ПОНЯТИЕ УГОЛОВНОЙ ПОЛИТИКИ
Уголовная политика в качестве самостоятельной ветви науки уголовного права может быть противопоставлена уголовному праву в тесном смысле, с одной стороны, и уголовной биологии, а также уголовной социологии — с другой стороны. В этом смысле уголовная политика означает систематическое собрание тех основных положений, сообразуясь с которыми государство должно вести борьбу с преступлением при посредстве наказания и родственных последнему установлений.
Но ясно, что выражение это может быть взято и в более широком смысле. Борьба с преступлением предполагает знание причин его и того действия, которое производит наказание. Вот почему научно обоснованная уголовная политика требует, чтобы в основание ее были положены данные уголовной биологии (антропологии) и уголовной социологии (статистики).
Не требуется непременно, чтобы биологические и социологические исследования преступления и наказания преследовали уголовно-политические цели. В подтверждение этого достаточно взглянуть на ряд цифр уголовной статистики или на страницы учебников судебной психиатрии. Но занимающийся уголовной политикой будет дилетантом, если ему недостает твердой научной почвы, которой он может заручиться только при условии полного и точного знания фактов.
Уже в 1823 году отчетливо и ясно подчеркнул то же самое Эдуард Генке в первом томе своего «НапбЬисИ дез КпттакгесШз ипс! бег Кптта1ро1Шк». «Тот, — говорил он, — кто хочет лишь теоретически установить правила уголовной политики, а тем более еще тот, кто в качестве законодателя призван к их применению, — должны, прежде всего, исследовать глубину человеческой природы, равно как и законы, по которым она развивается, в отношениях места и времени». Из этого следует, таким образом, что самыми необходимыми для уголовного политика знаниями являются антропология в обширнейшем смысле и история развития народов. Не менее важно для него исследовать причины происхождения преступления, основания которого коренятся нередко менее в нравственном падении и испорченности преступника, чем в недостатках учреждений гражданского общества, членом которого он состоит.
В этом широком смысле желали бы мы определить уголовную политику именно как систематическую совокупность оснований, опирающихся на научное исследование причин преступления и действия, производимого наказанием, — оснований, сообразуясь с которыми государство при помощи наказания и родственных ему институтов должно бороться с преступлением. В таком именно широком смысле пользуемся мы этим понятием в нашем последующем изложении. Противоположность ему представляет уголовное право в тесном смысле, т.е. научное рассмотрение преступления и наказания как обобщенных абстрактных понятий. Это различие должно быть удержано. Нет надобности доказывать, что тот только может рискнуть наметить пути будущему законодательству, кто знает действующее право в его прошлом и настоящем, кто его понимает и оценивает во всех его отношениях и во всей его связи.
Два возражения, которые приходится слышать часто, хотелось бы нам устранить у самого порога нашей работы.
Мы имеем в виду борьбу государства с преступлением. Другие возлагают эту задачу на общество. Спрашивается, имеет ли существенное значение это разноречие? Для нас было всегда малопонятным, что в Италии из него извлекли пространные заключения, что появились защитники и противники в этой сфере. По нашему мнению, оба понятия — равнозначны. В тесном и современном смысле только государство есть носитель и охранитель правопорядка и только оно является субъектом и исполнителем наказания. В широком, однако, смысле, оглянувшись назад, можем мы говорить о преступлении и наказании также и там, где еще не завершилось образование государства. Если бросить взгляд через границу государства и обратить внимание на общность интересов культурных народов, то мы обязаны признать, что каждый общественный союз, прочно существующий в пределах государства или распространяющий свою деятельность за пределы государственной территории, — также призван к образованию своего собственного уголовного права. Но нас интересует только преступление, государственным правопорядком предусматриваемое, и только наказание, им приписываемое и назначаемое. Не думается нам, чтобы, вообще, по этому предмету было мыслимо различие во мнениях, если только, конечно, не отстаивать предвзятое мнение с доктринальным упорством, затрудняющим соглашение.
Затем можно спросить и на самом деле спрашивали, не выступает ли уголовная политика из рамок науки уголовного права, из круга задач, на юристов возложенных?
В этом одном вопросе, в сущности, скрываются два вопроса, требующие также и двух ответов.
В науку уголовного права согласно смыслу этого выражения входит, во всяком случае, только правовое рассмотрение преступления и наказания. Измерение черепа и температуры у преступников, конечно, правоведения не составляет, а редакторы уголовной статистики, регистрирующие и поясняющие свои ряды цифр, конечно, юриспруденцией не занимаются. Против этого мы никогда не спорили, но об этом вовсе нет и речи. Вопрос сводится исключительно к следующему: каким общим выражением можем мы совокупно охватить уголовное право и уголовную политику? Французы нам говорят о «sciencespena/es», итальянцы — о «scienzepenali». Название это — превосходно, но в переводе на другие языки оно теряет свою выразительность, и едва ли можно считать удачным выражение «карательные науки» (лТга///с/?Vissenschaften). Предложены были выражения «криминология» (Гарофало) и «пенология». То и другое — слишком тесны. Первое не охватывает наказания, а второе не говорит о преступлении. Вот почему ничего другого не остается, как удержать выражение — «наука уголовного права» (5Уга/гес/й? ш^епска/д), сколь мало оно ни выразительно, прибавив лишь к нему слово «вся» ^езатГе), дабы снять с него его тесный наряд.
Все сказанное, таким образом, убеждает всякого зрящего, что спор о названии известной науки, ввиду недостатка в одном общем подходящем слове, хотя и может быть рассматриваем как доказательство ее молодости, никогда все-таки не может служить основанием к ее отрицанию.
Гораздо серьезнее тот упрек, что уголовно-политические исследования не относятся к задачам и компетенции юристов. Здесь действительно речь идет о вопросе существенной важности. Здесь-то разбиваются лагери. Мы лично отстаиваем категорически тот взгляд, что криминалист, кто бы он ни был — профессор уголовного права, полицейский чиновник, прокурор, судебный следователь, судья, адвокат, начальник тюрьмы, не должен именно быть только юристом. Мы усматриваем в чисто юридическом образовании наших теоретиков и практиков криминалистов глубочайшее основание многих недостатков и несовершенств в деле борьбы с преступностью. Этот наш взгляд, пока мы будем в состоянии, мы будем всегда и всегда повторять и пытаться его обосновать. Нам не приходит в голову требовать от криминалиста самостоятельных антропологических или статистических исследований, но мы требуем от него, чтобы он столько же освоился с результатами уголовной биологии и уголовной социологии, сколько с постановлениями уголовных законов и решениями кассационного суда.
С приобретением этих познаний мы, криминалисты, получим возможность требовать, чтобы при антропологических и социологических исследованиях нас выслушивали как специалистов по вопросам о постановке проблемы, методе и результатах исследования. По нашему мнению, это — вполне неизбежно, раз требуют, чтобы исследования эти вызывали дельные и понятные результаты. Дальнейшие наши положения, надеемся, подтвердят справедливость подобного взгляда.
Еще и в другом направлении хотелось бы нам занять себе место. Мы спорим против того, что существует тюрьмоведение. То, что так называют, представляет собою или часть уголовного права в тесном смысле, или же часть уголовной политики. Это отнюдь не спор о словах, хотя может им показаться, потому что так называемая наука тюрьмоведения со всеми своими глубокими исследованиями есть на самом деле начало для руководства по уголовной политике. Сверх того, наказание лишением свободы есть лишь звено в цепи карательных средств, а обитатели тюремных заведении не представляют самостоятельной группы преступного мира. Если говорят о тюрьмоведении как об особой тюремной науке, то это объясняется почти исключительным преобладанием в карательной системе наказания лишением свободы благодаря одностороннему оттенению исправительной цели. Именно в этом заключается язва нашего современного уголовного законодательства. Самостоятельная наука тюрьмоведения имеет так же мало право на существование, как и самостоятельная наука о приведении в исполнение смертной казни. Та и другая указывали бы только на серьезное заболевание всего уголовного законодательства и уголовной юстиции. Уголовная политика, как мы ее понимаем, имеет своей задачей вместить наказание лишением свободы в его пределы и обратить внимание на тюремную реформу как на часть целого.
Нижеследующие строки предназначаются к рассмотрению и критике некоторых вопросов уголовной политики. К развитию, однако, какой-либо уголовно-политической системы они не стремятся. Все вопросы о системах, сколь бы они ни были интересны, исключаются.
