам польского восстания 1831 г.
Наиболее сильно послабления коснулись печати: уже в первые годы правления нового царя наметился переход от «кладбищенского безмолвия» и «цензурного террора» к гласности. Была отброшена прежняя государственная доктрина «официальной народности» (основанная на триаде: самодержавие, православие, народность). В журналах, а также возникших, как грибы после дождя, добровольных благотворительных обществах, разнообразных кружках сначала робко, а затем все смелее стали обсуждаться наиболее острые проблемы внутренней и внешней политики. Участились ссылки на опыт Запада. После холода и мрака николаевского склепа все российское общество пришло в движение. Иными словами, создался определенный социально-психологический механизм в поддержку реформ. С.М. Соловьев, относившийся к реформам отрицательно, писал, что «голоса помещиков были заглушены либеральными криками литературы, сосредоточенной в столицах... Употреблен был нравственный террор: человек, осмелившийся поднять голос за интересы помещиков, подвергался насмешкам, клеймился позорным именем крепостника...» [9]. Д.А. Милютин, посетив Петербург после годичного перерыва, напротив, с определенной долей одобрения отмечал (в октябре 1857 г.): «Здесь вообще нашел я поразительное явление: стремление к преобразованиям, к изобретению чего-то нового обуяло всех и каждого; хотят, чтобы все прежнее ломали тут же, прежде чем обдумано новое» [10].
В отечественной литературе ранее подробно описывалась борьба правительства с левыми, революционно-демократическими силами. При исследовании периода после 1864—1866 гг., когда администрация Александра II стала тормозить реформы, такой крен в исследованиях был в общем оправдан. Но на этапе 1856—1861 гг. главными противниками правительства были еще представители крепостнического дворянства, цеплявшегося за старину. Сама расстановка социальных сил была совершенно иной. Нельзя не удивляться тактической гибкости царя и его либерального окружения, сумевших буквально натравить на своих оппонентов справа не только либеральную, но и в значительной мере леводемократическую печать.
Гласность вообще была сильнейшим оружием администрации: начав обсуждение вопроса «об улучшении быта крестьян» в Секретном комитете (как при Николае I), правительство перешло затем к широкой рассылке рескриптов, публичному обсуждению вопроса в губернских комитетах, обнародованию протоколов и трудов Редакционных комиссий и т.д. Конечно, гласность порой захлестывала и саму администрацию; в ряде журналов, в первую очередь в «Современнике», свобода мнений шла дальше, чем хотелось бы власти. Но в целом до 1861 г. острие новой внутренней политики, пусть с оговорками и ограничениями, направлялось против сторонников крепостного права.
Итак, в 1856—1861 гг. формула социальной борьбы была такова: с одной стороны, царь и просвещенная бюрократия в союзе с либеральными кругами общества (последние были сосредоточены главным образом в столицах) при косвенной, а иногда и прямой поддержке леводемократической разночинной интеллигенции; с другой стороны, большинство крепостнически настроенного дворянства, помещиков и, видимо, части купечества (например, владельцы мануфактур). Крестьянство и иные слои трудящихся находились тогда в целом вне политики, хотя глухой, зреющий протест «давил» на правительство, побуждая его к реформаторской деятельности.
Тот факт, что в первые годы после смерти Николая I правительство было в целом выше, прогрессивнее общества, заставлял администрацию действовать вопреки мнению политически активного большинства. Сложилась парадоксальная ситуация, когда самодержавный авторитаризм, пусть на короткий срок, оказался прогрессивной формой правления. Лидер либерализма Николай Алексеевич Милютин был убежденным противником крепостничества и, пожалуй, как никто презирал дворянский паразитизм. Его идеалом было просвещенное, управляемое профессионалами государство, заботящееся о процветании подданных. Словом, Н.А. Милютин являл собой предельно левый тип общественного деятеля, который еще мог уживаться с царским аппаратом, но и он писал: «Сегодня правительство либеральнее общества. Конституция прежде времени... Ни демократии, ни конституции...» [11].
В 1856—1861 гг. отсутствие Конституции было гарантией защиты реформы от крепостников. Но в дальнейшем антиконституционность режима превратилась в явный тормоз прогресса. В политическом плане Россия, по образному выражению видного деятеля эпохи П.А. Валуева, оставалась «гладким полем», где «воля правительства (т.е. самодержца. — Л.Х.) не встречает преград» [12]. Но Александр II не был, конечно же, демократом. Не стал он и последовательным либералом. Консервативные колебания проявлялись царем уже в ходе подготовки крестьянской реформы, например, при замене умершего Я.И. Ростовцева на ключевом посту председателя Редакционных комиссий противником (хотя и умеренным) преобразований В.Н. Паниным. Сохранив за собой всю полноту власти, царизм воспрепятствовал созданию устойчивого социально-политического механизма поддержки и развития реформ, чем обусловил их последующее торможение, а затем и движение вспять.
