Специфическая роль экономических преобразований. Консерватизм экономики и ее особая роль в утверждении нового

Преобразования в экономике являются важным элементом механизма выбора вариантов развития. С одной стороны, их можно рассматривать как конечную цель, а, с другой, как один из наиболее важных факторов необратимости проводимых преобразований В конечном счете, выбор нового направления развития связан с принципиальными изменениями в экономической сфере (и, прежде всего, с изменениями отношений собственности), позволяющими новым социальным силам реализовать свои интересы.

Экономическая составляющая политических программ социальных сил является одним из главных показателей различия интересов по существу, ибо связана с различием средств достижения целей, которые у разных социальных сил могут быть одними и теми же. Конечные цели очень часто обличены в форму общечеловеческих ценностей, поэтому очень трудно провести грань, отличающую одни интересы от других. Но эта задача намного облегчается, когда дело доходит до формулировки экономических средств реализации поставленных целей.

Можно сколь угодно много на уровне политических заявлений говорить о необходимости демократии и народовластия, а в экономической области отстаивать принципиально разные способы их реализации. В одном случае таким средством может выступать

жесткая централизация экономической жизни, в другом — создание условий для развития частного капитала, в третьем — развитие собственности трудовых коллективов и работников (демократизация собственности). Ясно, что во всех трех случаях речь идет о принципиально разных направлениях развития. Поэтому в ситуации общественного выбора наиболее четкое размежевание сил и соответствующих интересов, олицетворяющих то или иное направление развития, происходит в условиях, когда от политических деклараций и целей переходят к конкретным экономическим программам и средствам их реализации.

С другой стороны, в экономической сфере происходит окончательное формирование будущего варианта развития. Вариант, который раньше существовал на уровне идеологии или политических заявлений, становится реальным как только он опускается до экономической сферы. Что в данном случае имеется в виду?

Как отмечалось выше, такая характеристика, как вариантность, тесно связана со структурным характером объективной необходимости — наличием сознательно действующих индивидов, реализующих свои интересы в процессе общественного развития. Осознание этих интересов представляет собой сложный процесс возникновения нового в обществе и включает этапы осознания на уровне идеологии, борьбу за политическую власть как способ представить свою идеологию в качестве доминирующей. Однако окончательное утверждение варианты получают в экономической сфере через осознание социальными силами своих истинных экономических интересов и навязывания соответствующих направлений политическим структурам. То есть в экономической сфере осуществляется своеобразный процесс сверки того, насколько предлагаемые цели на уровне идеологии и политики соответствуют реальным экономическим интересам тех или иных социальных сил.

Чтобы проиллюстрировать данное положение обратимся к истории — истории Октябрьской революции 1917 года. Как известно, основной социальной силой революции было рабочее движение, которое к концу XIX века сложилось как мощное политическое движение, имеющее свою собственную идеологию и свою организацию. Оно имело и достаточно четкие представления о цели своей борьбы — уничтожение капитализма и построение общества неэксплуататорского типа. Что касается реальной экономической программы, реального устройства нового общества, то она отсутствовала. Вот что писал по этому поводу Н. Суханов. От отмечал: « Социализм есть, как известно, проблема экономическая по преимуществу. Но здесь ни Ленин, ни Троцкий не

разработали экономической программы». И то что у них было, продолжал Н. Суханов,— «не выходило за пределы знакомой нам экономической программы [умеренного, меныневистско-СР-овско-го] Исполнительного комитета [Петроградского Совета] от 16 мая... Для [текстильного магната, министра промышленности во Временном правительстве ] Коновалова это было равно социализму. Но по существу до социализма тут было еще далеко»^[1].

Все программные требования и меньшевиков, и большевиков ограничивались лишь отдельными экономическими требованиями. У самих же рабочих тем более не было четкого представления о социально-экономическом содержании разворачивающейся революции. Такое представление складывалось постепенно и то под нажимом реальных экономических проблем, с которыми пришлось столкнуться рабочим в период февраль — октябрь 1917 года.

Осознание необходимости глобальных перемен осуществлялось ими исключительно через призму осознания своих личных интересов и навязывание политическим структурам тех изменений в экономической среде, посредством которых эти интересы могли быть реализованы. Вот как описывает этот период Давид Мандель в своей работе «Рабочий контроль на заводах Петрограда или почему на самом деле в 1917 году было две революции и можно ли из этого опыта извлечь уроки для сегодняшнего дня?»

Он отмечал, что уже в первые месяцы после Февраля рабочие стали ощущать опасность экономического краха и, соответственно, угрозу своему положению. Поэтому вывод для рабочих был очевиден: чтобы предотвратить катастрофу, необходимо немедленно ввести государственное регулирование народного хозяйства. Напротив, российские промышленники категорически отвергали любое вмешательство государства в экономику. Вместо этого они требовали обуздать рабочих и устранить влияние их организаций, прежде всего фабрично-заводских комитетов.

Обеспокоенность рабочих за свое положение, а также некоторая ответственность, которая появилась у них после Февраля 1917 года, изменившееся соотношение сил в пользу рабочих закончились введением рабочего контроля не только на государственных, но и на частных предприятиях. Но чтобы этот контроль был эффективным — потребовалось государственное вмешательство в экономику.

Последующий саботаж промышленников большинства отраслей и угроза надвигающейся экономической катастрофы показали, что рабочим не стоит рассчитывать на помощь класса имущих. Как отмечает Д. Манд ель, «рабочий контроль имел сугубо защитный характер. Именно это было его определенной особенностью»¹.

Первоначально рабочие рассчитывали на то, что их политическая власть создаст наконец условия для эффективного рабочего контроля над администрацией предприятий, которые пока оставались в частных руках. Рабочие были готовы сотрудничать с администрацией, если последняя действительно была заинтересована поддерживать производство. Но именно это и оказалось под вопросом. Поэтому объективная ситуация вынуждала рабочих к принятию более радикальных мер. Они достаточно ясно начали осознавать, что рабочий контроль несовместим с частной собственностью, а потому вопрос о революции — является ли она буржуазной или социалистической — был решен. «Ни одна партия не предвидела вмешательства рабочего класса в буржуазную экономику при буржуазном правительстве,— отмечал Левин.— Теперь все признают его необходимость. Правда они были вынуждены к этому, чтобы не оказаться на улице»^{[2] [3]}.

В итоге рабочий контроль оказался переходной мерой к национализации предприятий и полному устранению частных хозяев вместе с их администрацией. Таким образом выбор в пользу национализации и последующего направления развития был сделан окончательно.

Этот пример, на наш взгляд, очень многое и объясняет, и иллюстрирует. Поэтому мы позволили себе столь пространную его интерпретацию. Он показывает, что никакая революция, никакой политический переворот не может быть успешным и тем более не может иметь столь длительную историю своего существования, если в его основе не лежат чьи-либо интересы. Массы нельзя одурачить и тем более держать в таком состоянии почти 70 лет. Как отмечает Манд ель, если рабочие и пошли на социалистическую революцию «для себя, то только потому, что не видели другого выхода»^[4].

Из этого следует также, что на уровне политической власти может формироваться лишь самое общее представление о том, в каком направлении необходимо двигаться (например, к рынку).

Что же касается вопроса о том как двигаться, в каких экономических формах должно осуществляться это движение — решение этих вопросов может быть продиктовано только эко-

номическими интересами, причем достаточно массовыми эко-номическими интересами^[5].

Роль экономических преобразований в условиях выбора вариантов заключается также в том, что экономические преобразования формируют основу новой политической власти в виде создания соответствующей для нее социальной базы. В этом заложен, на наш взгляд, критерий того, насколько правильно выбраны экономические формы и механизмы, насколько точно они соответствуют поставленным целям. Если результатом экономических преобразований является формирование социальной базы новой политической власти, то успех данному варианту обеспечен.

Смена характера политической власти осуществляется относительно быстро. Но она тогда может считаться завершенной, когда произойдут соответствующие изменения в экономической сфере, когда эта политическая власть будет закреплена экономически. В решении этой задачи важное значение приобретает изменение отношений собственности, а возникновение нового варианта развития всегда связано с определенными подвижками в системе властнохозяйственных отношений. Новой власти нужен и новый социальный слой, на который она могла бы опираться. А это становится возможным только в результате изменений отношений собственности. Отсюда стремление как можно скорее решить эту задачу. Но вся проблема состоит в том, что решить ее кавалерийским наскоком очень сложно, поскольку требуется определенное время, чтобы в экономической области произошли реальные перемены.

Политическая власть может ускорить этот процесс, если принимаемые ею законы способствуют появлению и закреплению нового типа экономических отношений (например, Закон РСФСР «О собственности в РСФСР» от 24 декабря 1990 г., Закон РСФСР «О предприятиях и предпринимательской деятельности» от 25 декабря 1990 г., принятые в России на первых этапах перестройки). Принятие таких законов способствует формированию нового типа отношений. Но это лишь первый шаг. Второй, не менее важный, а может быть и самый главный состоит в том, что должна быть создана устойчивая основа воспроизводства этих отношений или иными словами — устойчивая основа социально-экономического положения той социальной силы, которая должна

составить опору новой политической власти. Мы специально подчеркиваем, что эта основа должна быть воспроизводимой, воспроизводимой экономически.

Чтобы пояснить это положение, обратимся опять к истории, правда уже не такой далекой — истории перестройки в СССР, начавшейся в середине 80-х гг.

Как известно, первая стадия трансформации общественной системы в СССР представляла собой антитоталитарную революцию, которая имела цель — ликвидировать противоречия между тоталитарной системой управления и интересами народа. Такую радикальную трансформацию поддержали значительные активные силы, выступающие как против имперского характера Союза, так и против власти номенклатуры. В этом смысле первую стадию можно рассматривать как стадию народной революции.

Следующая стадия — проведение экономических реформ. При содействии зарубежных мыслителей российским реформам был придан характер «реформистского прорыва», суть которого — форсированно перескочить из исходного сразу в будущее состояние, исключив собственную трансформацию системы. В итоге реформа приобрела вид гонки, на деле означающий политический разрыв экономических мероприятий и интересов социальных сил и общественных субъектов.

Рассчитанный на восемь месяцев, этот реформистский прорыв, естественно, затянулся. А тем самым все западные модели реформ в России оказались опрокинутыми жизнью. В результате проводимых экономических мероприятий не возникло социальной базы новой политической власти. Конечно, многие пытались изобразить дело так, будто социальная база у их реформ и у их власти есть и расширяется. И такой базой является средний класс. Но в реальности картина была иной.

Известно, что в государствах с развитой рыночной экономикой средний класс состоит из высококвалифицированных рабочих, мелкой сельской буржуазии (фермеры), мелкой и средней промышленной и торговой буржуазии, ремесленников, интеллигенции, работающих по найму служащих, части менеджеров и административно-управленческого персонала. Указанные группы — это либо традиционно присущие буржуазному обществу классы мелких собственников, либо так называемые «новые» средние слои (менеджеры, интеллигенция, высокооплачиваемые группы работников), появление которых во многом обязано успехам «индустриального общества». В совокупности старые и новые средние слои составляют мощную социальную базу, выступают гарантом устойчивости общества.

В таком понимании среднего класса в России не было. Проводимая же правительством экономическая реформа, начиная с 1992 года, усиливающая поляризацию и расслоение общества, также не способствовала его формированию. Вряд ли можно было надеяться, что в ближайшие 5—10 лет средний класс в России смог бы сформироваться за счет мелких земельных собственников (фермеров). Фермерство, хотя и имеет в России некоторые юридические основания для своего существования, в ближайшее время вряд ли сможет стать массовым социальным слоем в силу отсутствия твердых объективных гарантий для своего развития. Это объясняется не только чисто экономическими причинами (политика в области формирования материально-технической базы сельского хозяйства, ножницы цен на сельскохозяйственную и промышленную продукцию и т. п.), но и рядом сугубо психологических факторов (отношение к фермерам со стороны большинства крестьян, отсутствие навыков и нежелание заводить свое собственное дело и т. п.).

Трудно было надеяться, что в ближайшие 5—10 лет к среднему классу может быть отнесена интеллигенция, высококвалифицированные рабочие и наемные управляющие (менеджеры). Выбранный правительством Гайдара курс не смог обеспечить высокие и стабильные доходы указанным группам населения. Он не смог обеспечить также (в результате проводимой налоговой политики) высокие доходы тем, кто непосредственно занят производством товаров и услуг. Высокие и стабильные доходы оказались гарантированными только тем, кто занят перепродажей, уличной торговлей, а также тем, кто занимается отмыванием бывших государственных, но ставших теперь личными, средств (включая средства КПСС), либо средств, полученных незаконным путем. А эти группы вряд ли можно было рассматривать как многочисленные и достаточно устойчивые. Поэтому для России средний класс оказался лишь благим пожеланием.

В результате игнорирования закономерностей трансформации общественных систем, Россия оказалась в ситуации, когда развернулись нездоровые процессы распада общества, значительно сократились объемы производства, снизились доля необходимого продукта, реальный уровень жизни и возникла угроза депопуляции населения. Население России в ходе реформ попало в положение, когда экономическая база его воспроизводства резко сужена и ему реально угрожает деградация. Новые же общественные субъекты, выросшие в ходе реформ, по большей части окрепли на разрушении, а не на созидании, тогда как нормальная трансформация не может не иметь в качестве основы возникновение жизнеспособного нового.

Приведенный пример является, на наш взгляд, хорошей иллюстрацией того, какое значение в ходе преобразований приобретает процесс формирования социальной базы реформ, осуществляемый в результате экономических преобразований. Экономические преобразования, формируя социальную основу, создают и фундамент для новой политической власти. В зависимости от того, каков экономический механизм, можно говорить о том, насколько прочной является формирующаяся власть. Экономические преобразования в конечном счете служат средством закрепления новой политической власти и одновременно способом оправдания той или иной политики. Но этого как раз и не произошло в результате экономических реформ, которые проводились в России правительством Гайдара, что и явилось, на наш взгляд, главной причиной их провала.

Подведение экономического фундамента под новую власть не простая задача, сложность решения которой упирается и в то, что экономическая система менее подвижна, более инерционна, чем остальные элементы общественной системы. Во многом это связано с тем огромным материальным потенциалом, который составляет ее основу и который не может быть перестроен с такой же скоростью как осуществляются перемены в политической и идеологической сферах.

Инерционность и связанная с ней консервативная роль экономики во многом предопределяется также и тем, что любая экономическая система представляет собой нечто целостное, в основе которой лежит определенная идеология (философия, мировоззрение, как угодно). Будучи элементом общества, экономика не может быть лишь набором каких-то всеобщих инструментов хозяйствования. В системе общественного производства экономика выполняет функцию средств реализации общественно значимых целей. В этом смысле она воспроизводит определенную идеологию общественной системы, воспроизводит ее в определенном заданном качестве, реализуя цель, соответствующую интересам классов, социальных групп, занимающих господствующее положение в экономике. Если даже такая цель первоначальна (скажем, в период становления экономической системы данного типа) выступала как субъективное выражение интересов отдельных социальных групп, то на определенном этапе своего развития она получает самостоятельную жизнь, т. е. начинает воспроизводить заложенную в ней идеологию безотносительно к ее носителям. Она превращается в доминирующий фактор, подчиняя все и всех и поэтому бывает очень трудно (даже на уровне идеологии) вырваться из этой системы, выйти за ее пределы.

Такое свойство экономической системы в отечественной экономической науке получило отражение через исследование вопроса об опосредовании существования отдельного индивида на любой ступени общественного развития сложившейся формой

общности^[6]. В исследованиях на эту тему отмечается, что при определенных условиях эта форма общности может превратиться в господствующую над индивидами силу, например, в условиях овеществления производственных отношений. Но даже тогда, когда значение вещественной формы отношений ограничено, опосредование имеет место, ибо представляет собой систему производственных отношений и законов, существующих независимо от сознания и воли людей.

Такая система может воспроизводиться независимо от ее субъектов. И гарантом тому являются господствующие отношения собственности, способы распределения, управления и воспроизводства, существующие в обществе. Поэтому перед социальными силами, заинтересованными в трансформации, стоит сложная задача. Она заключается не просто в том, чтобы заменить одни экономические инструменты на другие, а в том, чтобы освободиться от господствующей идеологии хозяйствования, сделать так, чтобы данная экономическая система больше не выполняла роль средства реализации целей общественной системы, частью которой она является. А это более сложная задача.

Она вряд ли может быть решена только подвижками в экономической сфере. Новые экономические инструменты могут воспроизводить старую идеологию, если ее место не занимает новая. И тогда по-существу никакой трансформации не происходит. Возникает парадоксальная ситуация: мы стараемся освободиться от старой системы путем разрушения экономической сферы, но не затронув, не изменив идеологию, заложенную в ней, мы на самом деле консервируем старое. Новые формы оказываются лишь новыми на поверхности. По-существу они воспроизводят старое. Поэтому социальные силы, заинтересованные в трансформации, должны иметь достаточно четкое представление не только о той системе хозяйстования, к которой они стремятся, но и определить набор экономических средств, необходимых им.

В любой общественной системе экономические преобразования не могут служить самоцелью. Та система представлений (идеологий, идей), которая предшествует реальным преобразованиям, означает, что выбранные способы (средства) реализации поставленных целей являются производными, а потому набор экономических средств трансформации всегда вторичен. Эти, а не другие экономические формы и методы выбираются только потому, что они в наибольшей степени отвечают поставленным целям. То есть, если идеология формирует общий образ трансформации, то

экономика обеспечивает реализацию предложенного варианта. В этом смысле экономический инструментарий достаточно - точно соответствует (по крайней мере должен соответствовать) представлениям о желаемом будущем. Когда этого соответствия нет, нет и трансформации в истинном значении этого слова.

Процесс трансформации начинается с осознания отдельными социальными силами противоречивости данной общественной системы, осознания невозможности разрешить эти противоречия в рамках старой системы. Но если вслед за этим начинается слепое разрушение старого, без четкого представления о будущем, то нет гарантии, что выбранные новые экономические механизмы будут воспроизводить нечто новое. Они могут воспроизводить старое, но в новых формах. Постараемся пояснить это на примере.

Как известно, всеобщее огосударствление экономики было главной отличительной чертой советской системы хозяйствования. Именно с этой характеристикой многие связывали такие ее характерные черты как дефицитность, невосприимчивость к НТП, отсутствие стимулов к высокопроизводительному труду и другие. Монополия номенклатуры на политическую и хозяйственную власть — таков был главный итог развития огосударствленной системы хозяйства. Поэтому вполне естественно, что экономические реформы в России в начале 90-х гг. начались под флагом разгосударствления.

Вот что писал по этому поводу Е. Гайдар: «Каждый раз в экстремальной ситуации государство насиловало общество, обкладывало его разорительной данью... Идеология реформ, которую мы начали в 1991 г., была совершенно противоположной. Поднять страну не за счет напряжения всей мускулатуры государства, а как раз наоборот,— благодаря расслаблению государственной узды, свертыванию государственных структур. Отход государства должен освободить пространство для органического развития экономики. Государство не высасывает силы из общества, а отдает ему часть своих сил»^[7].

Поэтому все мероприятия, которые были предложены правительством Гайдара, с конца 1991 года были направлены исключительно на разрушение прежних огосударстввленных форм хозяйства, т. е. фактически на всю хозяйственную систему, поскольку иных форм на тот период не существовало. Экономика выводилась из-под контроля государства, а государство сознательно лишалось каких-либо хозяйственных функций даже в тех отраслях, где традиционно (включая и страны с развитой

рыночной системой хозяйствования) эта роль сохраняется как весьма значительная.

Считалось, что если государство лишить экономических полномочий, а на место государтвенных предприятий поставить предприятия частные, то общество наконец-то освободится от оков тоталитаризма, сдерживающих его развитие и утвердится всеобщая справедливость и демократия.

Но что получилось в действительности. Уход государства из экономики обернулся полным ее развалом. Что же касается власти номенклатуры, то она не исчезла. Напротив, она стала еще более циничной, более неприкрытой и бессовестной. А демократического общества как не было так и нет.

Как не вспомнить в этой связи знаменитую работу Льва Троцкого «Что такое С.С.С.Р. и куда он идет», в которой он уже в далеком 1936 году сумел так четко предсказать и раскрыть существо тех преобразований, которые начались в России в середине 80-х гг. В этой работе он показал процесс становления нового правящего класса в России — класса бюрократии (или номенклатуры, как назвал его в своей одноименной работе Михаил Восленский, который, на наш взгляд, лишь прокомментировал уе мысли, которые задолго до него были высказаны Л. Троцким) .

Л. Троцкий писал: «В буржуазном обществе бюрократия представляет интересы имущего и образованного класса, который располагает бесчисленными средствами повседневного контроля над своей администрацией. Советская же бюрократия поднялась над таким классом, который едва выходит из нищеты и тьмы и не имеет традиций господства и командования.

Советская бюрократия экспроприировала пролетариат политически, чтоб своими методами охранять его социальные завоевания. Но самый факт присвоения ею политической власти в стране, где важнейшие средства производства сосредоточены в руках государства, создает новое, еще небывалое взаимоотношение между бюрократией и богатством нации». И далее: «Но бюрократия еще не создала для своего господства социальной опоры в виде особых форм собственности. Она вынуждена защищать государственную собственность как источник своей власти, своих доходов. Этой стороной своей деятельности она все еще остается оружием диктатуры пролетариата.

У бюрократии нет ни акций, ни облигаций. Она вербуется, пополняется, обновляется в порядке административной иерархии, вне зависимости от каких-либо особых, ей присущих отношений собственности. Своих прав на эксплуатацию государственного ^[8]

аппарата чиновник не может передать по наследству. Бюрократия пользуется привилегиями в порядке злоупотребления. Она скрывает свои доходы. Она делает вид, будто в качестве особой социальной группы, она вообще не существует. Все это делает положение командующего советского слоя в высшей степени противоречивым, двусмысленным и недоргойным, несмотря на полноту власти и дымовую завесу лести»^[8].

Поэтому, прогнозирует дальше Л. Троцкий, если бюрократия останется во главе государства, то «она должна будет неминуемо искать для себя опоры в имущественных отношениях. Можно возразить, что крупному бюрократу безразлично, каковы господствующие формы собственности, лишь бы они обеспечивали ему необходимый доход. Рассуждение это игнорирует не только неустойчивость прав бюрократа, но и вопрос о судьбе потомства. Новейший культ семьи не свалился с неба. Привилегии имеют лишь половину цены, если нельзя оставить их в наследство детям. Но право завещания неотделимо от права собственности. Недостаточно быть директором треста, нужно быть пайщиком. Победа бюрократии в этой решающей области означала бы превращение ее в новый имущий класс»^{[10] [11]}.

Таким образом, уже Л. Троцкий показал, что у советской бюрократии на определенном этапе своего существования появляется вполне объективный интерес — закрепить свое господство экономически. Поэтому любое снятие государственных уз ей на руку. Из формального она превращается в реального хозяина. Вряд ли этого не понимало правительство Гайдара, когда призывало к разгосударствлению. Неужели оно всерьез думало, что ваучерная приватизация способна сделать основную массу населения собственниками, как говорил господин Чубайс. Но Чубайсу-политику это простительно. Непростительно ученым, которые не видят существо преобразований. Конечно, если учесть, что они не пошли на этот шаг сознательно, реализуя интересы номенклатуры.

Если же исходить из тех заявлений, которые предворяли экономическую реформу, утверждая, что результатом экономических преобразований должно стать новое демократическое общество, то остается только сожалеть, что наши ученые-правители так и не поняли сути того, что предлагали и делали. Что предлагая, казалось бы, новые формы, они по сути консервировали старое. И как тут не сожалеть, что реформы не удались!

Необходимо также иметь в виду, что хотя изменения в материальном производстве могут лишь мультиплицировать эффект, к ним не сводится потребность в новом типе движения. Такая потребность возникает как результат накопленного исторического опыта, требующего перехода на качественно новую ступень развития, а элементы механизма реализации нового типа развития располагаются одновременно во всех структурах общественного организма. И поэтому носителем закономерности выступает общество в целом, а не какая-либо его отдельная сфера — будь-то сфера материального производства, идеология или политика. Но без соответствующих изменений в материальной сфере, в сфере производственных отношений не будет трансформации в истинном значении этого слова.

Консервативная роль экономики связана также с тем, что развитие экономической сферы (также как впрочем и любой другой сферы общественного производства) подчинено некоторым собственным закономерностям. В экономической науке это получило отражение через анализ проблем экономического роста, экономической динамики, известных как длинные волны Н. Кондратьева, экономических циклов Й. Шумпетера и Г. Менша¹'

Циклические колебания или волны в развитии экономики указанные авторы связывали с изменением основного капитала (Н. Кондратьев), неравномерностью НТП (Й. Шумпетер), формированием новых отраслей (Г. Менш). Причины изменений в экономике рассматривались ими исключительно через призму тех изменений, которые происходили в материально-технической сфере.

Примерно таким же образом рассматриваются причины экономических изменений и в работах некоторых отечественных экономистов. Так, Ю.В. Яковец различает эволюционные и революционные преобразования. Те и другие, по его мнению, сопровождаются «скачками в развитии техники»^{[12] [13]}.

В другой работе, посвященной вопросам экономической генетики, отмечается, что диалектика наследственности и изменчивости показывает, что изменчивость имеет пределы, которые заданы «технологией и структурой саморазвития набора машиностроительных и строительных отраслей». И далее: «В генотипе определенной социально-экономической системы — будь то национальное или мировое хозяйство — наследственные черты

и генетический код несет технологическая среда», которую авторы рассматривают как совокупность нескольких поколений основного капитала, а также уровень технологической культуры рабочей силы .

Влияние технологической структуры производства (технических укладов) на характер преобразований в обществе достаточно подробно проанализированы и в работах С. Глазьева^{[14] [15]}. В частности, в его работах показано, что главная особенность экономики СССР в конце 80-х гг. состояла в том, что технологические циклы, начинаясь, не находили своего завершения и наслаивались один на другой. Поэтому, по мнению С. Глазьева, в течение уже трех десятилетий в народном хозяйстве продолжается одновременное воспроизводство трех технологических укладов — третьего, четвертого и пятого^[16]. Начавшаяся реформа в конце 80-х — начале 90-х гг. и особенно после 1992 г. осуществлялась без учета этой главной закономерности. «С либерализацией цен и хозяйственной деятельности,— по мнению С. Глазьева,—началось быстрое разрушение фактически всех технологических укладов и в первую очередь современного уклада (пятого уклада — И.М.), который является основой экономического роста во всех развитых странах»^[17]. Поэтому «основным результатом экономической политики стало разрушение технологических структур, постепенное свертывание производств практически во всех отраслях» и превращение России в «сырьевую периферию мирового хозяйства»^[18].

Такого рода анализ, безусловно, имеет большое значение. Он позволяет выявить те границы, которые задает уровень развития материального производства, в чем также проявляется консервативная роль экономики. Выбор форм экономических преобразований не может не учитывать эти характеристики. Формы экономических преобразований не выбираются произвольно в том смысле, что они не должны противоречить логике развития материально-технической базы общества. Они должны быть такими, чтобы противоречия, которые существуют в этой области как естественный элемент всякого развития, не консервировались и тем более не усугублялись. Они должны обеспечивать их разрешение. В противном случае мы как бы сознательно сужаем количество тех средств, которые можем использовать для реализации поставленных целей. В этом смысле экономическое развитие ограничивает количество потенциальных вариантов развития.

Вместе с тем, следует отметить, что исследование изменений в материальной основе производства как основы изменений в обществе в таком контексте, как это было показано выше, существенно упрощает задачу рассмотрения процесса возникновения нового в общественных системах. При такой постановке все-таки неясной остается сама природа (причина) изменений, которые возникают в материально-технической основе.

Если же вновь обратиться к работам Н. Кондратьева, то можно увидеть, что основу изменений в составе основного капитала он выводил не из простого повторения процесса производства, а из развития науки, из нововведений, которые трудно рассматривать как фактор, существующий вне зависимости от деятельности субъектов. «В течение примерно двух-двух с половиной десятилетий перед началом повышательной волны большого цикла,— отмечал Н. Кондратьев,— наблюдается оживление в сфере технических изобретений. Широкое применение этих изобретений в сфере промышленной практики, связанное, несомненно, с реорганизацией производственных отношений, совпадает с началом повышательной волны больших циклов»¹.

Таким образом, по мнению Н. Кондратьева, циклическое развитие обусловлено не просто изменениями основного капитала, оно обусловлено нововведениями, которые и образуют перерывы поступательного развития, характеризуют развитие как скачкообразное. Использование (внедрение) этих нововведений обусловлено большим количеством факторов и сопровождается, как правило, подвижками во всей системе отношений. Вот почему, например, Н. Кондратьев отмечал также, что наибольшее число войн и революций приходится на повышательную волну большого цикла^{[19] [20]}.

Эти моменты имеют, на наш взгляд, важное значение, ибо они еще раз свидетельствуют об ограниченности узкоэкономического подхода. На базе анализа только материально-вещественной стороны производства понять истинную причину изменений в обществе не представляется возможным. В этой связи будет уместным, на наш взгляд, вновь обратиться к уже приводимой нами выше работе французского социолога Габриэля Тарда «Законы подражания». В этой работе он пишет: «В тот момент когда человек задумывает или решает... нововведение — мелкое или крупное, безразлично, на внешней поверхности общественной жизни все по-видимому сохраняет свой прежний неизменный вид, все равно как и животный организм нисколько не меняет своего физического вида в то время, когда в него проникает губительный или благодатный микроб; и эти постепенные изменения, вызываемые введением живого элемента в общественный организм, кажутся благодаря видимой непрерывности явлений, как бы дальнейшим продолжением предшествующих изменений, в русло которых они попадают. Отсюда возникает обманчивая идея, заставляющая историков-философов допускать действительную, лежащую якобы в основе всего, непрерывность исторических метаморфоз. Истинные причины этих последних следует однако искать в цепи идей, хотя весьма многочисленных, но разделенных и не представляющих непрерывности.

Правильность эта не бросается непосредственно в глаза; но если мы разложим социальные факты на их составляющие элементы, то найдем в каждом из них, даже в самом простейшем, различные комбинированные изобретения, молнии гения, накопленные и превращенные в обыденные источники света»^[21].

Правомерность такой постановки доказывает также и тот факт, что разным идеологическим представлениям могут соответствовать одни и те же средства реализации. Но от этого идеологии не становятся похожими друг на друга, не происходит их слияние. Использование одних и тех же экономических механизмов может служить лишь основанием временного союза различных социальных сил, который в любой момент может прекратиться.

Таким образом, анализ механизма выбора вариантов развития показывает, что экономические изменения — это лишь звено в единой цепи преобразований, истинную роль которой можно понять, если эти изменения рассматривать в непосредственной взаимосвязи с другими элементами механизма выбора вариантов экономического развития.

• [1] См.: Н. Суханов. Записки о революции.— Москва — Берлин — Петроград. 1923. Т. 7. С. 24—26.
• [2] Д. Мандель. Рабочий контроль на заводах Петрограда или почему на самом деле в 1917 году было две революции и мож но ли из этого опыта извлечь уроки для сегодняшнего дня? Перевод с английского.— М., 1994. Т. 1. С. 22.
• [3] г См.: Октябрьская революция и фабзаькомы.— М., 1927. Т. 1. С. 112.
• [4] См.: Д. Мандель Указ, соч., с. 56.
• [5] Уместно в этой связи вспомнить слова Г.В. Плеханова, который отмечал: «Люди делают свою историю вовсе не затем, чтобы шествовать по заранее начертанному пути прогресса, и не потому, что они должны повиноваться законам какой-то... отвлеченной эволюции. Они делают все, стремясь удовлетворить свои нужды*.— См.: Плеханов Г.В. Избр. фил. произ.— М.: 1956. Т. II. С. 243.
• [6] См., например, Покрытая А.К. Экономическая структура социализма: функционирование и развитие.— М.: Экономика, 1985. С. 39.
• [7] См.: Гайдар Е. Новый курс?: Возрождение государственного регулирования обогащает богатых и разоряет бедных.— М.: Начала-Пресс, 1994. С. 9.
• [8] См.: Восленский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза.— М.: «Советская Россия* совм. с МП «Октябрь*. 1991. Впервые эта книга вышла в свет в 1980 году на немецком языке в издательстве Fritz Molden.
• [9] См.: Восленский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза.— М.: «Советская Россия* совм. с МП «Октябрь*. 1991. Впервые эта книга вышла в свет в 1980 году на немецком языке в издательстве Fritz Molden.
• [10] См.: Троцкий Л. Что такое С.С.С.Р. и куда он идет.— Изд-во «Слово*, Париж, 1952. С. 253—254.
• [11] См.: Троцкий Л. Указ, соч., с. 258.
• [12] См.: Н.Н. Кондратьев «Большие циклы конъюнктуры» (1925 г.), «К вопросу о понятиях экономической статики, динамики и конъюнктуры» (1924 г.), «Проблемы предвидения» (1926 г.) и др.; Й. Шумпетер «Экономические циклы» (1939 г.); Г. Менш «Технологический пат: инновации преодолевают депрессии» (1975 г.).
• [13] См.: Ю.В. Яковец. Закономерности научно-технического прогресса и их планомерное использование.— М.: Экономика, 1984.
• [14] См.: Вопросы экономической генетики.— М.: ИЭ РАН, 1993. С. 24, 30.
• [15] См.: Длинные волны: научно-технический прогресс и социально-экономическое развитие. — Новосибирск: Наука, 1991. Глазьев С.Ю. Экономика и политика: эпизоды борьбы.— М.: «Гкозис», 1994.
• [16] «Третий уклад связан с доминированием универсальных технологий обработки конструкционных материалов, станочного машиностроения, железных дорог в качестве базовой инфраструктуры и использования таких энергоносителей, как уголь, и конструкционных материалов, как сталь. Четвертый технологический уклад характеризуется развитием промышленности органического синтеза, перестройки машиностроения на базе использования двигателя внутреннего сгорания, распространением нефти в качестве базового энергоносителя и автомобильного транспорта в качестве основного средства перевозок. И, наконец, пятый технологический уклад — это современный уклад микроэлектронных технологий, а также развитие авиационной техники, перехода на газ в качестве базового энергоносителя*.— См.: Глазьев С.Ю. Экономика и политика: эпизоды борьбы.— М.: «Гнозис*, 1994. С. 254.
• [17] Там же, с. 257.
• [18] Там же, с. 258—259.
• [19] См.: Кондратьев Н. Большие циклы конъюнктуры. В кн.: Кондратьев Н.Д. Избранные сочинения.— М.: Экономика, 1993. С. 54.
• [20] Там же, с. 55—56.
• [21] См.: Г. Тард. Законы подражания.— Санкт-Петербург, 1906. С. 2—3.