ПОРТРЕТЫ ПИСАТЕЛЕЙ

ПЕРВЫЙ ПАМЯТНИК АЛТАЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Имя Михаила Васильевича Чевалкова (1817-1901) вошло в историю алтайской литературы только в 60-е годы XX столетия, точнее, почти через 100 лет после написания своей автобиографии. Впервые о нем писали Н. Ядринцев и М. Невский [1, 2]. Макарий Невский, в частности, высоко оценил образность и звучность алтайского языка, поэтичность стихов и рассказов Михаила Чевалкова [2, с. 296]. Творчество М. Чевалкова изучено тюркологом Н.А. Баскаковым (1948), его мысли продолжены С.С. Суразаковым (1962), впоследствии о нем писали Т.С. Тюхтенев (1962), З.С. Каз- агачева (1972), Э.П. Чинина и другие [3]. Причина столь позднего знакомства с писателем известна всем: в годы советской власти, в период атеизма запрещалось упоминание в литературе имени священника М. Чевалкова. Исследователю С. Суразакову удалось восстановить его доброе имя в родной литературе и алтайском литературоведении .

Первое прозаическое произведение М.В. Чевалкова написано в 1860 году, опубликовано только через шесть лет в книге «Образцы народной литературы тюркских племен Южной Сибири и Джунгарской степи» (1866). Тюрколог В. В. Раддов попросил его написать всего лишь «свою биографию» [4, с. 54]. Возможно, его интересовали, прежде всего, лингвистические особенности алтайского языка, так как в предисловии «Образцов...» Раддов писал: «поднаречия, исследованные мною, ...остались гораздо чище и оригинальнее языка южных племен, и тем важнее они для изучения общего Тюркского идиома» [4, с. 52]. В результате получилось панорамное жизнеописание самого Чевалкова, телеутов в частности. Ему тогда было 40 лет. Он писал осознанно и хронологически точно.

Название произведения алтайского писателя дословно переводится как «Жизнь Чевалкова», поэтичнее прозвучало бы как «Автобиография Чевалкова», так как в данном произведении налицо признаки этого жанра: личность не мыслится вне истории, отражение эпохальных событий, описание личных переживаний, подробности бытовой жизни чередуются с художественным воспроизведением событий и фактов и т.д.

Почему самоучке Михаилу Чевалкову так легко удалось справиться с заданием В. Радлова, точнее, с написанием своей автобиографии?

Во-первых, как носитель родного фольклора он владел большим запасом знаний устной поэзии, историческими преданиями в особенности, был переводчиком фольклора. Во-вторых, в нем проснулась генетическая память древних предков о написании своей родословной. В-третьих, сочинению автобиографии способствовал также стиль Священных Писаний, к переводу которых он был со- причастен с 16 лет.

Заметим, М.В. Чевалков в зрелом возрасте, точнее к 40 годам, рассуждал так, как мыслили древние тюрки. Для сравнения приведем сначала древнетюркский текст: «Когда было сотворено вверху голубое небо, внизу темная земля, между ними обоими были сотворены сыны человеческие. Над сынами человеческими восседали мои предки Бумын-каган и Истеми-каган. Сев на царство, они устроили племенной союз, так появился тюркский народ» (5, с. 36).

В народном мировидении человек тоже находится между землей и небом: «О, оро турган кудайым,/ Айлу-кунду тенерим,/ Агаш- ташту Алтайым,/ Аргада менин тынымды». Смысловой перевод этих строк: «О, верховное божество!/ О небо с луной и солнцем,/ О, Алтай мой с деревьями и горами,/ Сохрани мою душу». Заметим, место человека оказывается в середине Вселенной.

М. Чевалков тоже начинал свое повествование словами: «Я не знаю, высоко ли небо, просторна ли наша земля, сорок лет моих промелькнули, как один день, за эти годы горечи отведал, сладость познал, и слезы были, и радость была — и все, как лодка в реке, пронеслось и скрылось из глаз; только след их в сердце моем, как на воске, отпечатался» (перевод 3. Казагачевой). Заметим одновременно образность этого повествования: имеются сравнения, эпитеты, метафоры. В древней поэзии тюрков тоже отмечается такое же начало произведения. Отсюда и этногенетические корни автобиографии М. Чевалкова.

Воспоминания о себе, родословной послужили импульсом для развития автобиографической прозы в алтайской литературе. В первую очередь в этом огромную роль сыграла память детства, когда его попросили написать воспоминания о себе, в том числе о вынужденном принятии христианства. В воспоминании первоначально это прозвучало как сказка об Иисусе Христе. Затем его, а также и других некрещеных алтайцев, вытеснили из собственной земли. Автор пишет: «Улалудагы кижилер ончозы крестке туже бер- гендер; биспиле эки тунуктин кижилери крестке тушпес болордо, Макарыйа айткан: Слер, крези joK кижилер, jaHbi крестулердин аразында )адып, кам камдашсагар, jaHbi кресту кижилерге булгану болор. Слер крестке тушпейтен болзогор, бойынардын Аба Тура je- рине кочугер» (4, с. 182). Так, он вынужден был перекочевать в Байат с молодой женой. Правда, через неделю они вернулись и согласились принять христианство. С этого времени его звали Мыхайлы, а отца нарекли Пазылайем. Слово Чебелек с теленгитского переводится как муравей (чебелги/чымалы).

Память детства разбудила в нем этногенетическую память рода. Он «ушел» в предковую модель и рассказал подробно о «мун- дусах». О своей родословной М. Чевалков рассказывает подробно: «Я происхожу из рода мундусов, из племени Ак-Теленет — Белых Телеутов; имя отца моего Андраш, отец Андраша — Килемеш, его отец — Семейек, у Семейека отец Сетош, его отец — Сеперек, отец Сеперека —Чебелек...» и т.д. В тексте нет определенной даты, но ее легко можно установить по упомянутым историческим событиям. Эту же модель он с точностью передает и в «Памятном завещании», написанном в 1894 году: «Я происхожу из рода Мундусов, из племени Белых Телеутов; имя отца моего — Андраш; отец Андраша — Килемеш, у этого отец Семеек, у Семеека отец Соегош, — его отец Сеперек, — отец Сеперека Чебелек. При Сепереке предки наши добровольно перешли в подданство “белого царя” и стали платить “алман” (дань). Я, потомок их, до 17 лет был “черной веры” (язычником); отец и мать дали мне имя “Киприан”...» [6, с. 45].

Рассказ о своей родословной «разбудил» в нем историческую память. М. Чевалков не ограничился описанием собственной жизни, рассказ о своей родословной непринужденно вылился в историческое повествование об инородцах. Он пишет историю своего народа, начиная со средневековья и кончая XVIII веком: «В старые времена был Тербет, Ойротский хан, который владел четырьмя племенами. Это было тогда, когда 60 туменов телеутов золотой орды жили между собой в мире. После этого произошел между четырьмя племенами раздор и они стали между собой воевать.

Вследствие этого Ойротский хан удалился во владения Кунгер- ского хана (Джунгарского. — Н.К.). Оставшиеся после него султаны и мурзы, собравшие каждый подвластных себе людей, перекочевали в разные земли, ища для себя спокойного места. Оставшаяся от них небольшая часть народа жила по обеим сторонам Иртыша».

Заметим, в своих воспоминаниях М. Чевалков точно указывает на места обитания своих предков: «Телеуты же жили по обеим сторонам реки Ак-Умара (Оби), но и они не стали жить между собой в мире. От постоянных войн и число их весьма уменьшилось; вследствие этого их постоянно тревожили, с одной стороны, монголы, предводительствуемые Чадаком, а с другой — “черные киргизы” (кара казак).

Тогда телеуты, предводительствуемые Мамытом и Балыком, пришли в Кузнецк и просили начальника города (тере бий), говоря: мы желаем платить дань белому царю, чтобы под его покровительством жить на этой земле. Тогда мой предок Сеперек, сын Чебелека был. От него произошли Чевалковы, живущие теперь в Улале и в Бачате» [6, с. 45—46].

Обо всем этом Михаил Васильевич Чевалков пишет в «Памятном завещании», посвященном своим дочерям для того, чтобы они передали эти сведения сородичам. Так, М. Чевалков сформировался как прозаик, мемуарист, лишь после этого он приступил к написанию поучительных стихотворений. Авторское «я» прослежено в контексте истории алтайского народа.

Жизненный путь писателя описан кратко, но эмоционально. Личные переживания переданы посредством образных сравнений. К примеру, жажду к знаниям в «Памятном завещании» автор описывает так: «От слов отца светло и радостно стало у меня в душе, подобно тому, как в темную ночь светит огонь или в пасмурный день покажется солнце». Книгу он сравнивает с «самоцветным дорогим камнем» (6, с. 50). А процесс чтения Михаил Чевалков передает восторженными словами: «Я, подобно птице, собирающей зерна, стал проводить дни в радости» (6, с. 59). Все эти факты свидетельствуют о художественной значимости автобиографии М. Чевалкова.

Подобно тому, как описано жизнеописание древних каганов, в повествовании М. Чевалкова отмечены основные даты жизни писателя со дня его рождения до зрелого возраста. Своеобразие этого жанра в том, что в него вклиниваются воспоминания автора о своих впечатлениях по поводу путешествия по Алтаю. Другими словами, М. Чевалков передает с точностью то, что «видел собственными глазами, путешествуя по Алтаю, что он слышал своими ушами». Путешествовал М. Чевалков в качестве проповедника христианства, потому он в написании автобиографии нередко тяготел к очерковому стилю, сохраняя при этом художественную прелесть повествования.

Все эти описания сопровождены чувствами и мыслями автора. Отдельные страницы автобиографии переходят в этнографические описания, как «Воспоминания» (1848) уроженца из Якутии Афанасия Уваровского. Тем не менее в них сохранена образность речи. К примеру, в «Памятном завещании» о тубаларах (об одном из алтайских племен. — Н.К.) М. Чевалков пишет: они, «подобно стаду без пастуха: кто у них богат, того они и почитают как начальника, а кто беден, т.е. как запуганные рыбы, боятся суда» (6, с. 73).

Автобиографическое повествование М.В. Чевалкова состоит из трех взаимодополняющих друг друга текстов. Во-первых, биография передана в хронологической последовательности. В частности, в семь лет он переехал в Улалу, а в девять лет обучался русскому языку, приобщается к христианским заповедям. В 11 лет Чевалков принимает другую веру — христианство, а в 13 лет нашел себе невесту, в 15 лет женился, в 16 лет переехал в Байат — жить самостоятельно со своей семьей, к 40 годам пишет о себе и т.д.

Во-вторых, воспоминания автора о своих путешествиях по Алтаю написаны подробно и с этнографической точностью. Они нередко мешают собственной автобиографии, но в то же время оживляют ее содержание.

В-третьих, в автобиографии воссозданы исторические события на Алтае, точнее, передана этногенетическая память народа. А именно, описана история телеутов в эпоху Ойротии и Джунгарского ханства: от междоусобицы до вхождения телеутов к «белому царю». Именно включение эпизодов из жизни алтайцев позволяет определить жанр этого произведения как автобиографическую повесть. Выполняя просьбу В. Радлова, М. Чевалков сумел рассказать не только о себе, о своей родословной, но и показал жизнь телеутов (алтайцев. — Н.К.) второй половины XIX века. Точно также действовал уроженец из Якутии А. Уваровский.

Воспоминания автора воспроизведены подробно с бытовыми реалиями, чувства М. Чевалкова переданы в жизнеописании поэтически тонко, психологический аспект в нем указывает на поэзию. Так, первый памятник якутской литературы написан по просьбе

О.Н. Бетлингка, первый памятник алтайской литературы написан по настоянию В. В. Радлова, другими словами, иностранцами по рождению. «Воспоминания» А. Уваровского написаны как бы со стороны, как взгляд постороннего человека, точнее, уроженца Якутии, а автобиография М. Чевалкова написана изнутри, как истинного представителя из телеутов. И что характерно, эти произведения опубликованы на немецком, французском, русском языках, позднее на родном: якутском и алтайском языках. Нам остается лишь гордиться этими произведениями и включить их в историю национальных литератур.

В целом, если М. Чевалков через описание своей родословной заложил основы исторического повествования в алтайской литературе второй половины XIX столетия, то его соплеменник И.М. Штыгашев из Горной Шории своими произведениями тяготел к географическому повествованию, а Г. И. Чорос-Гуркин, как лидер алтайского народа, сумел философски осмыслить его судьбу в исторической перспективе. Именно он предлагал действовать сообща трем малочисленным народностям: шорцам, алтайцам, хакасам, для того чтобы сохранить их историю и культуру.

«Каждое автобиографическое сочинение обязано своим появлением конкретной эпохе и конкретной национальной среде, — пишет исследователь З.Г. Османова. — Характер автобиографизма историчен, как историчен автобиографический герой» [7, с. 138]. В этом смысле автобиография М. Чевалкова, как и сочинение А. Уваровского для якутского народа, является первым литературным памятником своей эпохи, памятником культуры алтайского народа. В настоящее время у нас имеется оригинал автобиографического повествования, отсутствует его художественный перевод. И, наоборот, есть «Памятное завещание» на русском языке, но нет оригинала. В связи с этим в ближайшие годы необходимо найти достойных переводчиков и переложить произведения М. Чевалкова на русский и алтайский языки.

Настало время не только подготовки полного собрания сочинений М.В. Чевалкова, но и комплексного исследования поэтики его творческого наследия в контексте литератур тюркских народов Сибири.

Литература

• 1. Ядринцев Н.М. Сибирь — как колония [Текст] / Н.М. Ядринцев. — СПб., 1892. - С. 182.
• 2. Невский М. Православный Благовестник [Текст] / М. Невский. — М., 1902.-Т. 1. — № 7. — С. 296.
• 3. Баскаков Н.А. Алтайский фольклор и литература [Текст] / Н.А. Баскаков. — Горно-Алтайск, 1948; Суразаков С.С. Алтай литература [Текст] / С.С. Суразаков. — Горно-Алтайск, 1962. — С. 10—37; Тюх- тенев Т.С. Дореволюционная алтайская литература [Текст] / Т.С. Тюх- тенев // Очерки по истории алтайской литературы. — Горно-Алтайск, 1969; Казагачева З.С. Зарождение алтайской литературы [Текст] / З.С. Казагачева. — Горно-Алтайск, 1972. — С. 3-19; Нинина Э.П. Русская литература и молодая алтайская литература [Текст] / Э.П. Минина. — Горно-Алтайск, 1998; Киндикова Н.М. Алтайская литература в контексте тюркских литератур Сибири [Текст] /Н.М. Киндикова. — Горно-Алтайск. — С. 38-61.
• 4. Радлов В. В. Образцы народной литературы тюркских племен Южной Сибири и Джунгарской степи [Текст] / В.В. Радлов. — СПб., 1866. — Т. 1; Горно-Алтайск: Ак-Чечек, 2006 (переиздание).
• 5. Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности [Текст] / С.Е. Малов. - М.-Л., 1951.
• 6. Чевалков М.В. Памятное завещание [Текст] / М.В. Чевалков. — Горно- Алтайск, 1990. — С. 43—140.
• 7. Османова З.Г. Встречи и преображения. Поэтика повествовательных жанров в контексте взаимосвязей национальных литератур [Текст] / З.Г. Османова. — М.: Наследие, 1993. — С. 138.