СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ КАДРОВОЙ ПОЛИТИКИ В СОВЕТСКОЙ И СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ РОССИИ

МЕХАНИЗМЫ СОВЕТСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ КАДРОВОЙ ПОЛИТИКИ

Любая государственная кадровая политика зависит как от своей общественно-экономической специфики, так и от политического режима. «Социальные инженеры» коммунистических систем были убеждены, что кадровая политика, сложившаяся в социалистических государствах (Советская Россия, КНР, СРВ, КНДР и др.), исходила из прогрессивного понимания управления, как приведения действий людей в соответствие с объективной необходимостью¹. Советская управленческая философия исходила из того тезиса, что управление на равных обусловлено особенностью социалистических государств, где политика и управление не тождественны друг другу. Любопытен и тот факт, что с этим согласны и многие отечественные и зарубежные авторы (например, Н.В. Коровицына. С. Стаменова и др.)²-Неслучайно в русском языке «управление» означает не только деятельность государственных органов, но и саму возможность коллективно решить конкретный вопрос — сладить³. Советская критика альтернативных кадровых парадигм опиралась на то, что в капиталистических системах признается только парламентская форма демократии.

Но чем еще доказывали свою точку зрения советские идеологи? С их позиции, сама демократия (от греч. demos — народ и kratos — власть)⁴ подразумевает в идеале ряд обязательных признаков: 1) выборность и сменяемость в государственных органах должностных

Философский словарь / под ред. И.Т. Фролова. М.: Политиздат, 1981. С. 380.

Stamenova S. Work values shift tendencies during the post-communist transformation / The European value system, Warszawa, 1999. P. 83; Коровицына Н.В. С Россией и без нее: Восточноевропейский путь развития. М.: Эксмо, 2003. С. 37, 127.

Ожегов С.И. Словарь русского языка. М.: Русский язык, 1989. С. 834.

Новый энциклопедический словарь. М.: Большая Российская Энциклопедия, 2002. С. 324.

лиц с низу до верху; 2) их подотчетность перед избирателями или перед избравшими их учредительными органами и подконтрольность вплоть до отзыва; 3) гласность в деятельности государственных органов и их ответственность; 4) принятие решений большинством голосов, подчинение меньшинства большинству (о чем писал еще древнегреческий историк Фукидид); 5) равноправие всех граждан, гарантированность их прав¹.

Советская управленческая мысль была эклектична и опиралась не только на известные марксистские постулаты. Так, она фактически допускала, что при социализме предполагается общественная, т.е. соборная или советская форма демократии. Воспитательный эффект на поколения оказывала и советская система образования, которая объясняла особенности судьбы демократии, учитывала политико-культурную и цивилизационную специфику России. Неслучайно советскими историками анализировался предыдущий опыт. Допускалось, что система Советов берет свое начало с древних институтов народного управления — народных собраний . Хотя советские идеологи делали оговорку, что в народных собраниях античных городов не все имели право выступать, но именно через них население могло участвовать в обсуждении и избрании кандидатов на различные вакантные должности. Кроме того, советские управленцы знали, что на Руси и в Восточной Европе подобная традиция нашла свое отражение через институт веча — собрания всех свободных граждан. Действительно, на вече (Новгород, Псков, Ладога и др.) тоже сообща «держали совет» о кандидатурах, претендующих на конкретную должность^{[1] [2]}: посадника, тысяцкого, сотского, архиепископа, князя, кончанского, уличанского старост и т.д. Народное собрание у народов Восточной Европы первоначально имело большую власть, чем в Западной.

В России идея Советов развивалась в практике Земских соборов^[3] (собор — перевод греческого слова еШезт, что означает «собрание» и «церковь»)^[4]. Идеологи коммунистической системы апеллировали к тому, что, в отличие от парламентов, Советы не могут принимать скоротечные решения, наоборот, они выполняют важную возложенную на них народом миссию — определяют или одобряют сам путь государства (стратегию его развития). Русский историк С.Ф. Платонов так описывал это явление: «...стараясь спознаться в своих бедах и сообразить, что делать и как делать, русские люди начинают с того, что ищут общего “совета” и “соединения” и общим советом... постановляют... единодушное решение...»^[5]. К тому же сама практика выборности Советов не предполагает даже в отдаленной перспективе выделения из общего государственного управления касты профессиональных политиков. Вот почему дизайнерами советской системы в СССР определась коллективистская кадровая политика (от лат. соНесВуш — собирательный), так как, по их разумению, в Советах есть представители всех классов и слоев общества, имеющих право избирать и быть избранными^[6].

Конечно, советская управленческая философия отвергала автократические оптики. Но так ли было все однозначно? Опять используем аксиологический подход и вспомним, что наряду с соборностью в Восточной Европе существовала и особая традиция абсолютной власти князя^[7]. В России до Октябрьской социалистической революции 1917 года тоже существовал симбиоз абсолютной и непререкаемой власти^[8] с Учредительным Собранием, который прошел эволюцию от системы царь — земские соборы до системы власти народа через Советы^[9]. Согласно логике советских управленцев Советы в этой системе были частью контрольно-организационного уровня осуществления кадровой политики народно-демократическим режимом в Советском Союзе. По их мнению, Советы в СССР с самого начала несли в себе принцип прямой, а не представительной демократии. В.Ф. Халипов верно замечает, что исторически понятие «совет» восходит к многовековой отечественной общинной, православной, государственной и бытовой практике совещаться, держать совет, сходиться для совета, обсуждать те или иные важные вопросы, выслушивать мнения друг друга, договариваться и совместно действовать^[10]. Соборная демократия исходила из принципа целостности народа, где существует понимание свободы как активного равноправного участия гражданина в делах государства и общества^[11]. То, что депутатский состав представлен не профессионалами-полити-ками, ищущими, прежде всего, дополнительную прибыль от своей должности, а теми, кто реально знаком с жизнью народа, — отличительный признак советской демократии, имеющий глубокий смысл.

Идеологами советской политической системы подчеркивалось, что в социалистических обществах существует специфика единства власти народа и направляющей роли коммунистической партии, оказывающей серьезное влияние на кадровую политику государства^[12]. Согласно их позиции, Советы, как субъекты кадровой политики, ничем не ограничены в своей власти: здесь нет разделения властей в классическом понимании^[13], а коммунистические партии призваны выполнять лишь руководящую и направляющую роль, как самые организованные части всего народа, как самая авторитетная сила, выражавшая и выражающая, прежде всего, общенародные интересы. Таким образом, по мнению советских управленцев, Советы были единственно легитимными органами государственной власти, а не органы коммунистической партии^[14], так как законы принимали только Советы, в том числе и по вопросам государственной кадровой политики. Отсюда, по мысли коммунистических идеологов, в СССР Советам народных депутатов были подконтрольны и подотчетны все государственные органы^[15].

По сути, Советы — это механизм не только осуществления власти, но и управления социалистическим обществом. Система государственной власти в СССР, к примеру, включала в себя Верховный Совет СССР, Верховные Советы Союзных республик и местные Советы народных депутатов различных уровней. Советские управленцы особенно гордились тем, что вся система государственной власти в Советском Союзе была выборной «снизу доверху»^[16], здесь не было деления, а тем более противопоставления местного самоуправления верховной власти. Как отмечают И. Азовкин, Г.А. Белов и др. исследователи, каждое звено обладало четко определенным кругом прав и обязанностей, правовым положением и соподчинением¹. Функционирование системы Советов базировалось на положениях Конституции Советского Союза (нормативно-правового уровня осуществления кадровой политики народно-демократическим режимом), обеспечивающей единство целей и единство всех органов власти и управления, всей социалистической политической системы. В современной России государственная кадровая модель сильно отличается от советской, ибо местное самоуправление, согласно ст. 12 Конституции РФ, не входит в систему органов государственной власти² и призвано осуществлять независимую политику, в т.ч. и кадровую, не согласовывая ее с общегосударственными задачами. Но это было невозможно для советских управленцев: для них важна была общность целей, задач и принципов, что, вместе с тем, и не исключало различий между отдельными звеньями этой системы. Советская управленческая мысль утверждала, что каждое звено решает присущий ему спектр вопросов, но, взятые в совокупности, Советы представляли единый общественно-политический механизм, действующий слаженно благодаря взаимосвязи, взаимообусловленности и взаимодействию своих частей. К тому же, каждая из составных частей, при единой целенаправленной деятельности, имела свои специфические задачи, пользовалась соответствующими методами, формами и средствами³.

Однако не все политологи разделяют эту точку зрения. Например, такие авторы, как Э. Модели, О.В. Крыштановская и др., пишут, что Советы лишь формально представляли собой вид законодательной власти, а выборы были безальтернативные. По их мнению, Советы так же, как и партийные комитеты, уступали по власти аппарату — вышестоящим исполнительным комитетам⁴. Так, О. В. Крыштановская отмечает, что процесс утверждения в номенклатурной должности проходил в три этапа: 1) сначала соответствующий орган (например, Совмин) вносил на рассмотрение ЦК КПСС три-четыре кандидатуры, отдел ЦК, курировавший данное направление, поддерживал одну из кандидатур; 2) далее Политбюро ЦК КПСС (если это была номенклатура Политбюро) утверждало кандидатуру и 3) затем соответствующий орган назначал (в случае с Совмином) или избирал (в случае с Верховным Советом) рекомендованное лицо и публиковал постановление об этом¹. По ее мнению, выборы Советов носили формальный характер, что, якобы, было типичной ситуацией, когда на предприятие или в регион из центра присылался новый, никому не известный человек, предназначенный занять пост главы партийного, комсомольского комитета или Совета^[17].

С такой оценкой не согласен политолог С.Г. Кара-Мурза, который пишет, что Советы с самого начала своей истории несли в себе принцип прямой, а не представительной демократии^[18]. В Советах большинство составляли беспартийные депутаты, а исполнительные комитеты только выполняли решения Советов, вт.ч. и по кадровым вопросам, в интересах большинства населения. При этом исполкомы местных Советов были подотчетны исполкомам вышестоящих Советов на базе принципа демократического централизма, коль сельские Советы избирались населением села, а областные — всей области. Не случайно советские исследователи Г.В. Дыльнов, В.А. Климов и др. в своих трудах отмечают, что в Советском Союзе в 1980-х гг. действовало свыше 50 тысяч Советов, имеющих в своем составе более 2,2 млн депутатов и объединяющих вокруг себя более чем 30-милионный актив, что было намного больше численности Коммунистической партии Советского Союза. Только за 1960— 1970-е гг. школу государственного управления прошли свыше 20 млн. граждан^[19]. Согласно советской управленческой философии, коллективистский принцип демократического централизма означал максимум организованности и целенаправленности совместных усилий в решении каждой крупной задачи, плюс механизм самостоятельности, инициативы, творчества и дисциплины каждого гражданина, каждого коллектива^[18]. По мнению советских управленцев, это было не механическое соединение централизма и демократии, а их диалектическое единство. Также они апеллировали к тому, что если Советы сами формировали органы государственного управления, то их важной особенностью выступало гармоничное сочетание представительной и непосредственной демократии: каждая из этих форм представляла богатейшие возможности для проявления активности и самостоятельности граждан в решении кадровых вопросов. Отсюда, по их мнению, многообразие конкретных форм участия граждан в кадровой работе.

Советская управленческая философия допускала, что сознательные и совершеннолетние граждане имели возможность прямо и непосредственно обращаться к народным депутатам, а также в исполкомы и их отделы с заявлениями и жалобами, вносить предложения по улучшению работы государственных органов, а также отозвать депутата, не оправдавшего оказанного ему доверия, участвовать в деятельности постоянных комиссий и других функционирующих органах Советов, что способствовало не только выявлению воли народа, но и формированию, воспитанию у граждан чувства хозяина своей страны, ответственности за решение общественных задач, в том числе и кадровых. С.Г. Кара-Мурза отмечает, что, в отличие от парламентов, Советы искали то решение, которое совпадало бы с мнением большинства сознательных граждан¹. Другими словами, в кадровой деятельности Советов сочетались социалистическая легитимность, демократический централизм, гласность, коллективность, регулярная отчетность исполнительных и распорядительных органов перед Советами и населением, широкое привлечение граждан к участию в их работе².

С.Г. Кара-Мурза интересно рассматривает феномен кадровой селекции. Например, по его мнению, капиталистическая система селекции кадров, начиная со школ и кончая колледжами и университетами, предполагает так называемую систему «двух коридоров»³, которую начали анализировать в свое время французские социологи К. Бодло и Р. Эстабль. Они увидели, что в современной им Франции существует элитная школа, ориентированная лишь на часть населения (связанную с капиталом и группой работающей на него интеллигенцией), и обычная — для всех неэлитных слоев населения. Такая селекция порождает ограничения в рекрутации кадров: выпускники элитных образовательных учреждений могут всегда рассчитывать не только на более престижную работу, но и на потенциальный допуск к государственной власти. По мнению критиков подобной модели, социалистическая селекция предоставляет равную возможность селекции всем гражданам, вне зависимости от их социального происхождения и материального положения. Так же дело, по мнению советских идеологов, обстоит и с кадровой ротацией: ее характер рассчитан на преобладание назначаемых чиновников, пред-

ставляющих собой постоянный, профессиональный состав. Советская же управленческая философия вбирала не только типично марксистские, но так называемые соборные принципы ротации, когда отдавалось предпочтение выборности должностных лиц, а депутаты не составляли профессиональную касту.

Однако и в социалистических обществах возможны проблемы, связанные с государственной кадровой политикой. Проанализировав различные источники по советской кадровой системе, можно придти к выводу, что такой глубинной проблемой являлся бюрократизм. Что же такое бюрократизм? Это слово происходит от франц. bureau — бюро и греч. kratos — власть, что буквально означает власть бюро. И.А. Голосенко считает, что авторство этого слова принадлежит политэконому В. де Карнапу¹. В словаре под ред. А.Г. Спиркина, И.А. Акчурина и Р.С. Карпинского бюрократизм — это система политического, экономического и социального управления, основанная на отрыве центров исполнительной власти от воли членов общества². Но этими авторами не учитывается специфика советской системы, где бюрократия не имеет власти над средствами производства, не сращивается с буржуазией. Кроме того, здесь игнорируется возможность бюрократизма в структуре законодательной и судебной власти. По классическому определению из политического словаря под редакцией Б.Н. Пономарева, бюрократизм — это метод управления или ведения дела, отличающийся преобладанием волокиты, канцелярщины, заботы о формальной стороне вопроса, отсутствием интереса к существу дела, оторванности от народа, пренебрежением к его нуждам и потребностям³. Это определение, на наш взгляд, более соответствует истине, чем даваемое авторами более поздних справочных изданий. Бюрократизм — это всего лишь проявление бюрократии. Поэтому определим бюрократию как паразитическую подсистему кадровой системы, предполагающую неравные отношения и посредничество в сфере управления. Выяснив сущность бюрократии и бюрократизма, необходимо разобраться — каковы же источники, механизм и результаты функционирования самой бюрократии? Явление бюрократизма берет свое начало с появлением государства, развитием общественных отношений и появлением частной собственности на средства производства. Кроме того, бюрократия имеет своим источником определенное хозяйство. Г.В. Пушкарева считает, что росту бюрократии способствует дифференциация общества, отмечая, что соперничество бюрократических организаций неоднозначно оценивается в обществе: с одной стороны, это рассматривается как фактор, дестабилизирующий государство, с другой — как механизм отбора лучших кадров¹.

Советские критики капиталистической бюрократии исходили из того, она была связана с частной собственностью на средства производства, а кадровая политика в ней осуществлялась посредством разветвленной сети чиновников, чьи решения охраняются полицейским аппаратом и администрацией. Поэтому советская критика обрушивалась на произвол и волюнтаризм (от лат. voluntas — воля) — идеалистическое направление в философии, объявляющее волю высшим принципом бытия и утверждающее ее независимость от мира (Шопенгауэр, Ницше)². По мнению части советских управленцев, это было своеобразной деструктивной и опасной философской базой бюрократии.

Л.Д. Троцкий считал, что источники советской бюрократии кроются во временном неравенстве между рабочими и крестьянами, неравномерном распределении между городом и деревней, которые по мере развития социалистической политической системы должны быть ликвидированы³. Он писал, что основой процветания бюрократии при социализме является также временное противоречие между формами собственности и формами распределения⁴. Советскими идеологами допускалось, что источником бюрократии в социализме служит и временное противоречие между умственным и физическим трудом, поэтому признаем в советской бюрократии временный пережиток капитализма, проявляющийся в неравных отношениях в сфере управления. Так, в условиях нэпа к связи с бюрократией начал стремиться капитал³, желая влиять как на общегосударственную, так и на кадровую политику. Конечно, отсутствие крупных частнособственнических отношений препятствовало прочному оформлению этих связей, а существование системы Советов не допускало монополизации кадровой политики чиновниками.

Бюрократическая подсистема, по мысли советских управленцев, обладает такими признаками, как конформизм, волюнтаризм, консерватизм в принятии конкретных решений и т.п. И имеет свой особый механизм — патрон-клиентские цепочки (связи), предполагающие неравные отношения в системе управления и лишнее посредничество. Где, с одной стороны, существует патронаж (франц. patron от лат. patronus — начальник)¹— практика покровительства влиятельными чиновниками своих ближайших подчиненных в собственных интересах, а с другой стороны, имеется обширная кяиен-теяяа² из этих подчиненных (от лат. kliens — клиент, подчиненный)³, спаянных утилитарными корпоративными принципами и антиобщественными интересами. Подобные взаимоотношения развились с появлением института государства и отмечались исследователями еще в античном Риме. Но это вовсе не означает, что даже самые развитые экономически и политически государства, спустя тысячелетия, могут сразу освободиться от патрон-клиентских связей в своих обществах (как думали советские идеологи)⁴. Ряд исследователей (К. Виттфогель, М. Джилас, М.С. Восленский и др.) объясняют феномен влияния патрон-клиентских связей тем, что бюрократия на деле и является новым правящим классом⁵. Хотя бюрократия не является классом, она существует в рамках той политической системы, правилам которой и подчиняется. Опасность любой бюрократии в том, что она постепенно заставляет переключаться государственный режим с интенсивных, качественных методов на экстенсивные, количественные.

Некоторые авторы (к примеру, О. В. Крыштановская) сами себе противоречат, когда, с одной стороны, говорят о формальности советских выборов, а с другой — видят справедливую представительность населения через партийную систему⁶. Скорее, на подобную позицию явно влияют идеи М.С. Восленского, считающего номенклатуру эксплуататорским классом Советского Союза, что в корне неверно, ибо частнособственнические отношения не были в основе советской кадровой политики. Советская кадровая система означала сочетание выборности и назначения: избранные гражданами Советы назначали требующиеся исполнительные комитеты¹. То же было и в партийных организациях. Так, областная партийная организация имела свой комитет — обком КПСС, членами которого становились лучшие руководители региона, и аппарат из штатных сотрудников обкома. Сотрудники аппарата работали на постоянной профессиональной основе, а партийный комитет собирался на заседания примерно два раза в месяц, и членство в нем не подразумевало освобождения от основной работы. Назначаемые партаппараты занимались подготовкой решений, в то время как парткомы избирались и существовали во всех без исключения трудовых коллективах, проводя конкретные решения партии в жизнь². Партком избирался из граждан, представлявших все основные группы населения конкретного региона — рабочих, колхозников, руководителей предприятий, интеллигенции и т.д. И в каждом комитете обязательно должны были быть как минимум одна женщина и один представитель молодежи. Так, в 1980—1985 гг. среди депутатов ВС СССР было 35% женщин, а в связи с отменой квот в системе Советов их количество сократилось до 5,3%, а в ВС РСФСР - 8,9%³.

На заседаниях комитетов избирались секретари соответствующих уровней (горкома, райкома, обкома КПСС). Работники как общественных, так и государственных назначаемых аппаратов и составляли в совокупности советскую бюрократию. Назначаемые аппараты лишь готовили решения, тогда как реально воплощали их в жизнь избранные партийные комитеты. Иными словами, будь то система Советов, партийная система или же система органов народного контроля — все эти элементы советской кадровой системы сочетали в себе выборность и назначение. При этом характерной чертой советского управления было коллективное принятие решения на любых уровнях.

Однако в функционировании назначаемых партаппаратов скрывались серьезные и нерешенные проблемы на этапе подготовки конкретного решения. К примеру, тот же М.С. Восленский приводит порядок подготовки кадровых решений. Так, он пишет, что секретарь соответствующего партийного комитета давал заведующему отделом подготовить проект решения, сообщая при этом, как он должен быть составлен. Но заведующий отделом сам этим тоже не занимается, лишь подписывая, визируя документы, давая резолюции. Заведующий отделом перепоручал подготовку решения к определенному сроку заведующему сектором или руководителю группы. Однако и заведующий сектором в свою очередь переадресовывал это дело соответствующему сотруднику, в компетенции которого был подлежащий решению вопрос, и подробно излагал ему свои соображения по проекту. Сотрудник среднего звена, вернувшись в кабинет, понимал, что теперь он и есть ответственный за подготовку решения, поэтому тоже пытался разделить ответственность — советовался с коллегами из тех отделов, компетенцию которых в какой-либо мере затрагивал проект, а также с руководителями заинтересованных ведомств. После того как проект решения готов, он направлялся обратно к заведующему сектором, затем к заведующему отделом и так до секретаря комитета, где согласовывался на каждом этапе. Проект ставился на рассмотрение и голосование бюро или секретариата комитета. После принятия решения оно включалось под номером в итоговый протокол заседания бюро или секретариата парткоми-тета¹. Это и есть механизм бюрократии — патрон-клиентские отношения с лишним посредничеством, а отсюда и ее результаты — громадная волокита, излишняя перестраховка. Кстати, подобная процедура напоминает и японскую «нэмаваси» («окучивание корней»), когда заинтересованные сотрудники ищут именно коллективное решение². Это делается для большей прозрачности принятия кадровых решений.

Изучению конкретных результатов функционирования советской бюрократической подсистемы в науке посвящено не так много исследований. Определим сразу, что такой анализ проводить довольно сложно, так как бюрократическая деятельность проявляется в двух формах — видимой и скрытой. Видимая сторона бюрократизма изучена лучше. Так, А. Б. Данилин сообщает, что советский бюрократизм уже особенно бурно разросся при нэпе³. Он пишет, что в условиях постепенно нарастающей централизации управления обрастали аппаратными излишествами и сами хозрасчетные тресты: в них на одного служащего в центральном правлении приходилось 3—6 работников в филиале. Исследователь не связывает это с непосредственным источником бюрократии при нэпе — частной собственностью.

Советский ученый Е. Саломонович более детально исследует проявления советской бюрократии (которые, по нашему мнению, видоизменились в 1960—1990-х гг.). Он считает, что из-за роста бюрократии опоздание и уход со службы до официального конца работы представляли серьезное и хроническое явление. По данным ученого, в 1920-х гг. в среднем опаздывало на время от 10 до 40 мин до 30% всего состава сотрудников¹, что отражает формализм в работе бюрократии. Еще Э. Че Гевара поднимал серьезную проблему систематических прогулов на социалистических предприятиях, призывая бороться с этим социальным злом материальным стимулированием, коллективными принципами в управлении, демократическим централизмом, социалистическим соревнованием между работниками^[21].

Саломонович отмечал огромное число неслужебных разговоров во время работы, перекуров, переговоров и т.п. До 75% времени служебных разговоров растрачивалось совершенно бесполезно из-за неумения чиновников кратко и сжато формулировать свои мысли. При анализе элементов расхода рабочего дня особенно поражал высокий процент служебных переговоров, связанных с переходом с места на место: в некоторых учреждениях личные переговоры между сотрудниками, вызывающие перемещения от одного к другому, занимали до 20—30% рабочего дня. Наблюдение над работой в учреждениях показывало неоднократно повторяющиеся случаи, когда сотрудники в течение рабочего дня много раз бросались от одной работы к другой. Отсутствовало четкое расписание докладов высших ответственных сотрудников. Иногда расходовалось до 18% рабочего дня на ожидание доклада к начальнику^[22]. Подчиненные обращались «через голову» своего непосредственного начальника, поскольку тот в силу своей некомпетентности часто не мог решить конкретный вопрос.

Как это не парадоксально прозвучит, отдельные российские исследователи считали и считают, что в Советском Союзе вообще было мало бюрократизма. Так, например, А.А. Зиновьев полагал, что нужно было, якобы наоборот, «увеличить аппарат власти и управления, особенно партийный аппарат»^[23], чтобы работники справлялись с огромным количеством информации. По нашему мнению, с этим вряд ли можно согласиться, ибо увеличивать количество чиновников, значит, смириться с экстенсивными методами бюрократического управления. Удельный вес всего аппарата к 1980 г. достиг 17 млн человек: к X пятилетке аппарат управления вырос на 2 млн 200 тыс. человек (14,2%). В то время как общее число работающих увеличилось лишь на 9,8%*. В. Гимпельсон считает, что аппарат увеличился до 2,4 млн².

Однако никто из исследователей — советских и современных — не писал о скрытых результатах функционирования бюрократии. Но если изучать бюрократию как паразитическую подсистему кадровой системы, предполагающую неравные отношения в сфере управления, то следует выявить основные скрытые результаты ее функционирования. Таковыми, по нашему мнению, являются: 1) замедление (снижение) темпов экономического роста советской экономики, связанное с коррупцией в госорганах; 2) грубое нарушение принципа выборности, проявляющееся в кооптации кадров; 3) потенциальная возможность политической переориентации, предполагающая ментальное перерождение чиновников. Что же могли предпринять советские управленцы в государственном масштабе, чтобы ослабить бюрократию? Как правило, критика обрушивалась с надеждой решения первых двух проблем, порождаемых советской бюрократией: 1) замедления (снижения) темпов экономического роста социалистического государства и 2) нарушения принципа всеобщей выборности. Субъективный подход чиновничества кроется в том, чтобы делать ставку только на назначение. Не случайно идеологи коммунизма призывали бороться с бюрократизмом, во-первых, с помощью выборности и, во-вторых, путем отзыва³, потому что решение этих двух задач в корне предотвратит политическое перерождение чиновников. Исходя из подобной логики советских управленцев, следует принимать во внимание и такой их подход: если источники какого-то негативного явления советской кадровой системе пока было невозможно устранить, то предполагалось активно влиять на механизм этого самого явления. Иными словами — если управленцы не могли преодолеть воздействие источников социалистической бюрократии (государства, политического режима, противоречий между формами собственностями и распределением), то они надеялись разрушать его механизм, т.е. неравные и посреднические патрон-клиентские связи в сфере управления. Вспоминая ожесточенную борьбу первых большевиков с институтом частной собственности, можно определить подобные процедуры советских управленцев как довольно мягкие и уступчивые.

Изучать лишь влияние некой абстрактной бюрократии на советскую кадровую политику недостаточно. Следует подчеркнуть, что сама бюрократия, влиявшая на прерывное развитие советского режима, как объект кадровой политики, выполняла политическую волю таких субъектов кадровой политики, как группировки власти. Такими группами являлись отраслевики (ведомства), местничество (блок региональной элиты и аграриев) и влиятельный советский директорат, получивший некоторую автономию после реформы 1965 г.¹ Амфотерная группировка трудящихся (интеллигенция, рабочие, крестьяне, представители трудовых коллективов, профсоюзов, Советов, народного контроля и т.п.) и бюрократия обычно блокировались с группами власти с более корпоративной культурой, борющимися за свои интересы². До середины 1980-х гг. особое влияние на политический режим и кадровую политику оказывали отраслевики: увеличение численности аппарата министерств и ведомств (к 1980 г. на 5200 человек) сопровождалось ростом начальствующего состава, где одна треть приходилась на начальников управлений и самостоятельных отделов и их замов³.

Но в середине 1980-х борьба за гегемонию в управлении и кадровой политике обострилась, чему способствовала стабилизация кадрового корпуса, провозглашенная на XXIII съезде КПСС партийным руководством⁴. Через пять лет сменяемость председателей Советов Министров союзных и автономных республик, областных и краевых исполкомов уменьшилась в 1,5 раза, а первых секретарей партийных ЦК союзных и автономных республик, обкомов, крайкомов — в 3 раза. Ежегодно ротировалось не более 10—15% работников этой категории, причем, как правило, они передвигались «наверх» или на равнозначные должности⁵. Мало того, из-за политики стабилизации кадрового состава в начале 1980-х гг. партийное руководство упразднило при кадровом отборе проверку по спецканалам КГБ лиц, поступающих на работу в партийные же органы⁶. Кубинцы сталкивались с подобными проблемами: выявив в своей кадровой системе появление закулисных патрон-клиентских отношений, они заморозили численность управленческого персонала¹.

В условиях резкого сокращения вертикальной мобильности кадров советский аппарат мог расти только вширь. Такое положение подрывало принцип карьеры для всех групп власти. Возможно, что при гегемонии советских отраслевиков в кадровой политике складывалась система, близкая к современной японской, где существует «карьерный» класс и два зависимых от него, с меньшими возможностями . Местничество (региональные секретари и аграрии) и директорат такая перспектива мало устраивала, поэтому они начали блокироваться против отраслевиков, чтобы завоевать гегемонию в управлении и кадровой политике. Например, местничество и директорат постепенно выработали собственную кадровую стратегию на основе автократии в управлении: в 1981 г. начали проводиться эксперименты по внедрению «круговой поруки» в трудовых коллективах Свердловской области. Так, если рабочая бригада за год не допускала ни одного нарушения дисциплины, то получала премию в 10% от заработка, если нет, то теряла: из-за этого трудовые коллективы теряли свою силу и становились зависимыми от администрации, ибо любой конфликт вел к штрафам у рабочих³.

Борьба этих групп власти за гегемонию в государственных постах отражалась в прерывности развития советского режима. Также эти процессы запускали механизм кадровой цикличности политического режима, приближая его кризис. В доказательство этого феномена приведем несколько доводов. Так, при изучении среднегодовых темпов роста национального дохода СССР (в %) отмечалась специфика темпов экономического роста, как по официальной советской статистике, так и по расчетам западных экспертов. Представим эти данные (табл. I)⁴:

Здесь внутренний национальный продукт (ВНП) — это общий объем конечных товаров и услуг, а производственно-национальный доход — вновь созданная или добавленная стоимость, произведенная за определенный период в сфере материального производства и услуг производственного назначения в стране за определенный период³. При этом увеличение темпов экономического роста, скорее, происходило параллельно с временным ослаблением борьбы за гегемонию

Экономические показатели Советского Союза

групп в кадровой политике. По мере расширения масштабов производства, исчерпания инвестиционных ресурсов и роста бюрократии, темпы экономического роста замедлялись¹. О.Т. Джавланов и В.А. Михеев тоже указывают на связь кадровой политики с замедлением темпов экономического развития политического режима. В ходе только одной кампании по борьбе с нарушением трудовой дисциплины, проводившейся при Ю.В. Андропове, были зафиксированы самые высокие темпы развития советской экономики с начала 1980-х гг. Как только кампания была свернута, стабилизация экономики была нарушена². Но существует и другая сторона этого явления: подобными мерами проводилась кадровая чистка среди сторонников отраслевиков в пользу блока местничества и директората³. К концу 1983 г. было сменено около 20% первых секретарей партии, 22% членов Совета Министров, а также значительное число высшего руководства аппарата ЦК (заведующие отделов и их замы)^[24]. Другие исследователи, как, например, М. Элман и В. Конторович, четко не обозначают взаимосвязь борьбы групп власти за гегемонию в управлении и замедления (снижения) темпов экономического развития. Однако даже они признают влияние «административного ресурса» на советскую экономику³. Прерывность в развитии режима

может послужить индикатором, эффективным показателем того, что идет борьба за гегемонию в кадровой политике.

Современная государственная кадровая политика подразумевает принцип карьеры. В советской кадровой политике осуждался карьеризм как вредное для государства и общества явление^[25], однако это вовсе не исключало саму возможность карьерного роста. Карьера (от ит. сагпега — бег, жизненный путь, поприще) — это результат осознанной позиции и поведения человека в области трудовой деятельности, связанный с должностным или профессиональным ростом^[26]. Как правило, карьера — процесс управляемый. Т.Ю. Базаров и Б.Л. Еремин выделяют несколько принципиальных траекторий движения кадров в рамках профессии или организации, которые приводят к разным типам карьеры^[27]. Например, профессиональная карьера — это рост знаний, умений, навыков. Она может идти по линии специализации (углубление в одной, выбранной в начале профессионального пути, линии движения) или транспрофессионализации (овладение другими областями человеческого опыта, связанное, скорее, с расширением инструментария и областей деятельности). Внутриорганизационная карьера связана с траекторией движения человека в организации. Она может идти по линии: вертикальной карьеры (должностной рост); горизонтальной карьеры (продвижение внутри организации, например работы в разных подразделениях одного уровня иерархии); центростремительной карьеры (продвижение к ядру организации, центру управления, все более глубокое включение в процессы принятия решений). Попробуем проанализировать особенности и этапы советской трудовой карьеры согласно концепции А. Маслоу (табл. 2)^[28].

Проанализируем данные этапы.

I. В советское время период до 25 лет подразумевал советскую школу, получение среднего и высшего образования, начало социализации через пионерские и комсомольские организации. Происходил поиск своего призвания^[29]. Вполне возможно предположить, что доминирующая группа отраслевиков, осуществляющая гегемонию в кадровой политике до сер. 1980-х гг., этим самым готовила себе надежный тыл — кадровый резерв — сформированную на основе индивидуального отбора и комплексной оценки часть работ-

Модель А. Маслоу

ников, прошедшую специальную подготовку и обладающую профессиональными знаниями, деловыми качествами и личностными свойствами, необходимыми для выдвижения на более высокие должности. Эта часть работников вкупе со своим лидером (начальником) и составляла кадровую обойму по возрастному признаку¹.

II. Этап становления (до 30 лет) включал политизацию личности (вступление в партийную организацию). Работники осваивали выбранную профессию, приобретали практические навыки, квалификацию, происходило их самоутверждение: на этом этапе они были в основном исполнителями «традиционной» обоймы, приобщаясь к ее корпоративным интересам². Ф.Н. Филина отмечает, что этот период трудовой деятельности особо важен в психологическом плане для кадров: они могут потерпеть неудачу и оказаться в более подчиненном положении, но могут и утвердиться³, сплотившись в «новую» кадровую обойму. Карьера не исключала отставки со статусным перемещением: в советское время следствием недовольства работой служащего было изменение должностного статуса, не сопровождавшееся понижением. Весьма распространенным случаем было даже фор-

мальное повышение опального. Такой вариант опалы сопровождался перемещением с должности второго эшелона значимого ведомства в первый эшелон незначимого, исполнявшего декоративные функции¹. Широко распространенными были отставки с территориальным перемещением. Советская кадровая политика руководствовалась здесь принципом экстерриториальности: служащего переводили на работу в той же должности, но в другом регионе, как правило, менее значимом. С одной стороны, это был способ приобретения кандидатом на высокий пост дополнительного опыта, но, с другой стороны, это могло использоваться и в качестве мягкого устранения неугодного работника. Известны случаи политического остракизма, политической опалы, сопровождавшиеся «дипломатической ссылкой» — назначением служащего в посольство или консульство в одно из зарубежных представительств. В результате такого отбора формировалось несколько кадровых обойм со своими лидерами (например, ведомств), составлявшие когорты обойм внутри доминирующей группы власти (отраслевиков) с общим лидером, с которым и старились вместе. Приведем эмпирические данные: в 1966 г. средний возраст членов Политбюро ЦК КПСС был равен 58 годам (Брежневу было 60 лет); в 1971 — он увеличился до 61 года (Брежневу — 65) и т.д.²

III. На этапе продвижения советский работник продолжал накапливать профессиональные навыки — карьерный рост происходил за счет профессионального и делового роста, а не обязательно из-за блата, непотизма и патроната. Служащие до 45 лет переживали и своеобразный творческий импульс — стремились получить ученую степень и звание, начинали заниматься преподавательской деятельностью, передавали свои знания молодежи, публиковались в СМИ: простые исполнители становились ответственными работниками. Они несли ответственность не только за себя, но и за своих подчиненных, выступали в роли наставников тех, кто находился в начале своего трудового пути, а также старались заручиться поддержкой своих сотрудников через профессиональные (официальные) и патрон-клиентские (неофициальные) связи³.

IV. Период завершения карьеры (60—65 лет) советского государственного служащего отличался от такого же у его западных коллег. Это наблюдалось в следующем. Так, применялись отставки членов старших, «традиционных» кадровых обойм в так называемые синекуры (лат. sine сига — без забот) — привилегированные рабочие места, связанные с почетными обязанностями советников и консультантов при государственных органах власти¹: здесь проходило «профессиональное выгорание» кадров². Простота и лаконичность советских отставок была вызвана и геронтократической тенденцией в кадровой политике, но это же обстоятельство было и причиной невозвратности отставок: не предполагалось формирование кадрового резерва на основе «кадровых запасников»: тот, кто уходил в отставку, редко возвращал себе прежние позиции. Вот почему кадровый резерв предполагал поиск новых кадров на замену прежним, а не черпал их из запаса отставников. Основная черта данного этапа карьеры советского служащего — поиск и обучение смены своей возрастной обоймы, преемственность «традиционных» и «новых» кадровых обойм³ в развитии общей когорты обойм с целью сохранения гегемонии группы власти (отраслевиков). Пока «новые» обоймы формировали свою корпоративную культуру⁴ в рамках общей когорты, гегемония отраслевиков сохранялась.

V. Последний период карьеры (после 65 лет) был связан с выходом на пенсию: льготы и привилегии не лишали служащего элитной среды. Это был мягкий тип ухода, а не жесткий политический остракизм.

Но все же некоторые российские исследователи считают, что формирование советского кадрового резерва было противоречивым явлением. Например, А.П. Садохин пишет, что уже с 1970-х гг. повысилась значимость этнической принадлежности при формировании кадров⁵. Однако В.А. Сулемов и А.И. Турчинов с такой позицией категорически не согласны. Они отмечают, что пропорциональное представительство от всех наций (квотирование) в обновлении кадрового корпуса постоянно регулировало соотношение лиц различных наций в кадровом составе государственных органов (предприятиях, учреждениях, колхозах, ведомствах и т.п.)⁶. Данная практика способствовала лояльности и государственному патриотизму среди представителей различных народов⁷.

Как известно, реформаторы эпохи «перестройки» декларировали отказ от так называемой «командно-административной системы» и вовлечение работников в управление производством. Но так ли это было на самом деле? В СССР была попытка сделать трудовые коллективы субъектами кадровой политики наравне с Советами и парторганизациями. Действительно, поначалу директорат был вынужден в условиях дефицита рабочей силы стремиться к постоянному повышению жизненного уровня своих рабочих, чтобы они не перешли на другие предприятия. Это снижало угрозу забастовок. Текучесть кадров составляла в 1985 г. всего 12,7% списочного состава предприятий, когда право на уход по собственному желанию представляло собой могучее средство давления рабочего на администрацию^[30]. Такое положение вполне устраивало группу отраслевиков, но вызывало недовольство у директората, что сближало его с оппозиционным местничеством, которое к такому коллективизму относилось тоже с подозрением: производственная общность должна быть понятной управленцу, вертикальной, тесно связывающей руководителя и подчиненного.

Противоречивость интересов групп рабочих (а среди них были и в то время довольно политически активные люди), отраслевиков, местничества и директората приводила к тому, что роль трудовых коллективов в управлении и кадровой политике постоянно менялась. Так, 17 июня 1983 г. был принят «Закон о трудовых коллективах». С одной стороны, предполагалось, что будет проявляться инициатива людей в принятии управленческих решений на специальных конференциях. Но, с другой стороны, механизм мотивации и осуществления таких прав коллективов не был прописан. Понятно, что директорат этим пользовался: в перерывах между собраниями и конференциями полномочия коллектива поручалось реализовывать не только парткому, профкому и комсомольской организации, но и самой администрации^[31]. Согласно отмененному «Закону СССР

0 государственном предприятии» от 1987 г., трудовой коллектив и его органы оказывали реальное воздействие на дела предприятия и его социальный уклад (зарплата, распределение социальных фондов и материальных благ, премии, отдых, медицинское обслуживание, пионерлагерь и т.п.). Закон определял, что отношения коллектива с администрацией строятся «в условиях широкой гласности путем участия всего коллектива и его общественных организаций в выработке важнейших решений и контроле за их исполнением»^[32]. Общее собрание трудового коллектива по закону имело право рассматривать и утверждать планы экономического и социального развития предприятия, определять пути повышения производительности труда и формирования материально-технической базы производства.

Однако уменьшение представительства в выборных органах рабочих и крестьян в пользу чиновников в конце 1980-х — нач. 1990-х гг. привело, в конечном счете, к утрате политической и экономической гегемонии трудящихся в государственных кадрах и управлении. Вот почему уже в законе «О предприятиях в СССР» от 1990 г. изъяты оба права коллективов — участия в выработке решений и контроля. Нет ни строчки об утверждении планов, определении главных социальных факторов — материально-технической базы и производительности труда. Зато ликвидированы органы народного контроля на предприятии, общие собрания коллектива и выборность руководителей. Отменено и важнейшее положение «Закона СССР о трудовых коллективах» 1988 г.: «решения совета трудового коллектива обязательны для администрации». Управленческие полномочия администраторов, назначаемых собственником предприятия, отныне фиксировались так жестко, что на это никогда не претендовала пресловутая «административно-командная система».

Принятое 14 июля 1983 г. постановление правительства «О дополнительных мерах по расширению прав производственных объединений (предприятий) промышленности в планировании и хозяйственной деятельности и по усилению их ответственности за результаты работы» также несколько расширяло права руководителей в расходовании фондов¹. Позднее предприятия, основанные на частной собственности, как раз и возникли как форма отчуждения работников от управления производством и кадрами. Другой пример. По закону 1987 г. оплата труда и распределение социальных благ, контроль за правильностью расчетов производился администрацией предприятия «совместно или по согласованию с профсоюзным комитетом» — это было огромное право работников в управлении². Но закон 1990 г. это право отнял. Теперь руководитель предприятия, назначенный собственником, «решает самостоятельно все вопросы деятельности предприятия», в том числе и кадровые: он не только не должен решать социальные вопросы совместно с профсоюзом (собранием) или согласовывать с ними свои решения, но и советоваться с ними не обязан. Руководитель предприятия автократично устанавливал формы и размеры оплаты труда. По сути, этот закон производил ликвидацию общенародной собственности за год до приватизации: право коллектива участвовать в распоряжении доходами предприятия было одной из форм осуществления рабочими права коллективного собственника. Кроме того, рабочие по закону 1990 г. потеряли право на обжалование действий администрации в собственный профсоюз. Значит, рабочие просто лишались особого статуса члена трудового коллектива с определенным перечнем прав. Они становились простыми гражданами, продавшими предприятию рабочую силу и никаких управленческих прав не имеющими.

Закон 1990 г. отрывал от участия в управлении не только работающих по найму, но и рабочих, имеющих акции предприятия, формально его совладельцев — якобы из-за «коммерческой тайны предприятия». Как справедливо отмечает С.Г. Кара-Мурза, во всем мире к коммерческой тайне относятся только технологические сведения, а по остальным вопросам производства и экономического положения предприятие обязано давать подробный и публикуемый отчет — государству, банку и акционерам¹. Но закон «О предприятиях в СССР» 1990 г. установил: «Под коммерческой тайной предприятия понимаются не являющиеся государственными секретами сведения, связанные с производством, технологической информацией, управлением, финансами и другой деятельностью предприятия»². По закону лишь советский директор определял состав и объем сведений, составляющих коммерческую тайну, порядок их защиты. Работники и профсоюз, не владея такой информацией, полностью отстранялись от участия в управлении. Директора советских производств были освобождены от ведомственного контроля — выведены из-под надзора административных органов и стали практически неподконтрольными. Руководителями выбирали в трудовых коллективах тех кандидатов, которые «кормили обещаниями» рабочих о повышении зарплаты.

В итоге к власти над предприятиями, колхозами и учреждениями пришли откровенные карьеристы, коррупционеры, из-за чего нарушилось элементарное снабжение населения продукцией. Подтверждение этому можно найти в работах не только отечественных, но и зарубежных авторов³. Итак, под лозунгом борьбы с так называемой «административно-командной системой» был совершен переход от коллективного управления работников к автократии собственника. Это прочно закрепляло гегемонию директората в управлении и связанного с ним местничества и одновременно ослабляло позиции отраслевиков.

Отличительной чертой советской кадровой политики было планирование. Имелся даже амбициозный проект Центральной автоматизированной системы управления (ЦАСУ), которая должна была учесть в том числе и кадровые запросы предприятий, все многочисленные плановые параметры. На предприятиях были созданы специальные отделы Проектирования и совершенствования автоматизированной системы управления производства (АСУП), призванные «проводить работы по внедрению новых методов управления производством», «по информационной увязке процедур управления в единый комплекс», совершенствовать документооборот, внедрять компьютеры и т.п.^[33] Но попытка автоматизировать управление провалилась — вычислительная техника того времени (не только советская) позволяла освоить только часть контрольных показателей, а жизнь трудовых коллективов, Советов и качественные параметры были гораздо сложнее. Тем более что местничество и близкий к нему директорат в отличие от отраслевиков не желали большей централизации управления.

Кроме Советов, партийных организаций, бюрократии, групп власти и трудовых коллективов на кадровую политику в Советском Союзе оказывал определенное влияние довольно специфический институт народного контроля. Слово «контроль» происходит от французского contr?le, что буквально означает «вторичная запись с целью проверки первой». Английское слово control имеет другой смысл: «господство», «власть», «насилие». Видимо, по этой причине в политологической литературе нет единой трактовки контроля. Можно определить «контроль» в широком смысле как одну из функций государства, а при дальнейшем его развитии — и общества. Тогда как в узком смысле «контроль» — это система проверки деятельности должностных лиц в конкретном государстве.

Институт народного контроля не являлся лишь коммунистической утопией. Советская управленческая философия при его внедрении исходила не только из марксистских постулатов, но и из того, что он, как сочетание общественного и государственного контроля, был известен с глубокой древности. К примеру, Аристотель в «Афинской Политии» информирует нас о существовании афинских избираемых контролеров — логистов и их помощников — синегоров, перед которыми должны были сдавать отчет все, кто исправлял какую-нибудь должность^[34].

Советский орган народного контроля контролировал сдающих отчеты и вносил дела об отчетности в суд. И если народные контролеры уличали какое-либо должностное лицо в хищениях, взятке и т.п., то суд признавал этого чиновника виновным, а сумма хищения или взятки уплачивалась им в десятикратном размере. Органы народного контроля были важной составляющей советской кадровой системы, противостоящей, по мнению коммунистических идеологов, бюрократизации социалистической политической системы^[35].

Конституция Советского Союза и так закрепляла принцип подотчетности депутатов перед избирателями, а также перед коллективами и общественными организациями^[36]. Но ряд исследователей вместо понятия «народный контроль» употребляют термин «социальный контроль». Так, П.Л. Бергер пишет, что социальный контроль является одним из наиболее общепринятых понятий в социологии и им обозначают самые различные средства, которые любое общество якобы применяет «для обуздания своих непокорных членов»^[37]. По его мнению, даже небольшой группе людей, случайно собравшейся вместе, придется выработать механизмы контроля, дабы не распасться в самые кратчайшие сроки. Правда, Бергер не учитывает специфику принятых доктрин в советской управленческий философии, не отделяет ведомственный контроль от народного. Другие публицисты (В.Г. Смольков, например) определяют контроль лишь как метод или форму управленческой (исполнительно-распорядительской) деятельности государства^[38], но они, к сожалению, также не анализируют специфику института советского народного контроля.

Такие советские авторы, как Г.В. Дыльнов, А.И. Еремин, В.М. Чу-раев и др., считают, что в социалистической кадровой системе следует рассматривать именно «народный контроль», а не «социальный»^[39]. К примеру, народный контроль осуществлялся органами комитетов народного контроля, образуемыми Советами или трудовыми коллективами^[40]: являясь составной частью советской кадровой системы, он сочетал в себе государственный контроль с общественным контролем работников на предприятиях, в колхозах, учреждениях и организациях. В состав комитетов народного контроля входили наиболее достойные люди из рабочих, колхозников, служащих, деятелей науки и культуры, работников средств массовой информации, представителей государственных органов и общественных организаций и др.

Коммунистический эксперимент не закончился революцией 1917 г. и ликвидацией частной собственности. Сам народный контроль — также довольно яркая вспышка социально-политического экспериментирования. Он представлял собой подсистему советской кадровой системы, постоянно противостоя (правда, не всегда последовательно) паразитической бюрократизации. Возглавлял систему органов народного контроля, объединяя и направляя их работу, обеспечивая правильное применение ими действующего законодательства, Комитет народного контроля СССР. Он образовывался Верховным Советом Советского Союза сроком на пять лет в составе Председателя, первого его зама, заместителей и членов Комитета. Его Председатель включался в состав правительства. В период между сессиями ВС изменения в составе Комитета в случае необходимости производились Президиумом ВС с последующим представлением на утверждение ВС. Комитет осуществлял свою деятельность под руководством Верховного Совета, его Президиума и Совета Министров Советского Союза. Отчитывался по своей работе перед Верховным Советом и Советом Министров СССР, осуществляя контроль как в общесоюзных министерствах, государственных комитетах и ведомствах, так и в государственных органах любого уровня¹.

Комитет народного контроля союзной республики, к примеру, РСФСР, образовывался ВС республики также на пять лет в составе Председателя, его первого зама, замов и членов Комитета, отчитываясь перед ВС, его Президиумом и СМ РСФСР. Он руководил работой нижестоящих органов народного контроля и в соответствии с законами осуществлял надзор в министерствах, госкомитетах и ведомствах автономных республик, в отделах и управлениях исполнительных комитетов местных Советов, на расположенных на территории РСФСР предприятиях, в колхозах, учреждениях и организациях, независимо от их ведомственной подчиненности².

Имелись комитеты народного контроля автономных республик, краев, областей, автономных областей и автономных округов, районные, городские, районные в городах. Они образовывались соответствующими Советами народных депутатов сроком на 2,5 года в составе председателей, их заместителей и членов комитетов, были

подотчетны Советам и работали под их руководством. Осуществляли проверки на конкретной территории, независимо от ведомственной подчиненности предприятий, учреждений и т.п., а также в отделах и управлениях исполнительных комитетов образовавших их Советов. Группы народного контроля при поселковых, сельских Советах образовывались на 2,5 года. Комитеты, группы и посты народного контроля на предприятиях, в колхозах, учреждениях и организациях избирались на собраниях трудовых коллективов. А там, где по условиям производства не могло быть созвано общее собрание (например, химическое производство) — на конференции представителей коллектива или собрании уполномоченных в колхозе. В таком же порядке трудовыми коллективами избирались открытым голосованием на 2—3 года группы или посты народного контроля в цехах, участках, бригадах, отделах и других подразделениях предприятий, учреждений, колхозов, воинских частей и организаций¹. Интересно, что институт народного контроля развивался в направлении непосредственной демократии. Его источниками выступали Советы народных депутатов и трудовые коллективы, механизмом являлись Конституция Советского Союза 1977 года и Закон о народном контроле, а результатами функционирования этой подсистемы становились комитеты и группы контроля различных уровней, противостоящих бюрократии. Эту тесную взаимосвязь можно представить схематически:

Схема 4. Система советского народного контроля

Как видно, советскими управленцами данная диалектическая взаимосвязь (см. схему 4) разумелась замкнутой целостностью. Советская кадровая система, по их предположению, могла своими источниками — Советами (государственными органами) и трудовыми коллективами — посредством механизма Конституции и законодательной базы образовывать комитеты народного контроля с целью борьбы с бюрократизацией социалистического общества. А создаваемые комитеты народного контроля могли оказывать обратное влияние: проверять сами Советы благодаря конституционной и законодательной базе¹. Однако, как отмечалось выше, подобное философское допущение о некой универсальности замкнутости системы не учитывало потенциалы «открытости» любой системы (о чем писал в своих работах, к примеру, Г. Алмонд), ее восприимчивости к другим политическим ценностям и социальным моделям.

Проанализируем механизм этого малоисследованного института. Первый этап народного контроля начинался с выявления нарушений, что служило катализатором подготовки органов народного контроля к проверке конкретного объекта. Иными словами, шла активная работа народных контролеров с письмами, заявлениями, жалобами и предложениями советских граждан. Имелись специальные бюро жалоб и предложений трудящихся, куда, по сведениям Б.М. Макарова, только в Москве по различным вопросам обращались сотни тысяч граждан². Мало того, дозорные из народного контроля тщательно следили за тем, чтобы подобная работа с письмами граждан не игнорировалась в министерствах, государственных комитетах, ведомствах, на предприятиях, в учреждениях, организациях, а также в кооперативных и иных общественных организациях³. Контролерами проводились не только «Дни дисциплины», но и товарищеские суды. Действовали добровольные дружины для поддержания правопорядка⁴. Работа дозорных освещалась на специальных стендах, в выпусках «Молний», «Окон сатиры» и т.д. Особенной эффективностью отличались комплексные проверки. К примеру, организовывались специальные координационные советы на базе сотрудничества Советов народных депутатов с комитетами народного контроля⁵. Преимущество их заключалось в том, что в них принимали участие люди различных специальностей, квалификаций, должностей — такой своеобразный «коллективный глаз».

Второй этап работы народного контроля — это сама проверка. Члены комитетов народного контроля группировались в отдельные бригады со своим руководителем (от 20 до 40 человек). Контроль предполагал участие и внештатных лиц. К примеру, если штатный сотрудник не имел достаточной компетенции, то руководителем назначался внештатный сотрудник — специалист именно в этой области, а штатный становился его заместителем. Руководитель проверки докладывал о работе соответствующим советским или партийным органам, решал все вопросы организации работы, просматривал аналитические выкладки контролеров и готовил отчеты. Этими действиями система органов народного контроля следила за выполнением государственных планов, выявляла резервы народного хозяйства, добиваясь их использования, повышения эффективности производства и качества работы, внедрения в производство достижений науки и техники, передового опыта, рационального расходования средств и улучшения охраны природных ресурсов. Система народного контроля вела борьбу с нарушением государственной дисциплины, проявлением местничества, ведомственного подхода к делу, с бесхозяйственностью и расточительством, любыми попытками обмана государства. Поэтому проверяющие имели право затребовать от руководителей требуемую документацию. Контролеры обязаны были способствовать совершенствованию работы государственного аппарата, внедрению научной организации труда и управления, улучшению проверки исполнения принятых решений в советских органах управления, проверки ведомственного контроля. Всей своей деятельностью органы народного контроля способствовали реальному улучшению работы предприятий, колхозов, учреждений, организаций, министерств, государственных комитетов и ведомств, предостерегали должностных лиц от потенциальных ошибок и упущений в работе. А сама деятельность системы народного контроля основывалась на принципах демократического централизма, так как все органы народного контроля образовывались соответствующими Советами или избирались трудовыми коллективами, перед которыми регулярно отчитывались¹. По результатам комплексных проверок составлялись специальные справки, которые должны были четко отражать суть недостатков и упущений во избежание различных трактовок. Одновременно разрабатывались практические рекомендации и предложения контролеров по нормализации положения на проверяемом объекте.

Наконец, существовал и третий этап народного контроля. Он заключался, прежде всего, в надзоре за исполнением устранения недостатков. В этом плане система народного контроля активно сотрудничала с молодежной организацией «Комсомольский прожектор», с профсоюзными организациями через постоянно действующие производственные совещания, с органами суда и прокуратуры². Проверяющие при этом имели право указывать недостатки, допущенные конкретными должностными лицами, делать им предупреждения, обязывать устранять выявленные нарушения, передавать материалы о нарушениях на обсуждение трудовым коллективам, общественным организациям и государственным инстанциям. Контролеры могли ставить перед руководителями вопросы об отмене распоряжений, нарушавших законные интересы работников, приостановить явно незаконные распоряжения. Они могли налагать на виновных должностных лиц взыскания (постановка на вид, выговор, строгий выговор), производить денежные начеты на должностных лиц, причинивших материальный ущерб государству. А согласно ст. 22 Закона о народном контроле — отстранять от занимаемых должностей виновных в бюрократизме и волоките лиц¹. К примеру, только в одном 1978 году из состава местных Советов народных депутатов было отозвано 413 депутатов, не оправдавших доверия своих избирателей².

В.А. Неопиханов отмечает, что для исполнения решений комитета народного контроля определялось два срока — предварительный, в течение которого разрабатывались мероприятия и принимались безотлагательные меры, и окончательный, когда докладывались результаты выполненного постановления³. В связи с этим рассмотрим конкретные примеры борьбы системы народного контроля с проявлениями нарушений в управления. Так, Неопиханов приводит любопытный случай. В ленинградском областном комитете народного контроля и в партийных организациях Ленинграда появилось большое количество жалоб от различных предприятий страны на недопоставку научно-производственным объединением «Позитрон» многих комплектующих изделий. Перед народным контролем встал нелегкий вопрос — в чем причина этого, если «Позитрон» не только выполнял объемы пятилетки, но и перевыполнял по росту объема производства. Ответить на это можно было, лишь проанализировав в комплексе всю деятельность объединения, работу всех его подразделений и служб, как в производственном отношении, так и с точки зрения плановой и финансовой дисциплины, организации труда всего многотысячного коллектива. Поэтому в комплексной проверке были задействованы ученые, руководители крупнейших ленинградских предприятий, специалисты отраслевых, финансовых и банковских органов, представители инспекций.

По ходу проверки было выяснено, что руководители научно-производственного объединения настолько формально относились к работе, что научно-исследовательские отделы были просто перегружены работами общеотраслевого характера, относящимися к разряду управленческих, т.е. теми, которые должны были выполняться только министерскими службами. Такое дублирование управленческих функций закономерно отнимало время от выполнения конкретных производственных задач: специалисты объединения определяли производственные мощности цехов по группам такого оборудования, пропускная способность которого была гораздо ниже пропускной способности ведущего оборудования¹. На «Позитроне» дело дошло до того, что на двух заводах объединения не попала в расчет половина имеющегося оборудования. Из-за чиновничьей волокиты на предприятиях «Позитрона», как сообщает нам Неопиханов, не учитывался фактический уровень выполнения норм выработки: в расчеты закладывался коэффициент сменности станков 1,3, тогда как они использовались в 2 смены. Не принимался в расчет прирост производственных мощностей, получаемый в результате технического совершенствования производства, т.е. проводился в жизнь экстенсивный стиль бюрократического управления. В половине цехов одного из заводов объединения занижались планы, в остальных же планы корректировались в сторону уменьшения. Бюрократизация управления предполагала и корпоративный сговор руководства в узкокорыстных интересах. В отчетах объединения, к примеру, было показано снижение трудоемкости в результате занижения планов на 1,1 млн нормо-часов, а подтвердилось снижение лишь на 200 тыс. Из-за этого было нарушено нормирование труда рабочих.

После комплексной проверки народным контролем перед руководством объединения и министерством были поставлены вопросы по пересмотру производственных заданий на оставшиеся годы пятилетки. Объединением было перечислено в бюджет государства — 194,8 тыс. рублей — незаконно израсходованные средства на содержание административно-управленческого аппарата. Были сокращены 68 штатных должностей, в связи с чем уменьшились расходы на содержание административно-управленческого штата. Отдел машиностроения комитета народного контроля строго следил за устранением недостатков. В итоге «Позитроном» стало выпускаться больше продукции, появились даже малогабаритные телевизоры. А производительность труда поднялась на 13,5%^[41].

Советские дозорные народного контроля г. Москвы воздействовали на лиц, виновных в недостатках или нарушениях в работе с предложениями и жалобами советских граждан, не только с помощью товарищеской критики, но и привлекая их к ответственности. Как показывали проверки, проведенные органами народного контроля в трудовых коллективах столицы, была организована большая работа по улучшению приема населения, разбора заявлений, обращений трудящихся. Во многих ведомствах города был установлен твердый график и часы личного приема граждан. Для этих целей были выделены удобные помещения и организовано дежурство ответственных работников . Эти принципы постепенно вводились во всех трудовых коллективах². В современной России, конечно, такую работу представить невозможно. К примеру, В.И. Добреньков и А.И. Кравченко приводят любопытные цифры: по всей Оренбургской области на 2007 г. существовало всего 26 районных общественных приемных, в Саратовской области, к сожалению, их шесть, а в Башкортостане и Татарстане всего по две³.

Ряд советских исследователей (Г.В. Дыльнов, В.А. Климов и В.Ф. Листвин) уже в начале 1980-х годов отмечали существенные недостатки в самой организации народного контроля, предупреждая об угрожающем усилении бюрократизма. Так, в организации постоянной координации контрольных функций Советов и органов народного контроля имелось немало нерешенных вопросов. В некоторых городах, районах, избирательных округах Советы и комитеты народного контроля действовали фактически разрозненно, а вопрос о составлении единой программы контроля никогда даже не ставился. Некоторые Советы редко рассматривали материалы массовых проверок, добросовестно подготовленные народными контролерами. Требовала совершенствования организационная связь депутатских комиссий с низовыми ячейками народного контроля. Депутатами часто игнорировалось сотрудничество с группами и постами дозорных. Существовали серьезные проблемы взаимодействия народного контроля с ведомственными и надведомственными контрольными органами. Самым ощутимым недостатком было дублирование проверок, параллелизм в работе отдельных звеньев системы государственного контроля.

Вследствие слабости аппарата отдельных звеньев ведомственного и надведомственного контроля некоторые объекты (учреждения, предприятия и т.п.) фактически в течение ряда лет оставались без проверок, что приводило к серьезным нарушениям плановой, финансовой и трудовой дисциплины, росту служебных злоупотреблений⁴. Встречались случаи, когда должностные лица медленно решали вопросы практического выполнения рекомендаций групп и постов, препятствуя работе дозорных народа. Некоторые чиновники пытались уйти от ответственности за ошибки, становясь на путь преследования активистов из народного контроля, всячески ущемляя их права, добиваясь увольнения неугодных им людей «по собственному желанию»¹. Одних «журналистских расследований» в этих случаях было явно не достаточно. Поэтому советское государство установило юридические гарантии охраны прав активистов, осуществляющих контроль за деятельностью чиновников в администрациях². Игнорирование партийным руководством нормализации качественной взаимосвязи комитетов народного контроля с Советами и ведомственным контролем приводило к серьезным проблемам. Так, если в одном 1978 году непосредственно перед населением о своей работе отчитались практически все депутаты Советов и партработники — было проведено по отчетам более 3,6 млн. собраний, на которых присутствовало 195 млн. граждан³, то спустя пять лет ситуация коренным образом меняется. За 1983—1984 гг. о своей работе не отчитывались 54% партработников, 65,3% членов выборных руководящих партийных органов.

Из-за падения отчетности на всех уровнях государственных органов усилилась коррупция. К 1985 г. только выявленные хищения в крупных и особо крупных размерах в стране увеличились в пять раз (на 4% чиновников-расхитителей приходилось 62% всей суммы похищенного⁴). В наиболее уродливых формах подобные проявления коррумпированности бюрократии были замечены в Москве, Ростовской области и Краснодарском крае³. В хищениях и иных преступлениях все чаще участвовали руководящие чиновники и их ближайшие сотрудники, кого Данте «заботливо» помещал в седьмой ров восьмого круга ада своей «Божественной комедии». Наш пример доказывает, что нерешенные проблемы взаимосвязи системы народного контроля с Советами спровоцировали рост количества чиновников за пять лет, а следовательно, и коррупции, волокиты, экстенсивных методов хозяйствования, формализма и т.п. Неслучайно советская управленческая философия определяла пятилетку тем сроком, по итогам которого можно проанализировать работу кадров¹: индикатором предкризисного состояния политической системы должны служить показатели замедления (снижения) темпов экономического роста политического режима².

Кроме народного контроля рассмотрим и ведомственный надзор. К примеру, ведомственными мероприятиями партийное руководство также боролось со злоупотреблениями в кадровой сфере. Но не была налажена их взаимосвязь с органами народного контроля и с профсоюзными организациями. Так, в одном 1982 г. по самостоятельным требованиям профсоюзов были освобождены от своих должностей за различные служебные нарушения около 10 000 хозяйственных руководителей³. Поначалу это даже привело к небольшой, но временной стабилизации экономики — базы советской кадровой системы⁴. Однако наделе все эти элементы социалистического контроля (ведомственный, профсоюзный и т.п.) действовали поодиночке, разрозненно, без организованной взаимосвязи с системой народного контроля. Ибо ведомственный контроль — прерогатива государства, а профсоюзный — общества. Тогда как система народного контроля изначально задумывалась советской властью как диалектическое единство общественного надзора с государственными проверками. Разрозненность, отсутствие налаженной взаимосвязи между всеми контрольными органами советского государства и общества, наоборот, препятствовали борьбе с бюрократизмом и коррупцией. Это был крупный стратегический просчет партийного руководства.

Игнорирование этого аспекта партийным руководством привело к тому, что борьба по поводу гегемонии в кадровой политике и управлении между группами власти только ожесточилась. Каждая группа предлагала свое решение: отраслевики — оставить все как есть с небольшими изменениями, но с ужесточением контроля; директорат и местничество — приватизацию предприятий и муниципализацию (автономизацию) кадровой политики в регионах. Бюрократия и часть активистов-работников сделали ставку в этом противостоянии на директорат и местничество, которые посулили им новые прибыли и возможности карьеры. Поэтому после анализа взаимодействия трудовых коллективов, народного контроля и ведомственного надзора с советской кадровой политикой исследуем процесс борьбы за гегемонию в кадровой политике и управлении в конце 1980-х — начале 1990-х гг.

Большинство зарубежных исследователей (например, С. Кларк, В. Кабалина и др.), анализирующих тему приватизации и появления в России класса буржуазии, пишут лишь о публично объявленной приватизации, которая происходила в начале 1990-х гг.¹ Между тем, существовала и ранняя, более скрытая приватизация, о которой практически нет сведений. С одной стороны, скрытая приватизация, по нашему мнению, входила в интересы групп советского директората и блокировавшегося с ним против отраслевиков местничества. С другой стороны, скрытая приватизация оказала сильное разрушительное воздействие на советскую кадровую систему, ибо подрывала ее экономическую основу. Процесс тайной, скрытой от всего народа приватизации — как борьба за политическую и экономическую гегемонию зарождающейся элиты над социальными ресурсами — начался в конце 1980-х гг. с одобрения бюрократизированного партийного руководства и с непосредственным использованием политически перерожденных кадров ВЛКСМ. В то время для первичной капитализации будущего господствующего класса бюрократы создали так называемую систему научно-технического творчества молодежи (НТТМ)².

Например, постановлением Госкомитета по науке и технике, Госплана, Госкомтруда, Минфина СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ от 28 января 1987 г. утверждается «Положение о центре научно-технического творчества молодежи», затем бюро ЦК ВЛКСМ принимает постановление «Об организаторской работе комитетов комсомола по созданию и развитию единой общественно-государственной системы научно-технического творчества молодежи»^[42]. При создании центров НТТМ никакого контроля, как со стороны государства, так и со стороны общества, в принципе не проводилось, наоборот, районным и городским центрам предоставлялось больше самостоятельности в установлении структуры и штатов, в расходовании средств^[43].

Приведем основные виды первоначального накопления капитала, ибо они непосредственно повлияли на коренное изменение советской кадровой системы — зарождение частнособственнических отношений с независимыми от советского государства новыми (а порой — разрозненными) кадровыми системами. Все началось с создания хозрасчетных организаций, освобожденных от уплаты подоходного налога, платы за прибыль, таможенных сборов и пошлин. Они имели право самостоятельно или на договорных началах определять цены и тарифы на оказываемые ими услуги, осуществлять внешнеэкономические связи, что и было закреплено постановлением СМ СССР № 956 «О содействии в хозяйственной деятельности ВЛКСМ»^[44]. Руководящие комсомольские кадры еще в конце 1980-х гг. получили исключительное право на обналичивание денег, создание совместных предприятий, получение льготных кредитов от государства. Вскоре начались проводиться операции с недвижимостью и приватизацией банковской системы^[45]. В результате с попустительства либералов-реформаторов члены НТТМ занимались лишь скупкой и перепродажей по завышенным ценам бытовой техники, компьютеров, нелегальными транспортными перевозками и т.п. В ряде случаев пришлось заводить уголовные дела^[46]. Все эти действия бюрократизированного партийного руководства способствовали не только зарождению независимой от государства кадровой политики частных предприятий, но и глубокому изменению всей политической системы. Подобные мероприятия деятелей перестройки разрушили важнейший элемент советской кадровой системы — планирование. Прибавим к этому, что так называемая система научно-технического творчества молодежи (НТТМ) увеличила личные капиталы лишь у ничтожной группы населения. Тогда как темпы роста доходов и потребления у большинства служащих сохранялись только до 1989 г., за которым последовал мощный обвал^[47].

Отметим, что основы автократических принципов в современной российской кадровой политике берут свое начало в советской кадровой системе, извращенной реформаторами в конце 1980-х — начале 1990-х гг. Не устраненные партийным руководством в 1970-х — 1980-х гг. проблемы взаимосвязи комитетов народного контроля с Советами и ведомственным контролем привели к безнадзорности советской бюрократии, смене политического режима и структурным изменениям в политической системе. Именно блок групп директората, местничества и чиновников был заинтересован в автократи-зации кадровой политики для сохранения и увеличения своих привилегий путем создания сильного института президентской власти. В свою очередь, функционирование разросшейся бюрократической системы при одновременном ослаблении системы народного контроля привело не только к замедлению (снижению) темпов экономического роста страны, нарушению принципа выборности, но и к политической переориентации и социальному перерождению чиновников. А слепое привнесение и лоббирование чиновниками автократических и парламентских принципов кадровой политики на основе западных архетипов-образов — постоянной конкуренции (а не компромисса), сговора и противостояния парламентских группировок, отсутствия социального квотирования кадров — подтачивало соборные (советские) принципы демократического централизма, коллективизма, выборности, отчетности и отзыва.

На наш взгляд, перед оспаривающим гегемонию отраслевиков в управлении блоком директората, местничества и чиновников стояло, прежде всего, несколько задач. Во-первых, для того чтобы обеспечить себе прочную власть, бюрократия и директорат должны были вернуться на капиталистические рельсы. Во-вторых, требовалось основательно поколебать и затем разрушить советскую кадровую систему и ее основу — государственную собственность, выделив для местничества муниципальные ресурсы. С этой целью блок и лоббировал соответствующие политические и экономические реформы. Так, либералы, выражающие интересы оппозиционного блока, с целью проведения экономических и политических преобразований добиваются в 1988 г. в Верховном Совете принятия двух законов: «О выборах народных депутатов СССР» с предлагаемыми альтернативными выборами¹ и «Об изменениях и дополнениях Конституции (Основного Закона) СССР». Они использовали идею повсеместной выборности в качестве своего лозунга на фоне усиления популистских настроений в среде народа². Однако так называемые альтернативные выборы, по нашему мнению, были ничем иным, как искусно замаскированной кооптацией кадров — недемократическим продвижением в советские органы сторонников директората, местничества и близкого к ним чиновничества. Ставленники блока, как правило, не получали предварительный мандат доверия своих товарищей на партийных конференциях и в других общественных организациях.

Ф.М. Бурлацкий пишет, что новые выборы предполагались на альтернативной основе, — и действительно, были кандидаты от общественных организаций, одна треть депутатов на Съезд народных депутатов СССР избиралась от Академии Наук, союзов писателей, композиторов и т.п.¹ Но, к сожалению, вся провозглашенная альтернативная выборность Советов оказалась на деле формальной. В целом, в подборе и выдвижении кадров преобладали предпосылки автократии: протекционизм, местничество, поощрение и предпочтение послушными исполнителями новой партийной линии. Кардинальная смена кадров, очень напоминающая жесткую чистку, была осуществлена на всех этажах руководства партии. Складывающийся элитный блок, боровшийся за гегемонию в кадровой политике и управлении, целенаправленно пополнял «новые» кадровые обоймы тех же отраслевиков на свои собственные. Общая когорта обойм отраслевиков, рожденных в 1910—1920-е гг., теряла свою однородность: должности стали занимать кадры, рожденные в 1930-е гг. Подавляющее большинство отставников (60%) было подвергнуто политическому остракизму — отправлено на пенсию без предоставления мест в традиционных синекурах². О.Т. Джавланов и В.А. Михеев пишут о массовом распространении кооптации³ кадров, которая не предусматривалась никакими нормативами и вызывала только негативную реакцию среди населения⁴. В свое время А. Грамши отмечал, что для того, чтобы сменить господствующую группу или класс, не обязательно насилие, достаточно пошатнуть их гегемонию в численности, постепенно, а не революционно. Зарождающаяся элитная группа формировала дискурс, новостной поток и захватила политическую повестку.

Итак, происходило самопополнение выборных органов новыми членами без обращения к избирателям, что являлось нарушением основ советской демократии, но отвечало интересам нового элитного блока. Так, в 1986—1989 гг. сменился почти 91% секретарей обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик, каждый второй

«новобранец» 1988—1989 гг. был кооптирован в состав регионального комитета. Сменилось 82,2% секретарей райкомов, горкомов и окружкомов КПСС. Из числа вновь избранных руководящих партийных работников в 1988 г. более четверти было кооптировано в состав парткомов, в 1989 г. — еще 21,2%'. Это значит, что почти половина пополнения секретарей райкомов, горкомов и окружкомов не получили предварительный мандат доверия своих товарищей на партийных конференциях. Иными словами — реформаторы сначала добились внедрения недемократических процедур в партийную организацию, чтобы затем распространить данный механизм и в Советы. Цель подобных мероприятий зарождающегося элитного блока из директората, местничества и чиновничества теперь не вызывает сомнений: изменить кадровый состав партии, а затем ввести через партийные организации своих сторонников в Советы и изменить политическую ориентацию руководящего кадрового состава государства. Фактически, партия выступала экспериментальной площадкой, а «практика» отрабатывалась уже в советских органах. Например, по данным О.В. Крыштановской, в каждом четвертом территориальном округе страны выборы прошли на безальтернативной основе². Новая избирательная система напрямую влияла на кадровую систему, ибо имела реальные механизмы ограничения волеизъявления народа: квоты депутатов от общественных организаций, фильтрующая деятельность окружных избирательных комиссий и т.п.

Используя методологию А. Грамши, можно проследить, как прошла незаметная кадровая революция, начавшая трансформацию советской политии. Нерешенная проблема взаимосвязи Советов с комитетами народного контроля привела к тому, что неравные бюрократические отношения в системе управления не устранялись, а наоборот, внедрялись повсеместно. Образовался разрыв между декларируемой официальной коммунистической идеологией ролью рабочего класса и его политической властью. Так, если делегатами XXVII съезда КПСС были избраны 1705 (34,1%) рабочих, а на XIX Всесоюзной партконференции — 1638 (32,6%), то на XXVIII съезде партии — всего лишь 543 (11,6%) представителей рабочих^[48]. В начале 1986 г. они составляли 31% членов райкомов, горкомов, окружкомов партии и соответствующих ревизионных комиссий, секретарей, членов парткомов и партбюро, а в конце 1980-х — их удельный вес сократился до 27,2%^[49]. По данным А.Е. Павлюкова, общая доля рабочих и крестьян в Советах уменьшилась более чем в два раза, а хозяйственных руководителей, то есть местничества и директората, возросла в три раза^[50]. Новый блок групп власти постепенно сосредоточил гегемонию в своих руках, фактически отстранив не только отраслевиков, но и возвеличенный идеологией рабочий класс от управления и власти. Похожие процессы происходили и в других социалистических странах, где пришедшие к власти реформаторы воспользовались мировой тенденцией качественного и количественного изменения в структуре рабочего класса, который все больше терял свою однородность из-за появления высококвалифицированного труда^[51]. Происходил явный дисбаланс в представительстве групп населения, что закладывало основу для создания профессионального парламента и формирования касты политиков-профессионалов, выражаясь терминологией М. Вебера (особенно это любопытно изложено в его работе «Политика как призвание и профессия»). Именно это прокладывало путь автократи-зации управления.

Кадровая политика нового элитного блока отличалась противоречивостью. К примеру, с одной стороны, постоянные комиссии многих местных Советов были отстранены новым партийным руководством от предварительного обсуждения кандидатур на руководящие должности в советских органах^[52]. С другой стороны, была отменена норма, согласно которой принципиальным преимуществом Советов являлось выполнение депутатами своих обязанностей без отрыва от их основной профессиональной деятельности. Вместо этого создавался профессиональный кадровый депутатский корпус на постоянной основе как в буржуазных парламентах^[53], что опять же усиливало гегемонию группы чиновников — части властного блока.

По закону от 14 марта 1990 г. «Об учреждении поста Президента СССР и внесении изменений и дополнений в Конституцию (Основной Закон) СССР» в советской политической системе произошли серьезные и непоследовательные изменения: учрежден противоречащий сути советской кадровой системы институт сильного президентства; устранена норма ст. 6 Конституции о КПСС как о ядре политической системы; введено положение о многопартийности¹. Автократизация кадровой системы привела к тому, что Верховный Совет лишался распорядительных функций, а президент наделялся правом законодательной инициативы, утверждения законов и множеством других прав, сравнимых с правами американского президента (что происходило в духе трансплантационной модели политической модернизации). Президент не мог быть народным депутатом и избирался непосредственно избирателями (хотя в нарушение ими же принятого закона, делегаты Съезда самостоятельно избрали главу государства). Высшие выборные органы советской власти могли контролировать работу главы государства лишь в форме заслушивания ежегодных докладов о положении страны. Предложения провести всенародные выборы Президента СССР были отвергнуты партийным руководством, а попытки провести выборы на альтернативной основе были блокированы чиновниками. Таким образом, деятельность главы государства не мог теперь проверить даже и ведомственный контроль. О народном же контроле здесь и говорить было нечего. Другими словами, коррумпированная бюрократия, директорат и местничество постоянно добивались автократизации кадровой политики путем усиления института президентской власти именно для реанимации частнособственнических отношений, а не для укрепления социализма. Правда, в постсоветской России институт президента, наоборот, стал скрепляющим элементом, сохраняющим страну от распада.

В политической основе советской кадровой системы — Советах — реформаторы создали настоящий хаос. Например, Ф.Б. Бурлацкий позже признавал, что подобные действия привели к настоящей анархии в государственных органах. Началась своеобразная война Советов разных уровней и война законов. Например, законы, принимаемые ВС СССР, во многих республиках считались необязательными. В свою очередь, в областях игнорировались республиканские законы и т.п.² Это подтверждают и такие исследователи, как Ш.М. Мунчаев, В.М. Устинов³. Роль Верховного Совета страны умышленно и последовательно подрывалась зарождающимся элитным блоком (закон 24 сентября 1990 г. «О дополнительных мерах по стабилизации экономической и общественно-политической жизни страны» и закон 26 декабря 1990 г. «Об изменениях и дополнениях Конституции СССР в связи с совершенствованием системы государственного управления»). Логика таких действий понятна — при автократизации управления контролировать одну высшую должность президента новому блоку было гораздо легче, чем целый Верховный Совет. Грань между законодательной и исполнительной властью все больше размывалась — президент был наделен правом законотворчества по вопросам, относящимся к компетенции Верховного Совета. Был упразднен Совет Министров СССР и должность его председателя, учрежден Кабинет Министров в качестве исполнительного и распорядительного органа. Причем Кабинет формировался только президентом и подчинялся непосредственно ему, а не был выборным¹. Таким образом, закладывались основы министериализма — сопутствующего явления автократизации управления и следующей ступеньки к абсолютной гегемонии бюрократии, когда в исполнительной власти влияние получают не выборные и подотчетные лица, а назначаемые чиновники.

Далее политические события развивались для государственной кадровой системы страны довольно драматически. Июльский пленум ЦК партии 1988 г. принимает решение о перестройке партийного аппарата: упраздняется большинство хозяйственных и отраслевых отделов, сокращается численность ответственных работников, упраздняется секретариат и т.п.² Текущие вопросы решались путем простого телефонного опроса секретарей. Но подобные мероприятия также больше походили на чистку, борьбу за гегемонию — замену старых обойм отраслевиков на новые. Например, апрельский партийный пленум 1989 г. ознаменовался беспрецедентным событием — 74 члена и 24 кандидата в члены ЦК КПСС под давлением нового руководства подали в отставку, в результате чего Центральный Комитет уменьшился на 22%³. Блоком были пролоббированы меры к укреплению автократии в управлении, а значит и своей власти. Об этом свидетельствует, в частности, решение о целесообразности совмещения должностей председателей Советов народных депутатов и первых секретарей соответствующих партийных комитетов⁴. Получается, что коммунистическая партия при отсутствии сильного народного контроля все больше становилась проводником интересов коррумпированных чиновников, а не Советов.

Уделив основное внимание политическому анализу изменения нормативно-правового и контрольно-организационного уровней осуществления кадровой политики советским режимом, логично хотя бы коротко рассмотреть аксиологический уровень. Напомним, что коммунистическая идеология играла определяющую роль в теоретическом обосновании советской кадровой политики. К слову, в этом плане хорошо спайку идеологического и кадрового объясняет архитипическая модель К. Юнга, который отмечал большое воздействие на сознание людей древних архетипов через современные политические символы и образы¹. И в самом деле, социализм создавал свои адаптивные архетипы — образы советского трудящегося человека, связанные с особенностями социалистического труда, советского управления и патриотизма, отличными от буржуазных архетипов. Был создан и свой пантеон героев. Это все еще слабо изучено в современной науке. Даже адаптивные архетипы современной кадровой политики начались анализироваться сравнительно недавно².

Архетипы одновременно выступают своеобразным языком общения работников и управленцев в любых трудовых коллективах. Они могут распространяться в обществе через государственную идеологию, науку, культуру и т.п. Обладатель этого коммуникационного кода/языка (политического, научного, юридического, медицинского и т.п.) может упорядочивать и обрабатывать значительно больше информации, что устраняет дублирование функций, волокиту и канцеляризм, исключает неоправданное расширение штатов. Формальное отношение к делу уступает место конкретике.

В то же время, неконтролируемая бюрократия тоже старается создать свои архетипы (образ малодоступности, безнаказанности, несменяемости, незаменимости чиновников и т.п.), но не с целью совершенствования организации труда, а для обоснования своего мнимого исключительного положения, ложной сакральности. Доказательством этого служит язык и речь (коммуникационные коды) современного среднестатистического российского чиновника, которые изобилуют всевозможными отглагольными существительными — канцеляризмами, а также иностранными словами. Документация, составленная чиновником, содержит в себе пустые, лишенные конкретной информации предложения, что также характеризует экстенсивный стиль. Кстати, изначально советские управленцы это отчетливо осознавали. Неслучайно повсеместная борьба комитетов народного контроля с бюрократией нашла свое отражение и в советском кинематографическом искусстве. К примеру, хорошо это иллюстрирует такой пример коммунистической пропаганды, как художественный фильм «Премия» советского режиссера Сергея Микаэляна 1974 г.

Советское искусство через создаваемые архетипы-образы поначалу показывало всю силу трудового коллектива и его влияние на личность¹. Ведь не случайно же группы народного контроля задумывались дизайнерами советской системы как избираемые трудовыми коллективами². Советской властью с помощью народных контролеров в общество вводились архетипы честного советского работника, добросовестного социалистического труда, патриотизма и т.п. не только через проводимые «Дни дисциплины», выпуски «Молний», «Окон сатиры» и т.д., но и через меры повышения ответственности советского работника — товарищеские суды. Но идеология не может быть панацеей от всех проблем. Так, хотя при поступлении в университеты и сопоставимые с ними по уровню институты советские законы и предусматривали определенные льготы для детей рабочих и крестьян, на самом деле возможность попасть в самые престижные высшие учебные заведения постепенно стала ограничиваться принадлежностью к бюрократии, что подтверждается как отечественными, так и зарубежными авторами (например, Ф.М. Бородкин, Дж. Боффа)³. Это снижение социальной мобильности при общей кадровой селекции порождало некомпетентность будущих кадров и их руководителей⁴. (Что подтверждает и закон увеличения уровня некомпетенции управленцев Питера.) Коррумпированные чиновники, своевременно не выявленные народным контролем, постепенно сформировали ложный архетип у значительного числа советских граждан, включая коммунистов, что подбор и воспитание руководящих работников — дело администрации, чиновников, а не Советов, трудовых коллективов и партийных организаций⁵. Что, на наш взгляд, отражало субъективную тягу чиновничества к автократизации в сфере управления. Определенным просчетом коммунистических идеологов было и недостаточное соответствие политического плаката, политической пропаганды духу времени.

Обозначим основные выводы по советскому периоду генезиса кадровой политики. Итак, была проанализирована основа коллективистской кадровой политики — система Советов народных депутатов с соборным принципом отбора, выбора, назначения и отзыва кадров, подходом к управлению на равных. Выявлено, что на советскую управленческую философию оказывали влияние не только догматы официального марксизма, но и дореволюционная политико-культурная специфика России. Советская бюрократия изучена как система, имеющая свои источники, механизм и результаты: а) видимые и б) скрытые. На основе методологического подхода А. Грамши к политологическому анализу выявлены основные группы власти со своей структурой (возрастные обоймы и когорты обойм с лидерами), боровшиеся за гегемонию в управлении и кадровой политике и стимулировавшие механизм кадровой цикличности политического режима. Установлено, что группа отраслевиков к концу 1980-х гг. уступила гегемонию в управлении и кадровой политике зарождающемуся элитному блоку местничества, директората и примкнувшей к ним части бюрократии. Также рассмотрены технологии отставок и пропорционального квотирования советских служащих, этапы советской карьеры, определена суть драмы трудовых коллективов в советской кадровой политике и управлении. Органы народного контроля проанализированы не только как система, противодействующая бюрократизации государственных органов, но и как элемент формирующегося гражданского общества и демократии. При этом идеологический уровень осуществления кадровой политики советским режимом исследован через конкретные адаптивные архетипы.

• [1] Краткий философский словарь / под ред. А.П. Алексеева, 2-е изд. М.: Проспект, 2006. С. 88. Гомер. Одиссея / пер. с древнегреч. В. Жуковского. М.: Моек, рабочий, 1982. С. 15, 20; Платон. Филеб, Государство, Тимей, Критий / пер. с древнегреч. М.: Мысль, 1999. С. 353.
• [2] Соловьев С.М. История России. М.: ACT, 2001. Т. 3. С. 30; Шишов Л.В. Александр Невский. Ростов н/Д.: Феникс, 1999. С. 58, 69.
• [3] Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М.: Наука, 1979. С. 103, 117, 129 Добрень-кова Е.В., Агапов П.В. Социология управления. М.: Альфа-М, 2006. С. 50.
• [4] Кара-Мурза С.Г. Истмат и проблема восток-запад. М.: Алгоритм, 2001. С. 53.
• [5] Платонов С.Ф. Полный курс лекций по русской истории. СПб.: Литера, 1999. С.309.
• [6] Конституция Союза Советских Социалистических Республик. М: Известия, 1991. С. 6.
• [7] Соловьев С.М. История России. М.: ACT, 2001. Т. 3. С. 38.
• [8] Яковенко И. Власть в русской традиционной культуре: опыт культурологического анализа // Рубежи, 1996. № 8.
• [9] Конституция СССР М.: Правда, 1977. Ст. 2.
• [10] Халипов В.Ф. Энциклопедия власти. М.: Академический Проспект, Культура, 2005.С. 648.
• [11] Пугачев В.П., Соловьев Л.И. Введение в политологию. 3-е изд. М.: Аспект-Пресс, 1998.С. 221.
• [12] Пляйс Я.А. Диалектика взаимодействия политических и партийных систем // Полис. 2004. № 6. С. 103.
• [13] Панов П.В. Трансформации политических институтов в России: постемпо-ральный сравнительный анализ // Полис. 2002. № 6. С. 64.
• [14] Конституция СССР. М.: Правда, 1977. Ст. 6.
• [15] Там же. Ст. 2.
• [16] Там же. Ст. 3. Азовкин И. Местные Советы в системе органов власти // Советы народных депутатов. 1978. № 8; Белов Г.А. Новая Конституция СССР и некоторые вопросы политической системы социалистического общества // Научный коммунизм. 1977. № 6; Григорян Л.А. Конституционное закрепление политической системы СССР // Советское государство и право. 1978. № 12; Дыльнов Г. В., Климов В.А., Листвин В.Ф. Советы и народный контроль в развитом социалистическом обществе. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1981. С. 10-11. Конституция Российской Федерации. М.: Новая Волна, 1997. Ст. 12. Чехарин Е.М. Советы народных депутатов — воплощение народовластия. М., 1978. С. 40—99; Кутафин О.Е., Шеремет К.Ф. Советы народных депутатов. М., 1978. С. 5-20. Крыштановская О.В. Анатомия российской элиты. М.: Захаров, 2005. С. 106.
• [17] Там же. С. 107. Кара-Мурза С.Г. Истмат и проблема восток-запад. М.: Алгоритм, 2001. С. 52.
• [18] Дыльнов Г.В., Климов В.А., Листвин В.Ф. Советы и народный контроль в развитом социалистическом обществе. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1981.С. 15.
• [19] Соломонович Е. Установка работы в учреждениях (Опыт работы Орга-станций ЦИТа в учреждениях) // Организация труда. 1924. № 8—9. С. 40—41.
• [20] Дыльнов Г.В., Климов В.А., Листвин В.Ф. Советы и народный контроль в развитом социалистическом обществе. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1981.С. 15.
• [21] См.: Че Гевара Э. Эпизоды революционной войны. М.: ACT, 2007. С. 502—504.
• [22] Саломонович Е. Установка работы в учреждениях (Опыт работы Орга-станций ЦИТа в учреждениях) // Организация труда. 1924. № 8—9. С. 40—41.
• [23] Joint Economic Committee. Washington, 1990. P. 4; Шехин В. Последствия инфляционной экономической политики // Вопросы экономики. 1991. № 1. С. 21-22. Джавланов О.Т., Михеев В.А. Номенклатура: эволюция отбора. М.: Луч, 1993. С. 44. Шубин А.В. Золотая осень, или период застоя. СССР в 1975—1985 гг. М.: Вече, 2008.С. 247.
• [24] Лигачев Е.К. Загадка Горбачева. Новосибирск, 1992. С. 22. The Disintegration of the Soviet Economic System / Ed. by M. Ellman, V. Kontorovich. L.; N.Y.: Routledge, 1992. P. 14—15.
• [25] Климова С.Г., Якушева Т.В. Образы политиков в представлениях россиян // Полис. 2000. № 6. С. 77.
• [26] Новый энциклопедический словарь. М.: Большая Российская Энциклопедия, 2002. С. 489.
• [27] Базаров Т.Ю., Еремин Б.Л. Управление персоналом // http://www.aup.ru/ ЬоокБ/т 152/8_5.Ыт.
• [28] Там же.
• [29] Крыштановская О.В. Анатомия российской элиты. М.: Захаров, 2005. С. 180. Крыштановская О.В. Бывшие. Тенденции нисходящей мобильности российской элиты // Общественные науки и современность. 2003. № 5. С. 35. Якунин В.И. Партнерство в механизме государственного управления // Социс. 2007. № 2. С. 65. Словарь иностранных слов / под ред. А.Г. Спиркина, И.А. Акчурина, Р.С. Карпинского. М.: Сирин, 1996. С. 456. Смирнова Т.В. О профессиональных деструкциях в пожилом возрасте // Социс. 2007. № 5. С. 26. Якобсон Л.И. Реформа государственной службы: интересы и приоритеты // Общественные науки и современность. 2002. № 3. С. 13—14. Кремнева Н.Ю. Формирование корпоративной культуры: инновации и стереотипы // Социс. 2007. № 7. С. 53. Садохин Л.П. Этнология. М.: Гардарики, 2001. С. 231. Сулемов В.А. Государственная кадровая политика в современной России. М.: РАГС, 2005. С. 313. Государственная служба и кадровый потенциал в России: история, современность, будущее / под ред. А.И. Турчинова. М.: РАГС, 2002. С. 171.
• [30] Народное хозяйство СССР в 1990 г. М., 1990. С. 109.
• [31] Ахромеев С., Корниенко Г. Глазами маршала и дипломата. М., 1992. С. 53; КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1987. Т. 14. С. 474.
• [32] Закон СССР о государственном предприятии, 1987 // Ведомости ВС СССР. 1989. № 15. Ст. 105. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1987. Т. 14. С. 443-448. Ракитская Г. Взаимоотношение работников и работодателей в современной России (1987—2001 гг.) // Вопросы экономики. 2002. № 11. С. 47. Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. М.: Эксмо, 2007. С. 351. Закон «О предприятиях в СССР». М., 1990. Norton J.H. The Economic Crisis: Another Perspective // Soviet Economy. 1990. № 6. P. 55; Синельников С. Бюджетный кризис в России. М.: Евразия, 1995. С. 60.
• [33] Положение об отделах завода. Ижевск, 1973. С. 288—290.
• [34] Аристотель. Политика. Афинская полития. М.: Мысль, 1997. С. 327.
• [35] Конституция Союза Советских Социалистических Республик. М.: Известия, 1991. Ст. 9.
• [36] Там же. Ст. 107.
• [37] Бергер П.Л. Приглашение в социологию: Гуманистические перспективы / Пер. с англ, под ред. Г.С. Батыгина, М., 1996. С. 68.
• [38] Смольков В.Г. Социальный контроль // Социально-гуманитарные знания. 2000. № 4.
• [39] Дыльнов Г.В., Наимов В.А., Листвин В.Ф. Советы и народный контроль в развитом социалистическом обществе. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1981. С. 4; Еремин А.И. Акты местных органов народного контроля. М., 1976. С. 10—21; Чураев В.М. Повышать активность групп и постов народного контроля // Партийная жизнь. 1973. № 23.
• [40] Закон Союза Советских Социалистических Республик о народном контроле в СССР. М.: Изд-во Советов народных депутатов СССР, 1979. Ст. 1. Федорченко С.Н. Кадровая политика в современной России: проблема народного контроля // Вестник МГОУ. Серия «История и политические науки», 2008. №2. С. 146-150. Закон Союза Советских Социалистических Республик о народном контроле в СССР. М.: Изд-во Советов народных депутатов СССР, 1979. Ст. 13. Закон Союза Советских Социалистических Республик о народном контроле в СССР. М.: Изд-во Советов народных депутатов СССР, 1979. Ст. 17. Федорченко С.Н. Кадровая политика в современной России: проблема народного контроля // Вестник МГОУ. Серия «История и политические науки», 2008. №2. С. 148. Макаров Б.М. Народный контроль — демократия в действии. М.: Моек, рабочий, 1981. С. 71. Закон Союза Советских Социалистических Республик о народном контроле в СССР. М.: Изд-во Советов народных депутатов СССР, 1979. Ст. 3. Кудринская Л.Л. Добровольческий труд: сущность, функции, специфика // Социс. 2006. №5. С. 16. Еремин Л.И. Акты местных органов народного контроля. М., 1976. С. 21—22. См.: Закон Союза Советских Социалистических Республик о народном контроле в СССР. М.: Изд-во Советов народных депутатов СССР, 1979. Ст. 3. См.: Гришанин И. Суд и народный контроль // Советская юстиция. 1970. № 10; Бурмистров К. Прокурорский надзор и контрольно-надзорные органы // Социалистическая законность. 1973. № ЪДыльнов Г.В., Климов В.А., Листвин В.Ф. Советы и народный контроль в развитом социалистическом обществе. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1981. С. 65—69. Закон Союза Советских Социалистических Республик о народном контроле в СССР. М.: Изд-во Советов народных депутатов СССР, 1979. Ст. 22. Советы народных депутатов. 1979. № 5. С. 74—75. Неопиханов В.А. Комплексные проверки. М.: Советская Россия, 1981. С. 30.
• [41] Макаров Б.М. Народный контроль — демократия в действии. М.: Моек, рабочий, 1981. С. 71. Ленин В.И. О подборе и воспитании кадров. М.: Господитиздат, 1957. С. 553. Добреньков В. И., Кравченко А.И. Фундаментальная социология. В 15 т. Т. 14: Власть. Государство. Бюрократия. М.: ИНФРА-М, 2007. С. 165. Дыльнов Г.В., Климов В.А., Листвин В.Ф. Советы и народный контроль в развитом социалистическом обществе. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1981. С. 60. Дыльнов Г. В., /Сжимов В.А., Листвин В.Ф. Советы и народный контроль в развитом социалистическом обществе. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1981. С. 51. См.: Закон Союза Советских Социалистических Республик о народном контроле в СССР. М.: Изд-во Советов народных депутатов СССР, 1979. Ст. 29. См.: Советы народных депутатов. 1979. № 5. С. 51—52. См.: Второй съезд народных депутатов СССР: стенографический отчет // Известия. 1989, 23 декабря. 5 См.: Известия. 1989. 21 мая. См.: Ленин В. И. Лучше меньше, да лучше // О подборе и воспитании кадров. М.: Господитиздат, 1957. С. 591. Стародубровская И.В., May В.А. Великие революции: от Кромвеля до Путина, 4-е изд. М.: Вагриус, 2004. С. 121. Россия-2000. Современная политическая история (1985—1999 годы): Справочно-энциклопедическое издание / под ред. А.И. Подберезкина, 3-е изд. М.: РАУ-Университет; Духовное наследие, 2000. T. 1. С. 7. The Disintegration of the Soviet Economic System / Ed. by M. Ellman, V. Kontorovich. L.; N.Y.: Routledge, 1992. P. 15. Clarke S., Kabalina V. Privatization and the Struggle for Control of the Enterprise // Russia in Transition: Politics, Privatization and Inequality / Ed. by D. Lane. L.: Longman, 1995. P. 142—149; GillG. Democratization, the Bourgeoisie and Russia// Government and opposition, 1998, № 3, vol. 33. P. 307—319. Документы и материалы 11 пленума ЦК ВЛКСМ. М.: Молодая гвардия, 1987. С. 225—230; Фирма при горкоме / под ред. В.Н. Сунгоркина, И.А. Саватеева. М.: Молодая гвардия, 1990. С. 222.
• [42] Документы ЦК ВЛКСМ, 1987. М.: Молодая гвардия, 1988. С. 64—67.
• [43] Документы и материалы 11 пленума ЦК ВЛКСМ. М.: Молодая гвардия, 1987. С. 38—41; Фирма при горкоме / под ред. В.Н. Сунгоркина, И.А. Саватеева. М.: Молодая гвардия, 1990. С. 225—231.
• [44] Документы ЦК ВЛКСМ, 1988. М.: Молодая гвардия, 1989. С. 186—187; Документы и методические разработки по вопросам творческо-производственной деятельности молодежных центров. М.: Молодая гвардия, 1990. С. 6-8.
• [45] Документы и материалы XXI съезда ВЛКСМ, 11—18 апреля 1990 г. М.: Молодая гвардия, 1990. С. 28; Russian Economic Reform: Crossing the Threshold of Structural Change. Washington, DC: The World Bank, 1992. R 106; Крыштанов-ская О.В. Анатомия российской элиты. М.: Захаров, 2005. С. 298—304.
• [46] Документы ЦК ВЛКСМ, 1989. М.: Молодая гвардия, 1990. С. 205.
• [47] Современная политическая история России (1985—1998 годы) / под ред. А.И. Подберезкина. М.: 1999. Т. 1. С. 531. Крыштановская О.В. Анатомия российской элиты. М.: Захаров, 2005. С. 110.
• [48] Материалы XXVII съезда КПСС. М., 1986. С. 219; Материалы XIX Всесоюзной конференции КПСС, 1988. С. 92; Материалы XXVIII съезда КПСС, М., 1990. С. 160.
• [49] Известия ЦК КПСС, 1989, № 3. С. 18—25; Об итогах отчетов и выборов в партии // Известия ЦК КПСС. 1991, № 5. С. 69.
• [50] Павлюков А.Е. Высшие законодательные органы власти за годы перестройки (апрель 1985 — август 1991) // Политические процессы в условиях перестройки / под ред. О.В. Крыштановской. М.: ИСАИ, 1991. Вып. 2. С. 34—35; Крыштановская О. В. Анатомия российской элиты. М.: Захаров, 2005. С. 111 — 112.
• [51] Каддафи М. Зеленая книга. М.: АСТЭС, 2000. С. 62—63.
• [52] Джавланов О.Т., Михеев В.А. Номенклатура: эволюция отбора. М.: Луч, 1993. С. 56.
• [53] Там же. С. 59. Закон СССР «Об учреждении поста Президента СССР и внесении изменений и дополнений в Конституцию (Основной Закон) СССР» // Внеочередной третий Съезд народных депутатов СССР 12—15 марта 1990 г.: стенографический отчет. М., 1990. Т. 3. С. 193. Бурлацкий Ф.М. Русские государи. Эпоха реформации. М.: Шарк, 1996. С. 253. Мунчаев Ш.М., Устинов В.М. История Советского государства. М.: НОРМА, 2002.С. 582. См.: Российское государство и общество: XX век. М., 1999. С. 243. Материалы пленума Центрального Комитета КПСС 29 июля 1988 года. М.: Политиздат, 1988. С. 46—47. Материалы пленума Центрального Комитета КПСС 25 апреля 1989 года. М.: Политиздат, 1989. С. 11—13. Джавланов О.Т., Михеев В. А. Номенклатура: эволюция отбора. М.: Луч, 1993. С. 54; Остерман Л.А. Интеллигенция и власть в России (1985—1996). М.: Монолит, 2000. С. 36. Одайник В. Психология политики. Политические и социальные идеи Карла Густава Юнга. М.: Азбука, 2010. С. 7—25. Цыганов В.В., Бородин В.Л., Шишкин Г.Б. Преемник: механизмы эволюции России. М.: Академический Проспект, 2007. С. 10, 108. Свиридова И.А. Советский политический плакат. М.: Изобр. искусство, 1975. Закон Союза Советских Социалистических Республик о народном контроле в СССР. М.: Изд-во Советов народных депутатов СССР, 1979. Ст. 17. Бородкин Ф.М. Социальная политика: власть и перестройка // Постижение, М., 1986. С. 255—256; Боффа Дж. От СССР к России. История неоконченного кризиса. 1964—1994. М.: Междунар. отношения, 1996. С. 74. Джавланов О.Т., Михеев В.А. Номенклатура: эволюция отбора. М.: Луч, 1993. С. 51. Хохлов А.А. Кадровые процессы в системе государственной власти. М.: МСПИ, 2000. С. 134.