ИЗМЕНЕНИЯ В СОЦИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЕ НАСЕЛЕНИЯ
Население России после его значительного уменьшения в годы войны и революции начало с 1922 г. расти «компенсационным» темпом. К 1928 г. в СССР проживало 154,3 млн человек в сравнении с 139,3 млн в 1913 г. (в сравнимой территории). При этом сельское население страны возросло с 114,6 млн до 125,3 млн человек, т.е. почти на 11 млн, или на 9,3%, а городское увеличилось на 4,3 млн, или на 1,2%. Страна оставалась аграрной, прежде всего по типу воспроизводства населения.
При росте сельского населения на 9,3% в период 1913—1928 гг. посевная площадь увеличилась лишь на 5%, т.е. на душу сельского населения посевная площадь под зерновыми уменьшилась на 9%. Урожайность зерновых возросла незначительно: с 6,7 ц/га в 1909— 1913 гг. до 7,6 ц/га в 1922—1928 гг.[1] Производство зерна на душу сельского населения увеличилось лишь с 565,8 кг в 1909—1913 гг. до 570 кг в 1922—1928 гг. Наиболее значительные изменения к концу 1920-х гг. произошли в распределении производственного зерна: увеличилась доля зерна, идущая на прокорм скота, с 26,2% валового сбора в 1925/26 г. до 31,9% в 1927/28 г. Резко снизилась доля товарного зерна. Если производство зерна увеличилось по сравнению с 1913 г. на 24%, то его товарная часть уменьшилась на 30%[2].
Именно это явление стало основной причиной сокращения к 1928 г. по сравнению с предшествующим периодом удельного веса рабочей силы, занятой в промышленности и торговле, соответственно, увеличения удельного веса занятых в сельском хозяйстве. Начался процесс деиндустриализации и натурализации экономики.
Структура занятых в народном хозяйстве отражает типичные для агарных стран черты, связанные с аграрным перенаселением и обилием «лишних ртов».
Перепись населения 1926 г. позволяет выяснить взаимозависимость между имущественным положением крестьян и количеством работников в хозяйстве. Так, доля занятых в хозяйстве в группе бедняков составляет 23,7%, середняков — 17,6%, зажиточных — 15,9%. Один работающий бедняк кормит более 4 человек, середняк — более 5, зажиточный — более 6. Само наличие малолетних детей в семье бедняков превращалось в фактор дестабилизации хозяйства и влекло за собой усиление социальной напряженности в деревне, явно проявившееся к концу 1920-х гг. Утверждение, распространяемое в печати того времени, о «кулацкой опасности» никак не подтверждалось социальной структурой деревни, где «кулаки» составляли лишь 5,4% сельского населения и 4,5% занятых в сельском хозяйстве. Недовольство сельского населения проводившейся политикой проявлялось средними слоями, которым все более чинились препятствия в развитии промыслов, устанавливались дополнительные налоги. Представители средних слоев нередко переводились в разряд «кулаков» и «лишенцев» — людей без политических прав.
Сравнение данных переписи населения 1897 г. с данными переписи 1926 г. свидетельствует: после революции в стране шел процесс «аграризации» структуры населения. Так, если, по данным переписи 1897 г., доля торгово-промышленного населения составляла 17,2% от общей численности населения, то в 1926 г. — 15,1', если пролетарии (вместе с семьями) составляли в 1897 г. 17,5%[3] [4] в населении страны, то в 1926 г. «рабочие» (в разряд которых, кстати, включались с некоторыми оговорками и служащие госаппарата) составляли 10,8% населения[5]. По мнению А. Соколова, исследовавшего материалы переписи 1926 г. и сведения комиссии по налогообложению при СНК и СТО в 1927 г., категория «пролетариат» в этих документах требует пристального анализа. Включение в нее служащих государственного аппарата не только увеличивало количество пролетариата, но и искажало его структуру. Дело в том, что старая интеллигенция, вошедшая в госаппарат, все больше испытывала к себе враждебное отношение выдвиженцев. Большинство из них хотя и имело «рабочее» прошлое, все более удалялось от нужд рабочего класса, лицемерно бравируя пролетарским происхождением. «Номенклатурным» выдвиженцам удалось в силу их несвязанности с интеллигенцией и ее традициями использовать недовольство простых людей трудностями НЭПа для борьбы со «старыми спецами». Не последнюю роль они сыграли и в преувеличении опасностей, связанных с ростом капиталистических элементов в городе. Их доля составляла лишь 1,8% населения и 2,4% занятых в народном хозяйстве. Как показала практика, основная опасность для развития экономики коренилась именно в формировании «нового» бюрократического аппарата, вобравшего в себя худшие традиции прошлого, и был скорее их продолжением, чем новизной.
Социальная структура населения СССР, сложившаяся к 1928 г., была одним из факторов принятия решения о форсированной индустриализации. Если преимущественное развитие сельского хозяйства как первоначальная основа индустриализации в одном из ее вариантов предполагала стимулирование крестьянина и его частного производства, то вариант форсированной индустриализации означал преимущественное развитие промышленности, соответственно, пролетариата. Государство диктатуры пролетариата политически — во всяком случае, в теории — опиралось на пролетариат, численность и значение которого в период НЭПа не стало определяющим. СССР оставался страной аграрной. Крестьянство не могло стать политической опорой государства диктатуры пролетариата в понимании правящей партии. Поэтому курс на форсированную индустриализацию логически опирался на необходимость изменения социальной структуры населения в сторону роста и укрепления рабочего класса.
- [1] См.: Мошков Ю. Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР. М., 1966. С. 19.
- [2] См.: Там же. С. 23.
- [3] Рассчитано по: Рашин А. Указ. соч. С. 322; Соколов А. Лекции по советской истории // Мосгорархив. 1995. С. 154.
- [4] Без полупролетариев.
- [5] Рассчитано по: Рашин А. Указ. соч. С. 322; Соколов А. Указ. соч. С. 154.
