ДЖОН РИД: ЖИЗНЬ, СТАВШАЯ ЛЕГЕНДОЙ. «ЛАФАЙЕТ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ»
Джон Рид — это больше, чем имя ключевой фигуры социалистической американской, и не только, литературы. Это символ художника нового типа, соединившего «мысль и действие», рожденного в горниле социальных потрясений минувшего века. Среди многих эпитетов, на ним закрепленных, — легендарный. Такой была его судьба, выходца из буржуазного класса, ставшего участником событий 1917 г. в России. И их воспевшего. И отдавшего за них жизнь.
Его назовут также «Лафайет русской революции». Имеется в виду французский аристократ, отправившийся в Америку, где он доблестно сражался в рядах колонистов в борьбе за независимость. И сегодня Рид актуален как пример не только революционера, но и художника-новатора. Актуален потому, что не утихают споры вокруг событий 1917 г., а они имеют не только историческое, но и огромное общественное значение.
Вот почему Джон Рид своевременен и современен. И обращение к его наследию и его судьбе содержит необходимые нам уроки1.
НАЧАЛО ПУТИ: РИД КАК ТВОРЧЕСКАЯ ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ
Приход в литературу. В историю мировой литературы вписан героический эпизод: Байрон, отдавший жизнь за свободу Греции, призывавший «сражаться за дом соседа». С тех пор случилось немало подобных примеров. В битвах с фашизмом и реакцией, на полях Испании. Как высокое проявление интернационализма,
К настоящему времени о Джоне Риде накоплена обширная литература на английском и русском языках. Правомерно говорить о ридоведении как в целом направлении российской американистики. Это публикации его произведений, разыскания в архивах, биографические сюжеты, постановки, экранизации и телепередачи по его произведениям, воспоминания, стихи и рассказы ему посвященные, библиографии. Среди тех, кто писал о нем, А. Старцев, Т. Гладков, С. Дангулов, И. Киреева, Е. Драбкина и др. Начиная с первой публикации «Джон Рид о Тургеневе» (1958); немало работ, книг, предисловий, антологий, посвятил ему и его окружению Б.А. Гиленсон. Состояние ридоведения и его тенденции могут стать предметом специального исследования.
хотя это достойное понятие несправедливо потускнело и стало редкостью в нашем лексиконе.
Как же случилось так, что Джон Рид, коренной американец, выходец из состоятельной среды, из истеблишмента, сын своего класса, не пошел по накатанному пути, как и подавляющее большинство сверстников? Почему люди приходят в революцию, рискуя всем, благополучием и самой жизнью?
Перечислим некоторые красноречивые факты: похороненный в Москве на Красной площади в октябре 1920 г., Джон Рид родился в 1887 г. в Портленде на берегу Тихого океана в красивом солидном доме судебного исполнителя, известного неподкупностью и прямотой; получил первоклассное образование, учился сначала в привилегированной подготовительной школе в Морристаупе, затем четыре года (1906—1910) провел в Гарварде, одном из самых престижных университетов страны, питомнике аристократической молодежи.
Из стен Гарварда выходили дипломаты, политики, ученые, гуманитарного направления, люди искусства. Среди однокурсников Рида были те, кто составил знаменитый «гарвардский квартет»: Томас Стернз Элиот, один из будущих вождей поэтического модернизма, ставший Нобелевским лауреатом; Хейвуд Браун, политик либерального толка; Уолтер Липпман, авторитетный журналист, политический обозреватель, общеамериканская знаменитость. Среди них, интегрированных в Систему, Рид был тем, кто пошел революционным путем.
Студентом Рид выделялся многосторонней одаренностью. Увлекался спортом, писал стихи, печатался в университетском журнале. Среди его поэтических образцов был сонет «Чайковский» (нами выявленный и переведенный). Русский композитор пользовался в США огромной популярностью; его визит в Америку в 1891 г. был триумфальным...
В Гарварде Рид увлекался предметами историко-филологического цикла. И окончив университет, вступил на самостоятельную стезю с ясно обозначенной целью — познавать мир, сообщая об увиденном и пережитом. После кратковременного дебюта в журнале «Америкен мегезин», куда его рекомендовал сам Линкольн Стеффене, в те годы наставник и духовный отец юного поэта, перед Ридом, себя достаточно зарекомендовавшим, гостеприимно раскрылись двери ведущих нью-йоркских изданий. Его стихи и очерки, отмеченные свежестью и живым темпераментом, обратили на себя внимание. Но Рид не стал бы Ридом, если бы не уберегся себя от очевидных соблазнов и той золотой клетки, в которую заманивали его дельцы газетно-журнального мира.
Талантливый литератор, он обладал сильным воображением, чувством слова, способностью писать «запоем», с наслаждением, не расставаться по ночам с пишущей машинкой. Человек земной, жизнелюбивый, мечтал о признании и любви. Личность творческая, неизменно пребывал в поиске. Но все же глубинной чертой его натуры была жажда правды. Он не хотел принимать на веру господствующие стереотипы, отвлеченные теории вызывали у него отторжение. Целенаправленно впитывал он жизненный опыт, аналитически осмысляя его.
Но самое замечательное, что в этом, казалось, баловне судьбы, помимо литературного таланта, таилось важнейшее качество — неравнодушие, потребность справедливости, неотделимой от правды. И сострадание к чужому горю, к беде другого. И еще гражданское чувство, возвышающее над эгоистическими соображениями. А может ли быть истинный писатель вне этих качеств!
Юность Рида была связана с Гринвич-Вилледжем. Это был квартал молодых литераторов, артистов, художников, мятежной нью-йоркской богемы. В канун Первой мировой войны Гринвич-Вилледж переживал расцвет: его обитатели пребывали в атмосфере интенсивных споров и ожиданий перемен. Они решительно отвергали привычные верования, негодовали на засилье доллара и тиранию трестов, предрекали необратимое обновление всего уклада жизни. В Гринвич-Вилледже формировался радикализм молодого Рида, там, по его же словам, «осмеливались вслух рассуждать на темы, запретные для всего мира». Спорили о новых формах искусства, модных философских теориях вроде фрейдизма и интуитивизма Бергсона, о свободной любви, феминизме. Но главной проблемой виделось молодым энтузиастам переустройство общества на началах справедливости.
Особой притягательностью пользовался литературный салон Мейбел Додж. Среди его завсегдатаев были Билл Хейвуд, Джон Рид, литераторы, политики. Там, по словам Ван Вик Брукса, складывалась идея «союза между рабочим классом и писателями нового поколения».
Джон Рид был в числе тех, кто ратовал за объединение усилий радикально, критически настроенных журналистов с «приходящими на смену более решительными сторонниками социализма»[1].
И все-таки не дискуссии гринвич-вилледжских мечтателей, а реальность формировала Рида. Он как-то, быть может, в разговоре высказал Линкольну Стеффенсу свое писательское кредо: «Я должен увидеть все сам, своими глазами». За окнами его холостяцкой квартирки переливался огнями и шумел Нью-Йорк, бурно растущий мегаполис, пленивший его воображение и посвятивший в свои тайны. В Нью-Йорке он «впервые написал о том, что видел, испытав буйную радость творчества»[2].
Отдавая дань Риду, политическому борцу, революционеру, иногда недооценивают вклад, который он внес в развитие художественно-документальной литературы.
Ранние рассказы. «Война в Патерсоне». А между тем, Рид испытывал свои силы в разных жанрах: сочинял стихи, поэмы, одноактные пьесы, рассказы, статьи, очерки, книги репортажей. Но безусловные достижения Рида относятся к области литературы факта, которая завоевывает все более значимые позиции в искусстве XX в. и которую в США называют «фэкшн» (faction). Его жанры — продукт реалии новой исторической эпохи. Проблема эта привлекает пристальное внимание литературоведов. Что до Рида, то он особенно много сделал в наиболее оперативном жанре — очерке: даже в его крупных произведениях заметна рука репортера, очеркиста. Они бессюжетны, кажутся смонтированными из более мелких фрагментов — отдельных сцен, зарисовок, микро-новелл. Себя он считал поэтом, видел в стихах главное призвание. Значит ли это, что журналистика, политика мешали поэтической музе, как на этом настаивают некоторые американские исследователи? Думается, что это мнимое противоречие, ибо и в статьях, и в очерках он оставался художником, вдохновенным, мыслящим яркими образами. Поэтом, автором оставшейся неоконченной написанной в манере Уитмена поэмы «Америка 1918».
Новеллы, с которыми он дебютировал, «Капиталист», «Куда влечет сердце», «Еще один случай неблагодарности» и другие, посвящены другому Нью-Йорку, городу трущоб и ночлежек, людям «дна». Они вырастают из верного наблюдения, красноречивого факта, эпизода, которые Рид словно бы выхватывает из потока городских будней. В этих новеллах, однотипных по структуре, построенных как беллетристически обрамленные интервью Рида со своими героями, заметны журналистские приемы.
Рид не только наблюдает своих героев со стороны, но вступает с ними в живое общение. Скупая, лаконичная деталь, характерная речь героя, отсутствие комментирующего голоса автора — все это придает его новеллам характер верного, объективного слепка куска действительности. Но Рид выхватывает из потока фактов главные, типические. Внешне жесткая, холодноватая проза Рида уже несет запал социального критицизма, обнажая изнанку американского благополучия. Приближают читателя к миру изгоев и жертв общества. О развитии его критических воззрений на буржуазное общество свидетельствуют такие его зрелые новеллы, как «Мак-американец», «Дочь революции», а также ряд новелл, написанных в годы мировой войны и пронизанных антимилитаристской направленностью («Глава рода», «Так принято» и др.).
Знаменитая стачка текстильщиков в Патерсоне в 1913г., очевидцем которой становится Джон Рид, открывает для него новую реальность и новую тему. Он соприкасается с классовой борьбой пролетариев, отдает им свои симпатии. Его очерк «Война в Патерсоне» (1913) выделяется на фоне ранних произведений Рида: в нем уже ощутимы раскованность, преодоление объективизма, та атмосфера борьбы, драматического накала, которая всего полнее отвечала «взрывчатому» темпераменту Рида. А самый рассказчик предстает не просто как повествователь, но и как непосредственный участник событий.
В судьбе Рида заключен важный урок: революционными писателями не рождаются, ими становятся. Патерсон еще не означал, что Рид принял участие в борьбе рабочего класса, хотя он уже сделал первый и важный шаг в этом направлении.
