Религиозное западничество
Исторические условия: крещение Руси, абсолютизм и просвещение
Религиозное западничество — естественный этап в развитии отношений России с Западом. Самостоятельные в своем государственном росте, русские вышли из христианской кре- щальной купели и пребывали в гравитационном поле европейской цивилизации на протяжении всей своей истории. Убежденность в божественном предназначении монарха была пронесена русскими правителями не только через период абсолютизма, когда ею руководствовались и в Европе, но через Просвещение, когда на европейском континенте стали набирать силу тенденции секуляризма и народного суверенитета.
Важнейшим историческим условием укрепления религиозного западничества на Руси стало принятие христианства. Именно это событие дало русским систему нравственных принципов, способствовало объединению их земель и связало с Западом прочными духовными узами, которые сохранялись на протяжении нескольких столетий, несмотря на глубокие отличия от западной цивилизации. Принадлежность к христианству дала право великому князю московскому Ивану III после обретения свободы от татарского владычества подписываться под своими посланиями «великий правитель всей Руси милостью божьей»1. Христианские корни были и в основе политической и дипломатической активности русских в Европе и получили свое последующее завершение в формуле Екатерины II «Россия есть европейская держава», и в деятельности Священного Союза в после- наполеоновский период.
Другое важнейшее событие, оказавшее влияние на развитие религиозного западничества, было связано с подъемом абсолютизма в Европе и превращением католической церкви в важнейшую опору европейского государства. В XVII в. политическая легитимация имела религиозное происхождение и лучшие европейские умы исходили из благотворности монархической системы, которая утвердила сформулированную еще в XVI в. доктрину небесного права монарха[1] [2]. Концепция Вестфальского суверенитета государства 1648 г. не отменяла, но, наоборот, предполагала активное использование монархом религии в целях укрепления политической власти. Как Петр I, так и другие российские монархи следовали не только русской самодержавной традиции, но и общепринятому в Европе способу правления. В частности, Петр находился под впечатлением шведской политической системы, которую он не отделял от военных побед Швеции. У российского дворянства начала XIX в. были популярны идеи титулярного представителя сардинского короля в Петербурге Жозефа де Мест- ра, утверждавшего, что церквь способствовала распространению господства Франции на европейском континенте. Именно с распространением католичества мыслитель связывал преодоление грани, отделяющей варварство от цивилизации.
Наконец, русское религиозное западничество невозможно представить без просвещения. В Европе просвещение стимулировало развитие философии и естествознания и шло рука об руку с постепенным отказом от убеждения в небесном происхождении политического устройства общества. Русское дворянство екатерининской эпохи тоже уверовало в идеалы просвещения, но в основном понимало его как монаршую волю образовывать народ, ни в коей мере не посягающий на религиозный авторитет госуда3
ря. Получившее благодаря хартии Екатерины право на частную собственность дворянство вполне довольствовалось этими привилегиями. Сама же ведшая переписку с Вольтером императрица отнюдь не собиралась следовать рецептам политического устроения общества, предложенным французскими энциклопедистами.
Лучшие российские умы того времени полагали, что просвещение есть процесс медленный, постепенный и требующий руководства сверху. Стабильное екатерининское правление и победы во внешней политике приучили высшие слои общества к мысли, что у российского государства достаточно времени на самореформи- рование. Считавший себя европейцем, космополитом и пропагандистом просветительских идеалов Николай Карамзин был убежден, что просвещение должно быть результатом монаршей инициативы. Будучи, по выражению Георгия Федотова, «поэтом империи на вершине ее славы»1, Карамзин исходил из важности постепенного развития под контролем самодержавного правления.
В этих условиях близости европейским иделам было вскормлено русское религиозное западничество. Три его крупнейшие фигуры — Карамзин, Петр Чаадаев и Владимир Соловьев — по-своему отвечали на вызовы Европы. Консервативные западники типа Карамзина поддержали адаптацию церковных идеалов для нужд российского абсолютизма (самодержавия) внутри и вне страны. Эта группа мыслителей считала, что важнейшая задача церкви и православного христианства заключается в поддержании и укреплении монархических устоев российского государства. Во время Николая II из этой школы мысли выросла теория официальной народности графа Сергея Уварова. Принципиально иную позицию занял Чаадаев, выступивший критиком православия и всего исторического опыта России. С иных, но тоже критических позиций выступил В. Соловьев, всесторонне проанализировавший национальный вопрос в России и создавший теорию теократического народа.
При всех различиях трех мыслителей они были едины в защите европейских ценностей, настаивая на том, что для России следует пожертвовать ее собственными интересами для утверждения христианских идеалов Европы. Европоцентричная картина мира нередко дополнялась высокомерным пренебрежением или — в случае Соловьева — страхом перед возможным подъемом Востока. Кроме того, религиозных западников объединял идеал духовной свободы, который для них был несравненно выше политической свободы и освобождения крестьян.
