Взаимосвязь дружинной и городской культуры в Киевской Руси

В период становления государства в XI - XII вв. политические институты были особенно неустойчивыми, возникающие должности для управления нередко исчезали спустя некоторое время, а наряду с созданными государственными территориальными структурами существовали образования, не охваченные системой управления. При этом следует иметь в виду, что политическое влияние русского и западного правителя в раннесредневековую эпоху (IX - XIII вв.) существенно различались. И князь на Руси, и король на Западе должны были делить власть с могущественной аристократией (крупными феодалами), но в Киевской Руси существовал еще и третий важный политический компонент, которого пока не было на Западе: город¹. В подтверждение обратимся к выводам М. Вебера, утверждавшего, что «Центральная Европа в начале средних веков... была охвачена по существу однородным военно-техническим развитием. Когда она созрела для феодализма, в ней не было такого, как в древности, сильно развитого оборота [торгового], в связи с чем здесь феодализм строился в гораздо большей степени на земельной основе и создал феодальное поместье. Поэтому связь, которая связывала здесь господствующий военный слой, была по существу чисто личной связью ленной верности; в древности же это была гораздо более крепкая связь права городского гражданства»². А.Е. Пресняков по своему объяснял это явление своеобразием развития городских областей в IX в. на Руси: «В городах скопляется пришлый военно-промышленный люд, с помощью которого города организуют свою военную силу, пользуясь ею не только для борьбы с врагами внешними, но и для подчинения соплеменного им окрестнаго населений, для которого они прежде служили торговыми центрами. Так возникла городская область

«первая политическая форма Руси», предшественица формы вгорич-

- з

ной - варяжского княжества» .

В отличие от Запада, на Руси сложился тип властных отношений, политический режим, основанный на личных связях управляющих и управляемых, патерналистских и служебных отношениях внутри боярства и, наконец, существенным является определенный тип военной элиты - дружина. Государство и государственность в широком смысле стали одной из базовых форм дружинной самоорганизации. Внутри дружины произошло определенное вызревание двух противоположных спо-

• 1 Вернадский Г.В. Киевская Русь. М., 1999. С. 126.
• 2 Вебер М. Аграрная история Древнего мира. М., 2001. С. 97.
• 3 Пресняков А.Е. Княжое право в древней Руси. Очерки по истории X -XII столетий. СПб., 1909. С. 161.

собов бытия - архаическо-варварского и цивилизационно-государственного. Действительно, княжеская дружина в Киевской Руси была расселена в главном (стольном) городе при великом князе и в других городах и поселениях подвластных племен, при мужах княжих или их наместниках и правителях и содержалась за счет собираемой дани или военной добычи. Качествами, выделявшими дружину, были богатство (не связанное с землевладением) и воинская доблесть. Не случайно можно говорить о том, что благодаря дружине именно в городах сложился ряд моральных универсалий, представлений, которые исторически приобрели статус общенациональных. Еще в XIX в. историк И.Е. Забелин увидел причину этого в данничестве как результате «промысловой» деятельности древнейших городов: «Каждый город, подобно деревне, распространял свои пути (получение дохода - Авт.) во все стороны и зарубал себе собственный округ, отчего и границы такого округа прозывались рубежом. Вот почему самые дела наших первых князей, весь порядок этих дел, представлял в сущности только новый шаг, новую ступень в развитии старых земских промышленных отношений. Князья, как и дружина, только способствовали городам распространить новый промысел даней, оброков, уроков»¹. Более того, стоит вспомнить о том, что историк права Б.Н. Чичерин неоднократно подчеркивал, что древнерусские князья считали покоренные земли своей принадлежностью и собственностью. Отсюда он делал вывод - дань и порядок сбора дани дружиной выступали в качестве внутриобщественного фактора государства^{[1] [2]}. Эту мысль поддержал историк Б.А. Рыбаков, утверждая, что полюдье было «первым общегосударственным мероприятием, превосходящим по своей масштабности все внутриплеменные дела местных князей»^[3]. Правда М.Ю. Брайчевский утверждал, что термин «полюдье» в древнерусских источниках появляется не ранее XII в., почему отнесение его к явлениям X в., которые мог иметь в виду Константин Багрянородный, является сугубо гипотетическим^[4]. Современные трактовки утверждают, что, помимо внутриполитической (военно-административной) функции, погосты наделялись и фискальной функцией сбора, а затем и сбыта дани на международных рынках, т.е. функцией перераспределения прибавоч-

ного продукта¹. А.Н. Насонов отмечал изменения в технике управления, связанной с погостами и становищами, организованными княгиней Ольгой: «Значение их определялось не только тем, что устанавливались определенные места объезда, но и тем, что устанавливались более или менее определенные размеры сбора дани. Раньше могли ездить не регулярно, не систематично, менять трассу объезда, два раза приезжать в одни и те же места и собирать много (как делал Игорь), а в другие места совсем в данный год не заезжать. Теперь давались «уставы и уроки»^{[5] [6]}. Следует отметить, что территориальная обособленность «примученных» славянских племен препятствовала в IX - X вв. установлению легитимности произведенных завоеваний, при которой «светлый князь» становился единым правителем. А вот даннические отношения, при которых киевский князь с ограниченным набором управленческих функций отмечал свою власть полюдьем, оптимально подходили к сложившейся ситуации. Но гибель Игоря в древлянской земле породила кризис политического устройства. Без легитимного и харизматичного правителя удержание целостности союза племен оказалось задачей невыполнимой. Святослав, сын Игоря и Ольги, нашел свой путь выхода из кризиса, восстановив систему власти, существовавшую при его отце. Ему удалось создать мощную военную дружину, способную существовать и развиваться за счет захвата все новых источников добычи. А.В. Назаренко, подтверждая мысль И.Е. Забелина, подчеркивает, что еще до форсированного окняжения в середине X в., начатого реформами княгини Ольги, концентрировавшийся в Киеве княжеский род и группировавшаяся вокруг него дружина соседствовали с самодеятельными элитами региональных торгово-ремесленных центров. Именно эти элиты (а не местная родоплеменная знать) были связаны с княжеским Киевом некоего рода договором о данничестве, который позволял им собирать от имени князя полюдье на местах ценой уступки Киеву определенной части собранного. Сбыт добытого на причерноморских рынках предполагал сплав по речным коммуникациям, горловину которых контролировал Киев, что во многом и предопределяло его политическое верховенство в условиях экономики, ориентированной на внешнюю торговлю^[7]. Ведь вся внут-

ренняя политика князей сводилась к вопросу о содержании возможно большего количества войска - большой княжеской дружины. Расширение подвластной территории, увеличение региона, платящего дани, и умножение даней давало возможность князю иметь более многочисленную дружину. Решительным поворотом в формировании новой территориально-политической государственной структуры стало посаже-ние Владимиром наместниками своих сыновей с частью княжеской дружины в землях бывших восточнославянских общностей, что означало непосредственную власть киевской княжеской династии над всеми завоеванными землями. Рассредоточив по основным городам дружинные гарнизоны, получавшие содержание из даней и припасов, собираемых в их округах, князь имел готовые военные отряды, которые в случае надобности могли быть мобилизованы и двинуты, куда было нужно, оставив на месте только необходимую часть гарнизона. Налицо у киевского князя не имелось необходимого количества дружинников, чтобы иметь достаточные гарнизоны для всех крепостей, но сами пограничники, которые в мирное время обрабатывали землю, должны были уметь за этими крепкими и высокими стенами защищать самих себя и все государство. По замечанию П.А. Раппорта, появляется своеобразная социальная группа дружинников-земледельцев, находящихся в постоянной боевой готовности. Крепости с такими гарнизонами были построены по заранее намеченному плану, причем вдоль всего оборонительного вала они имели ряд срубных клетей, конструктивно связанных с валом и используемых как хозяйственные, а частично и как жилые помещения^[8]. Создание в пограничных со степью районах укрепленных городков было обусловлено особенностью обороны от набегов степняков. Орды кочевников редко решались на рейды вглубь русской территории, если в тылу у них оставались незахваченные русские города. Поэтому чем больше укрепленных крепостей было в каком-то районе, тем труднее было кочевникам опустошать этот район. То же относится и к районам, пограничным с Польшей или с землями, заселенными литовскими племенами. Гарнизоны дружинников этих крепостей-городков переправляли вести о предстоящем нападении, сковывали действия врага, тушили энергию его удара. С другой стороны, для того чтобы прокормить даже не столь многочисленную дружину, князю приходилось распределять дружинников по всем подвластным землям. В случае войны с соседями-князьями или нападении степняков князья собирал дружину, рассеянную по городам и волостям². Наконец, увеличение военной силы давало князю возможность не только расширять сферу своего политического влияния, но

и углублять ее, укрепляя свое положение и относительно киевского патрициата, и в отношениях к подвластным князьям и воеводам. Б.А. Рыбаков подчеркивал, что деление Новгородской земли на сотни, восходящее к XI в., связано с дружинным бытом и методами сбора дани¹. К тому же в летописном рассказе о пирах Владимира в составе «людей своих» сотские и десятские, видимо, представляли не только собственно купеческую группу, но и вообще все городское население, среди которого «нарочитые люди» были самими известными и зажиточными в городе, имеющими какую-то административную власть. Присутствие уполномоченных торговой части города на «дружинных» пирах Владимира можно объяснить их связью с князем и с боярством, поскольку их объединяло важное обстоятельство - они все жили внутри городской среды, испытывая влияние друг друга. Кроме того, дружинно-княжеской знати не были чужды занятия торговлей, а «гости»-купцы часто брались за оружие, лично участвуя в боевых походах. К началу XIII в. социальная граница между знатным дружинником и купцом, как городскими жителями, по сравнению с X в. уже вычерчивалась более ясно, но она все-таки не была абсолютной^{[9] [10]}. Эволюция городского строительства Киевской Руси в X - XI вв. шла в направлении расширения и разветвления системы наместников - княжеских управителей городами и мечников (даныциков) - княжеских судебных чиновников, а также проникновения дружинных гарнизонов все далее и далее вглубь волостей восточных славян и племен других подвластных народов^[11]. Причина этого заключалась в том, что, как верно заметил Е.В. Аничков, «правящие классы: дружинники, бояре, воеводы, княжеские даньщики, а может быть, и вообще все высшее сословие города, интересы которого [теперь были] не столько в принадлежащих ему селах и весях, окружающих город, сколько в самом городе, теперь выросшем и целиком обнесенном стенами, в этом замке, запирающим и открывающим великий путь в греки»^[12]. Каждый выезд княжеского наместника или волостителя на свою территорию сопровождался поборами на содержание его и его спутников и сбором разных пошлин в пользу князя. Только постепенно к сбору дани начинают присоединяться разные административные и судебные функции. Поэтому увеличение числа княжеских наместников, учреждение новых городов, как военно-административных квартир (городов-

замков)¹, давало новые доходы, возможность содержания новых отрядов дружины, а прирост дружины, в свою очередь, давал возможность, увеличивая число гарнизонов и крепостей, расширять административную сеть государства. А.Е. Пресняков сделал вывод о постепенном оседании дружины по городам: «Князья начинают говорить о городовых полках как о «своих» полках, а дружиной называть отряды, составленные из местного населения, не отождествляя их со своею личною дружиною-двором»^{[13] [14]}. О связи дружины с городом лучше всего свидетельствуют неоднократные упоминания в летописях городских усадеб («дворов») бояр^[15]. Двор, как городская усадьба, упоминается также в «Сказании» о варяге-христианине и его сыне, убитых под 983 г. в языческий период правления Владимира^[16]. При этом каждый военно-оборонительный пункт, как отмечает историк В.И. Довженок, имел общегосударственное значение, и это не противоречило тому, что они находились в частном владении отдельных бояр, поскольку, как вассалы киевского князя, эти бояре должны были содержать в своих городах-замках военные гарнизоны, которые находились в распоряжении киевского князя и обороняли не только владения данного феодала, но и русские земли в целом^[17]. И именно упадок этой системы в XII в., позволявшей на протяжении X - XI вв., оказывать действенное сопротивление агрессии с востока, привел к новой политической системе - удельной. И.И. Срезневский считал, что жителями первых городов, которые «ставили» киевский князья в X - XI вв., были не только мирные граждане, а преимущественно воины, военные дружины^[18]. Д.Я. Самоквасов также подчеркивал, что изначально города «назывались городами не в силу своего административного значения, а в силу значения военного, как крепости, убежища народа во время опасности от внешних врагов»^[19]. Оценив накопленный научный материал, советский историк А.Н. Насонов пришел к сужде-

нию о том, что первые города являлись центрами феодального властвования, места сосредоточения феодальной знати и лишь в процессе дальнейшего развития приобретали характер экономических центров¹. А.А. Горский также предполагает, что столицы волостей раннефеодального периода не развивались из центров племенных княжеств и их союзов, а возникали уже как центры государственной власти^{[20] [21]}. К тому же получателями и потребителями дани являлись княжеские дружинники^[22]. Вообще организация власти неразрывно связана с основанием новых городов. Еще историк М.С. Грушевский подчеркивал, что «система городов и факторий на торговых дорогах, с сидящими в них «русскими» князьями и «русскими» гарнизонами, составляли, так сказать, скелет Киевского государства IX - X вв.»^[23]. По мнению Т.В. Рождественской, ко времени развития и функционирования городских центров в Киевской Руси с их полиэтничным населением относятся различные археологические находки рунических, куфических, кириллических, глаголических, греческих буквенных знаков. Эти знаки использовались в дружинной и жреческой среде IX - X вв., по-видимому, в магических целях или как знаки собственности^[24].

Как проходил процесс формирования городов в Киевской Руси? Ведь проблема генезиса городов тесно связана с вопросами системы власти и общественными отношениями внутри них. И.Я. Фроянов выделяет два фактора: колонизационный и военный^[25]. Второй фактор, или, по выражению историка XIX в. Д.А. Корсакова, «княжеско-военный»^[26], проявился, скорее всего, в захвате княжескими дружинами при поддержке народных ополчений (воев) земель различных племен. Какую роль мог играть князь в системе формирующихся городов? Историк

А.Ю. Дворниченко на примере изучения Уставной грамоты смоленского князя Ростислава Мстиславича обращает внимание на то, что в Смо-

ленской земле к XII в. волостная система в основном сложилась в виде системы пригородов, на которые из Смоленска как из административного и религиозного центра распространяется власть князя и епископа¹. Постепенно князь и дружина, отнимая у городского веча управленческие (административные и судебные) полномочия, добивались того, что войско (дружина и вой) переставало быть «вооруженным народом» и превращалось в аппарат княжеской власти. Действительно, город стал представлять нечто большее, чем просто среда обитания. Он являл собой вместилище для хранения административных ресурсов (дружина, земское боярство, вече), вокруг которого формируются и развиваются сельские поселения. К рубежу IX - X вв. вырастает новый господствующий слой, сооружаются городские укрепления, появляются военно-дружинные кварталы и кладбища. По мнению А.Н. Кирпичникова, в X в. бояре и старшие дружинники киевского великого князя хоронили своих мертвых на кладбищах по особому обряду. Это так называемые срубные гробницы с ингумациями. Погребения мужчин сопровождались оружием (меч, лук и стрелы славянских типов), а в ряде дружинных могил, содержавших захоронение воина с конем (уложенным не в ногах, как у норманнов, а рядом с покойником) - вооружение общеевропейских типов^{[27] [28]}. Историк М.П. Погодин отмечал: «Города наши в древности были военными посадами, как теперь большею частью они суть (посады) административные. Города наши - теперь пребывание правительства, а прежде - пребывание военного, правительственного, главного племени (а не колыбель среднего сословия, как в Западной Европе, следовательно, совершенно с ними не сходны)»^[29]. Поскольку большая часть дружины была сосредоточена в наименее развитых районах Руси, то в некотором смысле дружинники являлись проводниками цивилизации. И конечно же дружина была ключевым фактором славянизации покоренных земель. К тому же большая часть дружинников владела навыками и техникой, неизвестными местным жителям, и их применение в гражданской жизни вызывало у них чувство восхищения и преклонения. Дружинный слой черпает новые технические и репрезентативные возможности из всех доступных источников: местных племенных, восточных, византийских, венгерских, романских, скандинавских.

Можно утверждать, что город в Киевской Руси, возникновение которого совпадает с появлением новых форм хранения информации и прежде всего письма, превращается в средоточие власти, обуславливающее формирование моральных ценностей, оправдывающих эту власть, но в то же время «городская культура» не стала доминирующей, не вытеснила местных традиций, а лишь обогатила и стимулировала их. П.А. Раппорт утверждал, что резкие социальные сдвиги в X - XI вв., которые произошли на Руси, привели к тому, что появились поселения новых типов - феодальные замки, княжеские крепости и города в собственном смысле этого слова, т.е. поселения, в которых главенствующую роль играло не сельское хозяйство, а ремесло и торговля¹. Этой идеи также придерживался М.Ю. Брайчевский, утверждавший, что описываемое Константином Багрянородным полюдье на деле означало то, что князья «со всей Русью» не совершали «круговых объездов», а разъезжались в подвластные им земли, где имелись принадлежащие им замки, в которых они проводили зиму^{[30] [31]}. В XII в. и позже князья должны были так же, как и в прежнее время, держать такие военные гарнизоны («засады») в городах и крепостях. Из летописей не видно, по какому принципу распределялись по городам такие «засады» и насколько они были многочисленны. Затруднительно также определить их значение с военной точки зрения, но, видимо, степень их боеспособности и профессионализма заметно упала^[32].

И.Я. Фроянов, подчеркивая политическую роль городов, утверждал, что «город возникал как жизненно необходимый орган, координирующий и направляющий деятельность образующихся на закате родоплеменного строя общественных союзов»^[33]. П.П. Толочко, в отличие от распространенной точки зрения, полагает, что ранние древнерусские города «не были по преимуществу центрами ремесла и торговли. Их ведущими функциями являлись политическая и военная. Важной изначальной функцией ранних городов была и культовая»^[34]. По мнению

В.П. Даркевича, важным аргументом в пользу городов, как военных крепостей, явилось то, что при отсутствии крупного боярского землевладения, основанного на развитой системе эксплуатации зависимого крестьянства и коммунального движения за городские вольности против феодальных сеньоров, замки на территории Руси, подобные западноевропейским твердыням, получить распространение не могли¹. В.В. Седов отмечает, что города «ориентированные на внешние связи, были менее жизнеспособными, чем поселения с административными функциями»^{[35] [36]}. В то же время, по мнению Е.А. Мельниковой и В.Я. Петрухина, наиболее прогрессивными образованиями были города на Руси, синтезировавшие функции торгово-ремесленных и княжеских административных центров. К таковым относились в первую очередь сам Киев, а также Переяславль, Чернигов, ставшие центрами самостоятельных княжеств при Ярославичах^[37]. Сошлемся также на мнение историка А.В. Куза, который считал, что города всегда выступали в роли центров управления обширными областями. В них сидели князья или княжеские наместники, олицетворяющие государственную власть. Захватив Киев и объединяя вокруг него восточнославянские земли, князья Олег и Игорь ставят города и «уставляют» дани. Кроме того, города - это военный оплот государства. В них сосредоточены вооруженные силы (дружина), они формируют ополчения земель. Безусловно, города - идеологические и культурные центры. Наконец, в городах концентрируется феодализирующая знать. Вновь построенные крепости по приказу князей населяются «нарочитыми мужами»^[38]. К характеристикам, указанным А.В. Куза, следовало бы добавить еще несколько обстоятельств. Древние славянские города избирались для поселения людьми из разных родов как особенно удобные места для жизни, огороженные и укрепленные общими силами и средствами целых поколений, вблизи городских стен разводились «слободки» (т.е. жилища людей, независящих от городского тягла), «концы», в общем составляющие «посад», с населением смешанным из всяких людей^[39]. Иначе говоря, в городах исчезает поглощенность личности родом, ее статус не растворяется в статусе группы. Уже в ранних городах Киевской Руси общество переживает состояние дезинтеграции. Но при разрушении прежних органических коллективов, в которые включался каждый индивид, городское сообщество перестраивается на новой основе. Инстинкт самосохранения требовал единства, сознательной организации и дисциплины. Ведь внутри городской территории поневоле приходилось уживаться нередко нескольким противоборствующим родам, а потому в городах усобицы представляются явлением заурядным¹. Но зато городская жизнь, как общая, приводящая к более частым столкновениям, скорее выясняла необходимость выработки какого-либо государственно-правового и морального начала, подчинение которому было бы для всех одинаково обязательно. Первым проявлением такого начала были сходки одних «старцев градских»^{[40] [41] [42]}, т.е. представителей родов, а далее - общего веча всех горожан. А в случае опасности нападения сельское население могло искать спасения только в городе, где должно было подчиняться городским правилам и обычаям. Не случайно судебная власть, сосредоточенная в руках дружинно-княжеской знати в городах, к которой приходилось прибегать сельскому населению, стала наиболее важной для развития феодализма. И если, по замечанию историка

С.М. Соловьева, сельчане считали себя младшими относительно горожан, то легко понять, в какой степени они признавали себя зависимыми от последних, какое значение для них имела городская власть (земское боярство и княжеская дружина)^[43]. Это состояние хорошо описал славист и археолог А. А. Котляревский: «Город становится средоточием дружинных и общинных союзов и связей. Дружинная связь распределяет людей по иному порядку, чем прежняя родовая: последняя следовала здесь степеням родства, первая - «боевому делу»; боевые ряды послужили основанием для рядов дружинных, т.е. общественных, иначе сословных. Город, в сущности, был военной защитой, в нем первое место принадлежит людям «боевого поля» и между ними первому - князю, который водил и строил полки, творил суд и расправу. За князем следовали передние мужи, бояре, потом детские, гриди. Торговый и промышленный

люд, селившийся под защитою города, подобно военному - нес также повинности городской защиты: город, как военное место, являл каждого жителя воином. Горожане, купцы и промышленники в отношении своего воинского и вообще городского тягла делились на десятки, сотни, тысячи, во главе каждой из них собирательных единиц стояли десятские, сотские и тысяцкие (старшие из бояр)»¹. Сходная идея была также была высказана В.О. Ключевским, который считал, что военно-торговая аристократия больших городов была самой деятельной силой в создании политического единства Руси^{[44] [45]}. М.Н. Тихомиров добавлял, что политическое значение больших городов также держалось на их военном значении как центров, где собиралось ополчение^[46].

Влияние дружинной культуры выразилось и в том, что крепостные сооружения городов имели не только чисто утилитарное, военно-фортификационное значение. Под контролем и при деятельном участии дружины эти важные оборонительные постройки приобретали вид произведений архитектуры, имевших свое неповторимое художественное лицо. Ведь архитектурный облик города определяла его крепость, и первое, что видел подъезжавший к древнерусскому городу, - это пояс крепостных стен и их боевые ворота. Недаром же такие ворота в Киеве и во Владимире были оформлены как огромные триумфальные арки.

Стоит также привести интересное предположение Е.В. Аничкова, согласно которому еще до принятия христианства, может быть, в самые последние века перед этим событием, исконное язычество восточных славян должно было выделить из себя городскую веру, городские культы^[47]. Это был культ Перуна и, как считал Е.В. Аничков, это был дружинный культ. Но князь Владимир не удовольствовался установленным раньше него культом Перуна. Он ввел религиозно-политическую реформу, включавшую два важных момента. Первый - объявление Перуна общим богом всех славян, второй - объединение вокруг Перуна других богов. Это был известный пантеон богов, принадлежавших разным «примученным» киевским князем и его дружиной славянским племенам, включая Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла, Мокоши. Затем Владимир вынес статуи Перуна и других богов за пределы княжеского двора («Теремного двора»). Противопоставление общественного треби-ща великокняжескому религиозному центру означало, что Владимир предназначил этого бога для общественного поклонения¹. Важно подчеркнуть, что милитаризация славянского религиозного пантеона изменила объем власти языческих жрецов, вызвав деградацию функции, связанной с обеспечением плодородия и увеличением скота. В итоге в числе стержневых элементов славянского язычества оказались князь и его дружинники. Религиозная реорганизация 980 г. была проведена с размахом и не ограничивалась столицей. В политически важный центр Северо-запада Киевского княжества - Новгород - Владимир посылает Добрынин «уя своего», для проведения реформы: «И пришед Добрыня к Но-ву-городу, постави Перуна кумир над рекою Волховом, и жряху ему людей новгородстеи акы богу»^{[48] [49]}. На вопрос, почему так поступил Владимир, в чем состояла его реформа, историк В.О. Ключевский ответил так: «Став носителем и охранителем общего интереса, подчинившего ему торговые города, этот князь с дружиной из вооруженной силы превращается в политическую власть», а с этого времени его бог и «предназначается для общественного поклонения»^[50]. Иначе говоря, у дружиннокняжеской знати появляются новые элементы самосознания, целиком связанные именно с политическими реальностями (сознание связи с завоеванной территорией, в пределах которой проживает этнически смешанное население; сознание своего места в иерархии социальной общности Руси и т.п.). Некоторые старые, традиционные элементы самосознания оказываются теперь политически значимыми, приобретают новое политическое «наполнение» (представление об общем происхождении соплеменников превращается в представление об «общих» предках разных этнических групп, обитающих в государстве). Все это свидетельствует как раз о том, что процесс дифференциации сознания (и самосознания) уже шел в то время, а сами раннесредневековые восточные славяне вступили в эпоху образования государства.

Сознание важности городов как центра власти стало одним из элементов политической жизни периода правления князя Владимира. Насколько велико было значение городов и их культуры среди славянского населения к середине XI в., видно из того, что многие земли Киевской Руси получили свое название от городов, и эти городские имена отчасти вытеснили первоначальные родовые и племенные названия, отчасти сделались равнозначащими с ними: кривичи стали смолянами «их же град есть Смоленскъ», западная ветвь кривичей - полочанами от города Полоцк, дулебы - волынянами, от города Волыня¹. Укрепление власти князя с дружиной, посаженного на определенной территории киевским правителем, ведет к исчезновению к XII в. старых племенных названий - кривичей, дреговичей, вятичей, древлян, полян, а имя центрального княжеского города становится выражением целой области^{[51] [52]}. На важную особенность влияния городов на распространение княжеских норм и правил в подвластных территориях указал еще в середине XIX в. историк И.Д. Беляев, утверждавший, что причина быстрого небывалого авторитета княжеской власти при Ярославе, установленного без сопротивления со стороны крупных старинных городов, заключается в появлении к XI в. множества новых городов, построенных в Приднепровье князьями Олегом, Владимиром и самим Ярославом^[53]. Владимир, согласно летописи, «нача ставити городы по Десне, и по Востри, и по Трубежеви, и по Суде, и по Стугне, и поча нарубати мужъ лучшиъ от Словень, и от Кривичь, и от Чюди, и от Вятичь, и от сих насели грады»^[54]. А.Н. Насонов предположил, что «набирая мужей с разных сторон, киевский князь, очевидно, призывал добровольцев из местной знати, которые шли со своим родо-дружинным окружением, со своей челядью, принося с собою навыки и материальную культуру своих мест^[55]. Позже, после значительного культурно-хронологического перерыва, появление новых укрепленных поселений в Среднем Поднепровье в литературе связывается с именем Владимира Мономаха, где зоной их активного строительства являлась Переяславская земля, принадлежащая князю^[56]. Новые города-крепости не являлись племенными центрами, а олицетворяли собой центры властвования, посредством которых киевский правитель закрепляли власть главной политии над всей Русской землей^[57]. Города эти, вполне зависевшие от своих устроителей - князей или бояр, с гарнизонами из пришельцев разных племен и народов и не имевшие общинного устройства или не успевшие еще развить идеи самостоятель-

ности, стали представлять сильный перевес в пользу княжеской власти, так что «вечники» старых самостоятельных и свободных городов, вдруг увидели пред собою незаметно образовавшуюся новую дружинную силу, функция которой выходила далеко за рамки сугубо военной, и не находя выгод в неравной борьбе, поневоле должны были уступить и подчиниться центральной власти, принимая и те ценности, на которых основывалась княжеская власть и дружинное право¹. А.Е. Пресняков отметил важную особенность этого процесса: «Подобно тому как князьям пришлось во времена Святослава - Ярослава развернуть все личные силы династии для укрепления своей власти над землями, составлявшими древнюю Русь, разбивая тем самым единство своего семейного союза, так необходимость организовать управление заставила их развернуть дружинные силы, тем самым разбивая бытовое единство дружинного союза - княжого огнища»^{[58] [59]}. Следует добавить, что сами горожане как социальный слой, наиболее заинтересованный в развитии внутреннего рынка, немало содействовали в Киевской Руси в XI - XII вв. централизации государственной власти. Этому также способствовало и то, что, по мнению В.О. Ключевского, князь и дружинники, создавая военноторговое управление, активно занимались и поддерживали торговлю, но не столько сами вели торговые обороты, сколько направляли ее, ссужая купцов своими капиталами^[60]. Это был еще один способ «кормления» дружины. Историк Ю.В. Готье оценивал предназначение новых городов и крепостей как феодальных замков не только для того, чтобы «защищать окрестное население, но и для того, чтобы над ним властвовать в процессе развивающейся феодализации»^[61]. Такой замок был в некотором роде смесью частной резиденции, крепости, городского земства, а также служил местом суда и тюрьмой определенной территории. М.Н. Тихомиров отмечал, что «"княж двор" был центральным местом политической и административной жизни города. Сюда вели на расправу воров, пойманных за ночь на месте преступления, здесь разбирались князем и его тиуном тяжбы между горожанами, сюда сходилось городское ополчение перед выступлением в поход - одним словом, "княж двор" или заменявший его двор посадника в небольших городах был местом, вокруг которого сосредоточивалась городская жизнь»⁰. С.В. Юш-

ков считал, что при Ярославе окончательно оформляется система местного управления городами, пригородами и примыкавшими к ним сельскими округами. Будучи представителем князя в городе, посадник выполнял функции самого князя: судил, собирал дань и разные пошлины, ведал полицейскими делами, руководил военными силами города. Волостели являлись полномочными представителями княжеской власти в волостях и, подобно посадникам, выполняли все административные и судебные функции. Содержались посадники и волостели из отчисления княжеских доходов и корма¹.

Также следует иметь в виду, что христианство на Руси в X - XII вв. распространялось по торговым путям, от торга к торгу, через усилия обращенной в новую веру дружинно-княжеской знати, связанные с постройкой церквей, в городах, еще погруженных в язычество. Христианство сначала принимали дружинники, затем дружина увлекала вождей^{[62] [63]}. Вопрос о связи колонизационной деятельности дружины с распространением христианского миссионерства в «примученных» землях непростой. Видимо, жестокость дружины при обращении язычников обуславливалась тем, что христианские ценности принимались покоренными народами не быстро и не очень охотно. С чем это было связано? Как считает А.А. Майоров, причин было несколько. Во-первых, несоответствие структур племенной демократии (либо автономного княжеского управления) и жесткой церковной централизации, созданной по образу и подобию государственных структур Византии. Во-вторых, отношение к церкви как к соратнику «русской» власти, разрушившей ранее существовавшее равновесие. В-третьих, малое число собственно славянского духовенства, чьи проповеди могли бы быть поняты жителями покоренных земель^[64].

Колонизация новых земель и расширение городского строительства потребовали решать и другую проблему. В княжескую варяжскую дружину стали принимать представителей народностей, покоренных русскими князьями. Например, в 907 г. в войске князя Олега были дружины новгородцев, кривичей, древлян, радимичей, полян, северян, вятичей, хорват, дулебов, тиверцев^[65]. А после победы над косогами в 1022 г. Мстислав Владимирович принял к себе и крестил двух сыновей убитого косожского князя Редеди, или Редеги, от которых произошло 19 родов, служивших Русскому государству¹. Иноземцы и инородцы охотно принимались в разряд служилых людей гарнизонов приграничных городов, но только под условием принятия православия. Новообращенные горожане, по преимуществу купцы и воины, способствовали быстрому превращению христианства в государственную веру^{[66] [67]}. Не случайно культура города все больше стала поддаваться культуре дружины: купеческая и многие ремесленные профессии стали развиваться в больших городах благодаря присутствию разраставшейся дружины, богатые дружинники строили свои дома в городах на подобии княжеских хором, бояре устраивали пиры и празднества для горожан не хуже княжеских угощений. При киевском князе из состава дружины, рассредоточенной по разным гарнизонам, постепенно складывался, усложняясь, финансово-административный аппарат, который уже в X в. представлял собой организацию пока еще примитивную и слабо расчлененную, но уже с органами центрального (княжий двор) и местного (наместники, тиуны) управления. Н.Ф. Котляр считает, что «кучка старшей дружины тогда не была структурирована, обязанности управления государством или хотя бы именем князя не были распределены и определены. Специализация, и то не абсолютная, появится лишь позднее, когда образуется княжеский двор как постоянная и обязательная составляющая государственного организма»^[68]. В.Д. Назаров считает, что новгородский летописец, говоря об уходах князей со своим двором из Новгорода (князя Всеволода Юрьевича под 1222 и 1224 гг.^[69], Александра Невского под 1240 г.^[70]), подчеркивал тем самым, что государственной власти лишаются князь и все лица, с помощью которых реализовывались его управленческие полномочия. В то же время у владимирских летописцев, по мнению ученого, такой ситуации и такой позиции не могло быть, поскольку княжеская власть не была для них чем-то внешним, поэтому-то и нет в этой летописной традиции описаний конфликтов между князьями и вечем, как и нет описания обычной практики функционирования административно-судебной и финансовой системы, должности в которой и занимали по преимуществу члены двора¹.

Лучшим свидетельством централизации политической власти и проникновения культурных устоев княжеского быта в жизнь городов при Ярославе служит его духовное завещание, в котором он назначил своим сыновьям с их дружинами столицами уделов именно одни самостоятельные и свободные до этого города: Киев, Чернигов, Переяславль и Смоленск, завоеванные же земли дал в придачу к самостоятельным городам, чего не осмеливались делать ни Святослав, ни Владимир, отдававшие сыновьям в уделы одни лишь завоеванные области^{[71] [72]}. Имитируя и усваивая дружинные модели поведения, город, по выражению историка права М.Ф. Владимирского-Буданова, как «правительствующая община»^[73], включал их в эстетические, политические, религиозные формы своего бытия, в чем сказалось именно морально-культурное взаимодействие города, князя и его дружины.

Итак, древний русский город, распространяя свою власть волей князя и силой оружия дружинников, требовал с покоренных племен дани, через дружину вырабатывал и реализовывал устойчивые правовые, культурные и моральные нормы для населения обширной территории Киевского государства. Россия дружинного периода не знала резко выраженных сословий. Существовала целая лестница одного и того же рода свободных людей, движение по которой зависело от степени экономической обеспеченности. Ведь в случае удачи на войне воин становился богатым, а потому и большим человеком - боярином. Древние письменные памятники делят свободных людей на два слоя, обозначаемые словами «людие» и «мужи»^[74]. Эти же слова с присоединением прилагательных для воинов-дружинников (лучший, больший, старший, нарочитый, добрый) и смердов (мелкий, меньший, простой, черный, подлый) служили для обозначения разных слоев свободного населения. Не случайно первой нравственной характеристикой дружины, безусловно, является представление об особой значимости военного дела и, соответственно, об избранности дружинников (бояр) и первого из них - князя. В обществе, которое в значительной степени жило войной, захватами

и грабежами, вырабатывались героические идеалы поведения, и наиболее достойным свободного человека занятием, приносящим ему славу и добычу, считалось военное дело. Свободный труд в собственном владении никого не унижал, но мог ли он идти в сравнение с дружинными подвигами? К этому времени князь и дружина стала регулировать накопление средств и запасов для своего существования. Соответственно рост благосостояния позволял увеличивать количественно дружину; все больше людей, разбогатевших за счет походов, стремилось к вольготной жизни и постоянному нахождению при князе. Свидетельство тому можно найти и в былинах. Илья Муромец, «крестьянский сын», почуяв в себе силу богатырскую, не хочет оставаться оратаем, а уезжает в город, чтобы стать княжьим «отроком» - дружинником¹. Дружинная знать, если иметь в виду весь нижний слой дружины, сформировалась как незамкнутая корпорация, поглощавшая наиболее состоятельные элементы городского населения и свободного крестьянства. Это обстоятельство, однако, не приводило к размыванию образующегося господствующего слоя, но, напротив, укрепляло его, расширяя его социальную базу. Б.А. Рыбаков в книге «Киевская Русь и русские княжества XII -XIII вв.» пишет: «Выдвижение части низовых элементов родового общества шло рука об руку с усилением дружинно-княжеского элемента в системе славянских племен»^{[75] [76]}. Не случайно еще историк И.Д. Беляев указывал на ярко выраженное в летописи различие между земцами и княжеской дружиной: «Мстислав же осветь заутра видевъ лежачие сечены от своих Северъ и Варягы Ярославле, и рече; кто сему нерад? се лежитъ Сверянин, а се Варягъ а дружина своя цела». Здесь для Мстислава Северяне хотя и были своими, но он не признает их за одно с дружиной, которая для него дороже северянской земщины^[77].

Морально-этический облик русской дружинно-княжеской знати как центральный предмет летописного повествования

Склонность древнерусской дружины к византийской модели чиновничье-бюрократической государственности

• [1] Забелин И.Е. История русской жизни с древнейших времен. М., 1876. Часть первая. С. 564-565.
• [2] Чичерин Б.Н. Опыты по истории русского права. М., 1858. С. 65.
• [3] Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII - XIII вв. М., 1982. С. 360.
• [4] Брайчевский М.Ю. По поводу одного места из Константина Багрянородного // Византийский временник. Том XVII. М., 1960. С. 162.
• [5] Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. Начальные этапы урбанизации и становление государства (на материале Древней Руси и Скандинавии) // Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования. М., 1985. С. 105.
• [6] Насонов А.Н. «Русская земля» и образование Древнерусского государства. Историко-географическое исследование. М., 1951. С. 56.
• [7] Назаренко А.В. «Слы и гостие»: о структуре политической элиты Древней Руси в первой половине - середине X века // Восточная Европа в древности и средневековье. Политические институты и верховная власть. XIX Чтения памяти члена-корреспондента АН СССР В.Т. Пашуто. Москва, 16-18 апреля 2007 года. Материалы конференции. М., 2007. С. 174. 44
• [8] Раппорт П.А. Древние русские крепости. М., 1965. С. 40. Иловайский Д.И. История России. Ч. 2. Владимирский период. М., 1880. С. 294.
• [9] Рыбаков Б.А. Деление Новгородской земли на сотни в XIII веке // Исторические записки. 1938. № 2. С. 150.
• [10] Стефанович П.С. Бояре, отроки, дружины: военно-политическая элита Руси в X - XI веках. М., 2012. С. 485.
• [11] Горский А.А. Древнерусская дружина. М., 1989. С. 83.
• [12] Аничков Е.В. Язычество и Древняя Русь / Послесловие В.Я. Петрухина. М., 2003. С. 258. 46
• [13] Многие населенные пункты в России удерживали в своих названиях значение тех древних военно-административных укреплений в виде городков, город-цев, городисков (совр. городишков), городенок, городней. См. Барсов Н.П. Очерки русской исторической географии. География Начальной (Несторовой) летописи. 2-е изд., испр. и доп. алфавитным указателем. Варшава, 1885. С. 83.
• [14] Пресняков А.Е. Княжое право в древней Руси. Лекции по русской истории. Киевская Русь. М., 1993. С. 213.
• [15] ПСРЛ. Т. 3. Новгородская летопись старшего извода. С. 101, 107.
• [16] ПСРЛ. Т. 1. Стб. 82.
• [17] 3 Довженок В.И. Сторожевые города на юге Киевской Руси // Славяне и Русь / отв. ред. В.И. Крупнов. М., 1968. С. 44.
• [18] Срезневский И.И. Чтения о древних русских летописях II Записки Императорской Академии наук. Том второй. СПб., 1862. С. 35.
• [19] Самоквасов Д.Я. Древние города России. Историко-юридическое исследование. СПб., 1873. С. 58.
• [20] Насонов А.Н. «Русская земля» и образование Древнерусского государства. Историко-географическое исследование. М., 1951. С. 22.
• [21] Горский А.А. Политические центры восточных славян и Киевской Руси проблемы эволюции II Отечественная история. 1994. № 6. С. 160.
• [22] Горский А.А. Дружина и генезис феодализма на Руси // Вопросы истории. 1984. № 9. С. 5.
• [23] Грушевский М.С. Очерк истории украинского народа. Изд. 2-е, доп. СПб., 1906. С. 63.
• [24] 3 Рождественская Т.В. О письменных традициях Северной Руси (IX - X вв.) (к постановке проблемы) // Славяне: этногенез и этническая история (междисциплинарные исследования). Л., 1989. С. 154.
• [25] Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 234.
• [26] Корсаков Д.А. Об историческом значении поступательного движения великорусского племени на восток. Казань, 1889. С. 18. 48
• [27] Дворниченко А.Ю. Городская община и князь в древнем Смоленске // Город и государство в древних обществах. Л., 1982. С. 145.
• [28] Кирпичников А.Н. Русско-скандинавские связи в эпоху образования Древнерусского государства (IX - XI вв.) / А.Н. Кирпичников, Г.С. Лебедев, В.А. Булкин, И.В. Дубов, В.А. Назаренко // Scando-Slavica. Т. 24. Munksgaard -Copenhagen, 1978. С. 77.
• [29] Погодин М.П. Древняя русская история домонгольского периода. Т. 1. М„ 1871. С. 142.
• [30] Раппорт П.А. Древние русские крепости. М., 1965. С. 13.
• [31] Брайчевский М.Ю. По поводу одного места из Константина Багрянородного II Византийский временник. Том XVII. М., 1960. С. 166.
• [32] Стефанович П.С. Бояре, отроки, дружины: военно-политическая элита Руси в X - XI веках. М., 2012. С. 336.
• [33] Фроянов И.Я. Киевская Русь: очерки отечественной историографии. Л., 1990. С. 92.
• [34] 3 Толочко П.П. Происхождение древнейших восточнославянских городов II Земли Южной Руси в IX - XIV вв. / под ред. П.П. Толочко. Киев, 1985. С. 18. 50
• [35] Даркевич В.П. Происхождение и развитие городов древней Руси (X -XIII вв.) // Вопросы истории. 1994. № 10. С. 47.
• [36] Седов В.В. Становление первых городов в Северной Руси // Восточная Европа в древности и средневековье: Докл. междунар. науч. конф., посвящ. 75-ле-тию профессора Э.М. Загоруйского и 30-летию кафедры археологии и спец. ист. дисциплин БГУ. Минск 16 янв. 2004 г. / науч. ред. А.А. Егорейченко. Мн., 2004. С. 74.
• [37] Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. Начальные этапы урбанизации и становление государства (на материале Древней Руси и Скандинавии) // Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования. М., 1985. С. 106.
• [38] Куза А.В. Малые города Древней Руси. М., 1989. С. 159.
• [39] 3 Древний город (городище) - деревянное укрепление (столпье) с земляным валом и рвом (гробля, гребля), через который вел один или несколько мостов к градным вратам, стоял обыкновенно на крутом, большей частью правом, берегу реки, чаще при слиянии двух рек в местности, природой приспособленной к обороне. Такое расположение городищ позволяло поддерживать связь между 51
• [40] ними, которую могли осуществлять как гонцами, так и световой сигнализацией (кострами, дымами), создавая систему оповещения от украин к центральным городам. - Прим. авт. См. также: Болховитинов Е.В. История княжества Псковского с привосокуплением плана города Пскова. Киев, 1831. С. 4, 14.
• [41] Янин В.Л. Очерки истории средневекового Новгорода. М., 2008. С. 62.
• [42] «Старцы градские» - это племенная знать, которая занималась гражданскими делами, чем и отличалась от князей и бояр-дружинников, выполнявших военное дело. См.: Мавродин В.В., Фроянов И.Я. «Старцы градские» на Руси в X в. // Культура средневековой Руси. М., 1974. С. 32.
• [43] См. Киевская Русь. Сборник статей под редакцией В.Н. Сторожева. Том первый. Второе испр. изд. М., 1910. С. 19. 52
• [44] Котляревский А.А. Критическая оценка сочинения И.Е. Забелина «История русской жизни с древнейших времен. Т. 1 и 2. М., 1876-1879». Киев, 1881. С.30-31.
• [45] Ключевский В.О. Боярская дума Древней Руси. Изд. 3-е. М., 1902. С. 35.
• [46] Тихомиров М.Н. Древнерусские города. Изд. 2-е, доп. и перераб. М., 1956. С. 230.
• [47] Аничков Е.В. Язычество и Древняя Русь / Послесловие В.Я. Петрухина. М., 2003. С. 319.
• [48] Хорошев А.С. Церковь в социально-политической системе Новгородской феодальной республики. М., 1980. С. 10.
• [49] Повесть временных лет. С. 56.
• [50] Ключевский В.О. Курс русской истории. М., 1906. С. 174.
• [51] Ключевский В.О. Боярская дума Древней Руси. Изд. третье, пересмотр. М., 1902. С. 25.
• [52] Барсов. Указ. соч. С. 85-86.
• [53] Беляев И.Д. Отношение Приднепровских городов к варяжским князьям, пришедшим из Новгорода, до взятия Киева войсками Боголюбского. М., 1848. С. 12.
• [54] Повесть временных лет. С. 83.
• [55] 3 Насонов А.Н. «Русская земля» и образование Древнерусского государства. Историко-географическое исследование. М., 1951. С. 67.
• [56] Моргунов Ю.Ю. Древо-земляные укрепления Южной Руси X - XIII веков. М„ 2009. С. 23.
• [57] Котышев Д.М. Из истории становления государственности в восточной Европе: «Русская земля» в Среднем Поднепровье в IX - X веках // Вестник Удмуртского университета. История и филология. 2011. Вып. 3. С. 22.
• [58] Никольский С.Л. О дружинном праве в эпоху становления государственности на Руси // Средневековая Русь : [сб. ст.] / А.А. Горский, отв. ред. М., 2004. Вып. 4. С. 17.
• [59] Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси. Очерки по истории X - XII столетий. СПб., 1909. С. 196.
• [60] Ключевский В.О. Указ. соч. С. 35.
• [61] Готье Ю. Железный век в Восточной Европе. М. - Л., 1930. С. 246. 3 Тихомиров М.Н. Древнерусские города. Изд. 2-е, перераб. и доп. М., 1956. С. 215. 56
• [62] Юшков С.В. К вопросу о политических формах русского феодального государства до XIX века // Вопросы истории. 1950. № 1. С. 79.
• [63] Белов Е.А. Об историческом значении русского боярства до XVII века // Журнал Министерства народного просвещения. Ч. ССХЫП. 1886. Отдел наук. С. 79.
• [64] Майоров А.А. История орловская. Славянская история с древних времен до конца XVII века. Изд. 2-е. Орел, 2003. С. 107.
• [65] Повесть временных лет. С. 23.
• [66] Загоскин Н.П. Очерки организации и происхождения служилого сословия допетровской Руси. Казань, 1875. С. 127.
• [67] Аничков Е.В. Указ. соч. С. XXXI.
• [68] Котляр Н.Ф. Двор галицких Романовичей (XIII в.) // Восточная Европа в древности и средневековье. Политические институты и верховная власть. XIX Чтения памяти члена-корреспондента АН СССР В.Т. Пашуто. Москва 16-18 апреля 2007 года. Материалы конференции. М., 2007. С. 126.
• [69] ПСРЛ. Т. 3. Новгородская летопись старшего извода. С. 263, 267.
• [70] 3 Там же. С. 294.
• [71] Назаров В.Д. «Двор» и «дворяне» по данным новгородского и северо-восточного летописания (XII - XIV вв.) II Восточная Европа в древности и средневековье. М., 1979. С. 118.
• [72] Беляев И.Д. Отношение Приднепровских городов к варяжским князьям, пришедшим из Новгорода, до взятия Киева войсками Боголюбского. М., 1848. С. 15.
• [73] Владимирский-Буданов М.Ф. Боярская Дума Древней Руси // Сборник государственных знаний под ред. В.П. Безобразова. Том VIII. Раздел критики и библиографии. СПб, 1880. С. 115.
• [74] Львов А.С. Указ. соч. С. 221-224.
• [75] Три поездки Ильи Муромца // Беломорские былины, записанные А.В. Марковым с предисл. проф. В.Ф. Миллера. М., 1901. С. 31.
• [76] Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества в XII - XIII вв. М., 1982. С. 248.
• [77] Беляев И.Д. Жители московского государства, их права и обязанности. Статья первая. Дружина и земщина // Временник Императорского московского общества и древностей российских. Книга первая. М., 1849. С. 1. 60