Соотношение и взаимосвязь предмета методики расследования преступлений с иными теоретическими положениями криминалистики

Напомним, что понятие «криминалистическая характеристика преступлений» (КХП) было введено в криминалистику А. Н. Колесниченко [35, с. 16]. При этом

А. Н. Колесниченко ограничился общими замечаниями о сущности КХП. Впервые перечень элементов КХП разработал Л. А. Сергеев, по мнению которого в их число входят сведения о содержании способа совершения преступления; об условиях, в которых совершаются преступления, и особенностях обстановки; особенностях, связанных с непосредственным объектом преступного посягательства, с субъектом и субъективной стороной преступления; связях преступления конкретного вида с другими преступлениями и отдельными действиями, не являющимися уголовно наказуемыми, но имеющими сходство с данным преступлением по некоторым объективным признакам; взаимосвязи между указанными группами обстоятельств [63, с. 4—5].

В последующем о количестве элементов, входящих в содержание криминалистической характеристики преступлений, было высказано много суждений, часто конкурирующих между собой. Еще в 1986 г. я свел эти суждения в единую таблицу (табл. 3).

Как следует из приведенных данных, общее число элементов — 17, из них большинством авторов были признаны следующие: способ совершения преступления (10), личность преступника (9), типичные ситуации совершения преступления (криминальные ситуации) и характер исходных данных (6), способ сокрытия преступления (5), типичные материальные следы и их нахождение (4), распространенность и общественная опасность преступления (3), обстановка совершения преступления (3) и т. д. [40.

В связи с этим следует напомнить, что любой объект обладает бесчисленным множеством свойств, но та или иная наука изучает их через призму своего предмета, через выяснение функционального назначения той или иной теоретической конструкции. В тот период (до 1986 г.) назначение КХП одни авторы видели в том, что в ней отражаются типичные следы преступления и места их нахождения, не только следы, но и тайники, способы сокрытия следов преступления, или рассматривали как систему сведений о преступлении, способствующих раскрытию и расследованию [59, с. 10; 58, с. 366]; другие — в том, что ее данные используются для разработки методов расследования, учитываются в методике, имеют организационное и тактическое значение для расследования [13, с. 116; 17, с. 167 и др.]. И наконец, третья группа ученых полагала, что данные криминалистической характеристики являются основой расследования конкретного преступления, выдвижения версий при его расследовании [34, с. 7—9]. К этому же периоду относятся первые определения КХП. Так, по мнению И. Ф. Герасимова, КХП является совокупностью сведений о таких общих типичных признаках, обстоятельствах и иных характерных чертах определенного вида преступных деяний, которые имеют важное организационное и тактическое значение для раскрытия этого вида преступлений [21, с. 76]. В то же время А. Н. Басалаев и В. А. Гуняев определяли КХП как систему материальных и интеллектуальных следов преступления [5, с. 100]. Позднее по-иному подошли к определению КХП А. Н. Колесниченко и В. Е. Коновалова. По их мнению, криминалистическая характеристика преступлений — это система сведений о криминалистически значимых признаках преступлений одного вида, отражающих закономерные связи между ними, являющихся основой для расследования конкретных преступлений [34, с. 7—9].

По существу предложенных определений выскажем некоторые замечания. Прежде всего отметим, на что нами не раз обращалось внимание, что определение — это логическая операция, в логике разработано несколько подходов к формулированию определения, и самым распространенным способом является обозначение через ближайший род и видовые отличия. Как следует из этой посылки, в определении И. Ф. Герасимова не выделено существенных признаков, которые бы не повторялись в других понятиях, а в определении А. Н. Басалаева и В. А. Гуняева обоснованно сделан акцент на то, что это не совокупность признаков, а система; однако, что она представляет, так и не раскрыто. Заметим, что в ней отра-

Элементы криминалистической

характеристики преступлений

Таблица 3

жаются не сами следы, а сведения о них. Осознавая эти недостатки, А. Н. Колесниченко и В. Е. Коновалова правильно подчеркнули, что система отражает закономерные связи между признаками, но не раскрыли сущность этих признаков преступлений. Думается, что введение в определение такого выделяющего признака, как «связь», во многом было обусловлено появлением работы Л. Г. Видонова^[1] [14.

Все это предопределяет необходимость более детального анализа сущности криминалистической характеристики преступлений. И мы начнем этот анализ с этимологии слов. Отметим, что характеристика определяется как «описание, анализ, оценка определенного объекта, выявляющего отличительные особенности, свойства, достоинства и недостатки» [82]. В то же время преступление — это виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное законом под угрозой наказания. Итак, КХП — описание преступления через выделение его отличительных особенностей, но такое описание в концентрированном виде дано в диспозициях статей уголовного закона. Следовательно, характеристика должна отражать нечто иное? Попытка выделить эти особенности через перечисление элементов также не раскрывает специфики содержания. Так, из приведенных данных большинством ученых в содержание КХП включаются сведения о способе совершения преступления, личности преступника, но первое также описано в законе. Следовательно, должно быть отражено нечто иное? Личность преступника — это объект изучения криминологии, а в чем особенности криминалистического аспекта? Все эти вопросы, как и другие, пока остаются необъясненными. В то же время включение в криминалистическую характеристику типичных следов и мест их нахождения относится не к совершению преступления, а к его последствиям; тогда возникает вопрос: как это совместить с общим понятием и определением КХП? К сказанному добавим, что вызывает серьезные сомнения целесообразность включения в число элементов КХП такого, как «распространенность и общественная опасность преступлений», и не только потому, что эти данные входят в содержание криминологической и уголовно-правовой характеристики, как это правильно отмечал Р. С. Белкин [10, с. 315], но и потому, что невозможно представить их функциональную роль исходя из выделенного учеными назначения КХП. В связи с этим нельзя согласиться с предложениями о включении в число элементов «данных о характере преступлений», потому что эта информация отражает не совершение преступления, а процесс расследования, характеристику исходных ситуаций расследования.

В последующее десятилетие обсуждение проблем криминалистической характеристики включало в себя несколько аспектов. Так, А. Ф. Лубин предложил считать объектом КХП не преступление, а преступную деятельность, которая по содержанию отличается от понятия «преступление» [47, с. 11]. Другие ученые остались на прежней позиции, но по-иному подошли к обозначению сущности КХП. Так, по мнению М. В. Салтевского и др., КХП — это информационная модель типичных признаков определенного вида (группы) преступлений [61, с. 310], а по мнению В. П. Бахина и И. В. Гора — это идеальная модель типичных связей и источников доказательственной информации [6]. В то же время Т. В. Аверьянова, Р. С. Белкин, Ю. Г. Корухов, Е. Р. Российская полагают, что это вероятностная модель события [1, с. 688].

По поводу высказанных суждений о сущности КХП заметим, что авторы вводят понятие «модель», обозначая ее сущность как информационную, идеальную, вероятностную, хотя в выделении других признаков у них имеются существенные различия. В связи с этим обратимся к этимологии слова «модель», которое имеет несколько значений: образец; воспроизведение объекта в уменьшенном или увеличенном виде; предмет изображения в искусстве;

схема, изображение или описание какого-либо явления или процесса в природе и обществе [64, с. 318]. Можно предположить, что авторы используют понятие «модель» в ее последнем значении, но тогда этот термин ничего не добавляет к традиционному пониманию сущности КХП как системы обобщенных данных. Добавление к этому понятию выделяющего признака — «вероятностная» — вполне оправданно, потому что отражает характер обобщенных данных. Что же касается других признаков, то введение термина «идеальная» не означает оторванности от реальности, а фиксирует лишь то, что объективная реальность описана через систему понятий, которые отражают ее существенные свойства, поэтому введение этого уточняющего признака вряд ли оправданно. К сказанному добавим, что понятие «информация» в науке используется в нескольких значениях: информация — это обозначение содержания, полученного из внешнего мира (Н. Винер); информация — отражение энтропии (Л. Бо- юллюэн); информация — оригинальность — мера сложности (А. Моль); информация — вероятность выбора (У. Р. Эшби); следовательно, когда используется это понятие, то всегда надо указывать, в каком значении^[2].

Суммируя высказанные в этот период суждения ученых о КХП, прежде всего отметим их отрицательное отношение к КХП конкретного преступления. Это является вполне обоснованным, поскольку при разработке КХП изучают отдельное преступление, входящее в определенную группу, вид, в котором встречаются не все элементы, а какая-то их совокупность, а затем, если устанавливают связи между элементами, их можно проецировать на расследование конкретного преступления и использовать при осмыслении версий. Все большее значение стали придавать изучению КХП отдельных видов или групп преступлений, что в принципе оправданно, потому что в них должны отражаться особенности КХП через разные наборы криминалистически значимых элементов^[3]. Более того, в суждениях ученых произошла смена понятий. Вместо понятия «элемент» стало использоваться другое — «признак преступления», потому что, как правильно заметила О. В. Челышева, «предмет преступления, преступник, обстановка и т. д. — это не признаки, а элементы преступного события, каждый из которых характеризуется множеством признаков, части из которых состоят во взаимосвязи друг с другом» [77, с. 15]. Кроме того, из общего содержания КХП стали вычленять ее отдельные элементы, а их связывать с ситуациями расследования преступлений. Так, Т. С. Волчецкая выделила криминальные ситуации и попыталась показать их взаимосвязь с ситуациями расследования [76], но такой прямой зависимости не может быть, потому что, во-первых, преступление к моменту расследования всегда в прошлом; во-вторых, криминальные ситуации видоизменяют механизм и способ совершения преступления и, как следствие, приводят к вариационности отражения следовой картины, следовательно, они в ней отражаются частично.

В заключение анализа развития представления о сущности и функциях криминалистической характеристики преступлений изложим суждения ученых, высказанные ими в текущем столетии. Такой обзор начнем с работы В. Ф. Ермоловича, специально посвятившего свою работу КХП. По его мнению, «криминалистическая характеристика преступлений — система (комплекс) криминалистической значимой информации о преступлении, разрабатываемая и используемая для повышения эффективности выявления, раскрытия, расследования и предупреждения преступлений» [25, с. 278]. В. Ф. Ермоло- вич, развивая идею классификации КХП, выделяет пять уровней ее описания: абстрактная КХП как научная категория; общая криминалистическая характеристика преступления: общая родовая, общая групповая, общая видовая; частная криминалистическая характеристика отдельного компонента (личности преступника, сокрытия преступления, места происшествия и др.), частная родовая, групповая, видовая характеристика отдельного компонента; криминалистическая характеристика конкретного преступления; криминалистическая характеристика конкретного компонента преступления [25, с. 282].

По существу этого определения КХП заметим, что в нем повторены те же ошибки, на которые мы обращали внимание ранее. Что же касается предложения автора о выделении уровней описания КХП, то все же более обоснованно говорить о видах, потому что объект (род, вид, группа преступлений) определяет вид, а не уровень детализации. Вряд ли можно согласиться с обозначением первого уровня (абстрактная КХП как научная категория). Я уже писал об условности использования понятия «идеальная», то же самое можно сказать о понятии «абстрактная». Еще раз повторю свои аргументы. «Абстрактность», как и «идеальность», нельзя понимать как нечто мыслимое без связи с объектом, в них фиксируется то, что реальный объект, его свойства отражаются через систему понятий. В то же время понятие «категория» отражает разряд, группу предметов, явлений, лиц, объединенных общностью каких-либо признаков [64, с. 221], т. е. использование термина «категория» без объяснения, какая общность объектов им объединена, вряд ли оправданно, потому что теряется смысловая нагрузка. Достаточно сложно понять логику автора, когда он, кроме выделения абстрактной КХП, еще выделяет общую криминалистическую характеристику преступления, потому что невольно возникает вопрос: что тогда отражается в абстрактной? Вызывает сомнение, что кроме родовой, групповой, видовой КХП следует выделить КХП отдельного компонента, потому что, во-первых, не определено само понятие компонента; во-вторых, что же тогда отражается в родовой и других КХП?

Подчеркнем еще раз, что в криминалистической характеристике описывают обобщенные данные какой-либо группы однородных объектов, в которых проявление того или иного признака вероятностно, поскольку в том или ином преступлении проявляются не все сведения, а какая-либо их часть, поэтому говорить о криминалистической характеристике конкретного преступления вряд ли оправданно. Кроме того, теряется функциональное назначение КХП (ее познавательная функция). Смысл и назначение КХП в том, что, отражая обобщенные данные, которые между собой взаимосвязаны, их можно проецировать на расследование конкретного преступления, но для этого должен быть установлен высокий коэффициент корреляции. Но об этом мы скажем ниже.

Определенный познавательный интерес вызывают суждения В. Ф. Ермоловича об общей структуре КХП. По его мнению, она состоит из учений о способе совершения преступлений, о сокрытии преступлений, о механизме и криминалистической структуре преступлений [25, с. 36—141]. При этом невольно возникает вопрос: что представляет криминалистическая характеристика преступлений? Кроме того, обратим внимание на такое учение, как механизм и структура преступлений, в котором выделяется криминалистическая структура преступлений, в которую, по мнению автора, целесообразно включать те элементы, «которые в своей совокупности позволяют отличать это общественно опасное деяние (или группу деяний) от схожих с ним преступлений...» [25, с. 140], что, однако, уже дано в диспозициях к статьям уголовного закона, и это задача не науки криминалистики, а науки уголовного права.

Не менее важно рассмотреть подходы Н. П. Яблокова, который неоднократно обращался к выяснению сущности КХП. Для этого я приведу определение, недавно разработанное Н. П. Яблоковым и изложенное в его учебнике «Криминалистика»: «Криминалистическая характеристика преступлений является важной и вполне научно самостоятельной понятийной категорией криминалистики, имеющей значение как для ее общей теории, теоретических положений ее отдельных частей, так и для практической следственной деятельности и особенно методики расследования преступлений» [&5, с. 60]. Однако большее значение для смысла данного определения имеют суждения Н. П. Яблокова о структуре КХП. Н. П. Яблоков обоснованно обращает внимание на необходимость выделения видов КХП. В типовую структуру он включает описание следующих блоков: способ совершения преступлений, механизм совершения преступления, обстановка совершения преступления, свойства личности субъекта преступления, сведения об организованных преступных группах, личности потерпевшего [5*5, с. 65—73], подчеркивая, что «совокупность признаков, образующих криминалистическую характеристику преступного деяния, является множеством, составные элементы которого органически связаны между собой...» [5*5, с. 62—63]. По существу данного подхода к структуре КХП отметим, что непонятно, почему, подчеркивая, что в основе КХП лежат данные изучения оставленных им материальных и идеальных следов-последствий [[4].

Между тем неверно, на мой взгляд, соотношение способа и механизма совершения преступления. В суждении Н. П. Яблокова способ совершения преступления является ведущим, хотя, и на это обоснованно обращалось внимание в литературе [47, с. 16; 52, с. 18—20], в определении предмета науки криминалистики, даже данном в этом учебнике, наоборот, понятие «механизм» является основополагающим.

Несколько по-иному к структуре КХП подошел С. Н. Чурилов, по мнению которого она включает систему взаимосвязанных фактов в соответствии с содержанием типичных следственных версий [78, с. 329], но этот типичный перечень доказательственных фактов, с одной стороны, отражает уже расследование преступления, а с другой — он от одного уголовного дела к другому вариационен, устойчивым же является предмет доказывания. В связи с этим типичный перечень доказательственных фактов должен входить в содержание методики расследования преступлений.

Отдельного, более углубленного анализа заслуживают суждения ученых о наличии связей между элементами (признаками) КХП; при этом нередко ссылаются на работу Л. Г. Видонова [14. В связи с этим отметим, что, во- первых, при вычислении зависимости не обсуждается, что брать за целое, особенно при исчислении в процентном отношении, а вычисление зависимостей между произвольно взятыми компонентами (признаками) ничего дать не может, кроме ложных утверждений; во-вторых, даже когда проверяется соотношение между двумя элементами (компонентами, признаками), необходимо определять их общее число по отношению к исходной совокупности, с тем чтобы выборка была представительной; в-третьих, процентное вычисление отражает соотношение части и целого, но это не вероятность или корреляция; в-четвертых, многие элементы (компоненты или их признаки) описаны качественно (к примеру, красный или черный), но как переводить эти признаки в количественные, также никто не обсуждает, потому что весь математический аппарат «работает» с количественными показателями. Приведенные аргументы позволяют усомниться в выводах Л. Г. Видонова, поэтому можно согласиться с В. П. Бахиным в той части его суждений, что пока нет основы для разработки инструментария по практическому применению КХП [6, с. 18], т. е. пока нет подходов, разработок того, как обобщенные данные, содержащиеся в КХП, использовать при выдвижении версий по конкретному уголовному делу. А если не доказана взаимосвязь между элементами КХП, то это уже не система, а совокупность.

Изложенное можно аргументировать другой системой обоснования. В отдельном (совершение конкретного преступления) в единстве находятся общее, особенное и единичное, поэтому при изучении представительной выборки (ее необходимо обосновать) ученый должен выделить общее, что присуще определенной категории преступлений (обосновать выбор основания классификации); особенное, что характеризует внутри категории преступлений более узкую группу (обосновать основные деления), исключая единичное (что не всегда определяется при изучении (обобщении) эмпирического материала). При совершении же конкретного преступления для «пополнения» фактической базы, используемой при выдвижении версий, данные из предыдущего обобщения (общего и особенного) необходимо проецировать на отдельное (расследование по конкретному преступлению), но это будет возможным, если будет доказана корреляция между элементами общего или особенного. Но, как только что было показано, это в большинстве случаев невозможно. Даже если бы удалось решить проблему перевода качественных признаков в количественные, есть еще одно основание, препятствующее реализации этого подхода. Дело в том, что общее и особенное в отдельном (при совершении конкретного преступления) распределяются неравномерно (а может быть, и равномерно?), т. е. надо найти закон распределения (в научных же исследованиях нередко постулируется равномерное распределение — закон Гаусса, но это может быть далеко не так). К сказанному добавим, что при расследовании конкретного преступления мы уже встречаемся не с элементами совершения преступления, а со следами преступления, т. е., как отмечалось ранее, структура совершения преступления переходит в другую структуру — следовую картину (на данное обстоятельство также нередко не обращается внимания), поэтому необходимо исследовать, какую «порцию» информации несут следы преступления, какие связи имеются между следами преступления и элементами криминалистической характеристики преступлений.

В заключение анализа сущности, структуры и функций КХП остановимся на определении места этой теоретической конструкции в системе науки криминалистики. И вновь обратимся к анализу предложений двух ведущих специалистов в этой области — Н. П. Яблокова и В. Ф. Ер- моловича. Так, по мнению В. Ф. Ермоловича, с учетом криминалистической характеристики преступлений ее место в системе науки будет изменяться. На первом этапе ее положения должны рассматриваться в методологических основах науки в следующем соотношении с другими теориями (учениями): учение о способе совершения преступления и уклонения преступника от уголовной ответственности, учение о механизме преступления, учение об обстановке преступления, учение о личности преступника (потерпевшего) и др., а общие и частные КХП должны излагаться в разделе «Криминалистическая методика расследования преступлений». На втором этапе в содержание методологических основ криминалистики будут входить: учение о следах; теория криминалистической идентификации; теория криминалистической характеристики, включающая учение о способе совершения и сокрытия преступления, учение о механизме преступления, учение об обстановке преступления, учение о личности преступника (потерпевшего, субъекта сокрытия преступления); учение о следственной ситуации; следственной версии; организации и планировании расследования преступлений; тактических комплексах и приемах [25, с. 282]. Наверное, никто не будет отрицать развитие науки криминалистики, смену парадигм, но криминалистика давно уже перешагнула первый этап, потому что теория идентификации всеми учеными издавна признана частнонаучной теорией. Оценивая структуру частнонаучных теорий второго этапа, отметим, что В. Ф. Ермолович вслед за нами в основном правильно подразделил их на две составляющие [25], в первую включив те теории (учения), которые связаны с отражением преступления, а во вторую — связанные с процессом познания, хотя теория идентификации, включенная в первую составляющую, описывает процесс познания и, следовательно, должна входить во вторую составляющую.

Между тем в первой составляющей методологических основ криминалистики не показана взаимосвязь между отдельными теориями (учениями). Например, раскрывая содержание учения о следах преступления, невозможно не исследовать механизм преступления (точнее, по нашему мнению, механизм совершения преступления), а последний детерминирует свойства личности преступника. В то же время личность проявляет себя через способ совершения и сокрытия преступления, вариационность которых определяется криминальными ситуациями, что приводит к вариационности возникновения следов преступления, которая, к тому же, определяется обстановкой совершения преступления. Осознавая эти взаимосвязи и зависимости, я и предложил систему теорий (учений), описывающих закономерности преобразования структуры совершения преступления в другую структуру — следовую картину, и эти закономерности обозначил как «теория следоведения», которая входит в теоретические основы криминалистики (точнее — в общую теорию науки). К сказанному добавим, что история становления и развития криминалистики — это история развития учения о следах, потому что они, в силу ретроспективности процесса расследования, являются одним из объектов познания науки^[5]. Я, а затем В. Ф. Ермолович кроме этой общей теории выделили отдельные учения: о социальнопсихологической характеристике преступной среды, о навыках, способе совершения, противодействии расследованию преступлений. Но тогда невольно возникает вопрос: они же рассмотрены в теории следоведения, есть ли необходимость их выделять в качестве самостоятельных? Смысл здесь заключается в том, что они подчинены главной цели — глубже раскрыть предпосылки поисковой и познавательной стороны расследования, связать закономерности отражения совершения преступления с закономерностями поисково-познавательных процессов. Например, социально-психологическая характеристика преступной среды связана с разработкой тактических операций по нейтрализации противодействия, «вхождению» и «разложению» преступных групп и организаций ит. д.; способ совершения преступления, с одной стороны, раскрывает закономерности поиска и познания по схеме: следовая картина — способ совершения преступления — поиск иных следов, которые еще не обнаружены; с другой стороны, способ совершения преступления является объектом регистрации в системе криминалистических учетов и способствует определению круга лиц, причастных к совершению преступления, и т. д.

В то же время Н. П. Яблоков криминалистическую характеристику преступлений рассматривает в системе теоретических и методологических основ криминалистики, определив ей место сразу же после истории криминалистики, а затем в учебнике излагается методология науки, что вряд ли обоснованно, потому что, как отмечалось ранее, процессы отражения совершения преступления и познания тесно между собой связаны [&5, с. 53—101].

В определенной связи с криминальной характеристикой преступления находится криминалистическая классификация преступлений. В 1979 г. Р. С. Белкин подвел итог обсуждению проблем классификации преступлений и пришел к следующим выводам: во-первых, классификация связана с разработкой методик расследования преступлений; во-вторых, в качестве основания деления может использоваться уголовно-правовая классификация (по элементам состава преступлений); в-третьих, криминалистическую классификацию преступлений не следует включать в криминалистическую характеристику преступлений, потому что в последнюю включается не классификация, а «описание преступления на основе классификационных данных» [10, с. 197—199].

В последующем к данной проблеме обратился В. А. Образцов, по мнению которого классификация преступлений представляет теорию, отражающую «в виде конструктивной, логически развертывающейся концептуальной модели отражаемой в ней области социальной действительности, обладающей объяснительными, порождающими и эвристическими возможностями» [53, с. 17]. Она находится в системном взаимодействии с другими теориями, учениями, такими как криминалистическое учение о признаке преступления, учение о способе совершения преступления, криминалистическая характеристика преступлений и др. [53, с. 26]. В связи с этим важно рассмотреть структуру теории, как ее представляет В. А. Образцов. Автор выделяет объекты криминалистической классификации преступлений, анализирует понятие «признак преступления» как основание классификации и рассматривает в качестве основания деяния признаки обстановки совершения преступлений, признаки деятельности по выявлению и расследованию преступлений [53, с. 53—127]. «Под объектами криминалистической классификации преступлений... понимаются характеризуемые соответствующими уголовно-правовыми и криминалистическими понятиями определенные множества преступлений, расчленяемые (разделяемые) на взаимосвязанные части (подмножества) в целях оптимизации процесса решения познавательно-конструктивных задач в криминалистике и следственной практике» [53, с. 54]. Автор называет «объекты первого уровня — общественно опасные деяния... и квалифицируемые уголовным законом... как преступление; объекты второго уровня подразделяются на две подсистемы: первая — определение группы криминалистически сходных видов преступлений; вторая — элементы первоначального этапа уголовно-правовой классификации преступлений; объекты третьего уровня — это отдельный вид преступления; объекты четвертого уровня — это уголовно-правовые подвиды преступлений» [53, с. 55—61]. Предложенная классификация объектов в определенной мере перекликается с выделением групп преступлений в КХП, но, как я отмечал в разделе 1.1, классификация В. А. Образцова, как и других ученых, анализирующих проблемы КХП, в сущности, отражает переход совершения преступления в другую структуру — следовую картину. В качестве положительного в предложении В. А. Образцова следует отметить четкий методологический подход к классификации объектов. То, что классификация преступлений связана с процессом отражения, становится еще более убедительным, если анализировать проведенное деление обстановки совершения преступления, потому что ее анализ вне связи с процессом отражения не имеет познавательного значения. Такую классификацию В. А. Образцов обоснованно связывает, с одной стороны, с разработкой частных методик расследования преступлений, а с другой — со спецификой поиска следов преступления, потому что не любые элементы обстановки с необходимостью ставят задачу разработки методики расследования преступлений, они могут отражать особенности в производстве отдельных следственных действий.

Однако вряд ли можно согласиться с В. А. Образцовым в том, что признаки деятельности по выявлению и расследованию преступлений являются основанием криминалистической классификации преступлений. Дело в том, что не деятельность по расследованию определяет классификацию преступлений, а, наоборот, классификация преступлений детерминирует деятельность, потому что к моменту расследования совершение преступления уже в прошлом, и следовая картина является объектом познания в целях доказывания наличия или отсутствия в деянии состава преступления.

• [1] Более подробно подход Л. Г. Видонова к исчислению зависимостей между элементами криминалистической характеристики преступлений будет рассмотрен ниже.
• [2] Отметим, что в целом информационные процессы являются объектом познания науки информатики, в которой качественная теория информации только разрабатывается.
• [3] Я здесь все время подчеркиваю, что это «в принципе» имеет значение, потому что далее и эти положения будут подвергнуты анализу.
• [4] О недостатках положения о прямой связи между криминальными ситуациями и следственными ситуациями я уже говорил ранее.
• [5] Об этом более подробно см. в разделе 1.1.