Институционально-нормативная теория.

Появление этой теории связывают с развитием теории «общей воли», где последняя замещается обязательным началом норм права, а воля государства и есть в таком случае совокупность норм или юридический порядок. «Нормы эти высказывают долженствование, нечто предписывают, нечто повелевают, и сила такого долженствования ощущается людьми как некая «власть»³. Поэтому государство выступает как консолидированный юридический субъект, обладающий особой волей и особой высшей властью, а власть в этом свете сводится к правовому инструментарию, который регулирует общественные отношения, обеспечивая тем самым особый правопорядок. Последний же обусловливает как вектор политического развития общества, так и вид, объем и специфику властных отношений в жизнедеятельности субъектов . Другими словами, ^{[1] [2] [3]}

государственная власть как бы априорно понимается как особый механизм (у)правления, который должен быть органично встроен в политико-правовую ткань общества и хотя бы на уровне публичного дискурса (нормативно-правовых актов, деклараций и т.д.) соответствовать юридической реальности. Так, например, И. Кант отмечал, что безусловное подчинение суверенной власти обусловлено нормативным порядком как таковым, который, по сути, и есть категорический императив . В этом смысле «над властью все более приобретает господство правовая идея, идея должного... Только если власть способствует тому, что должно быть, только если она ведет к господству идеи права, только тогда мы можем оправдать ее существование, только тогда мы можем признать ее правомерной», — отмечал Б.Я. Кистяковский.

Эта проекция власти обусловливает то, что механизмы власти весьма часто совпадают с самим правовым регулированием («власть есть специальный вид права» — Ф.Ф. Кокошкин), а в некоторых случаях государственная власть вообще понимается как средство для достижения, реализации, прежде всего, правовых целей, т.е. артикулируется, получает свое выражение в системе социальных отношений посредством юридического дискурса'. Таким образом, юридический дискурс утверждает специфический принцип и ценность права, определенную идейную мощь, которая посредством государственной власти себя реализовывает . Можно вспомнить и Б.Я. Кистяковского, который отмечал, что «всякая власть должна быть носительницей какой- ^{[4] [5] [6] [7] [8]}

нибудь идеи, она должна иметь нравственное оправдание. Это оправдание может заключаться или в величии и славе народа и государства ... или в упрочнении правового и общественного порядка» .

Идеократический подход базируется на совокупности объективно существующих исторических факторов, которые интерпретируются с помощью системы абсолютных идеалов и идей. Здесь источник и смысл государственной власти «находится в родственной связи с идейным содержанием того начала, которое данной нацией принимается, как начало абсолютного идеала, как надэмпирическая реальность. Этим содержанием обусловливается этический идеал нации в виде того или другого кодекса моральных требований; им же обусловливается та идея, тот аспект генезиса власти, которому нация подчиняет свою общественную жизнь в государстве»^[9]. И.А. Ильин писал, что каждое государство имеет единую и высшую цель, без нее оно не может существовать ни как устойчивая организация, ни как духовное образование.

Государство, по своей сути, призвано служить этой общей идее, которая выработана в ходе внутренней, духовной государственной жизни общества (ибо «право и государство возникают из внутреннего, духовного мира человека, создаются именно для духа и ради духа»), и благодаря именно следованию этой общей идее оно находится на действительной высоте, в служении ей объясняется его существование и положение в обществе^[9]. С точки зрения Н.С. Трубецкого принцип идеократической государственности заключается в наличии общности миросозерцания, особой системы убеждений, оформляющих верховную идею нации («идею-правительницу»). Смысл бытия государственной власти, таким образом, заключается в организации особого «идеологического» образа жизни народа, поддержании и сохранении оригинальности, индивидуальности национальной культуры, в полной мере соответствующей духу народа, его истории и социальному опыту.

В этом смысле Н. Трубецкой последовательно отстаивал как не- разделенность государственной идеологии и социально-культурной жизни народа, так и подчиненность всех духовных и материальных устремлений лю^цей верховному правителю как выразителю общей верховной идеи . Причем как народ, так и правитель становятся служителями этой «идеи-правительницы», и верховный правитель не возвышается над ней, а, наоборот, служит ей своим «делом и смирением». ^{[11] [12] [13] [14]}

Следует отметить, что подчинение «идее-правительнице» ни в коем разе не ведет к установлению тоталитарного государства, к уничтожению свободы, напротив, в ней, как это ни странно, заложена «свобода духа народного», и в этой антиномичности есть особая черта самой русской идеи, в лоне которой и был развит наиболее полно принцип идеократического государства. Это «трансцендентальное» в государственной жизни, как справедливо отмечал Н.С.Трубецкой, заключено в принципе соборности, «трансцендентальное — соборно». Принцип соборности, который воплощается уже в определенное политическое и идеологическое следствие, представляет государство как целостную духовную действительность, где все его члены органически, а не внешне (например, на основе договора, права и т.п.) соединены друг с другом .

Поэтому совершенно естественно, «в духе свойственного для русской философии (да и обыденного мышления — Прим, автора) стремления говорить не об отдельном индивиде, — справедливо отмечает А. Дугин, — но о цельной общности, переносить антропологическую проблематику на коллектив... Воплощением такого коллективного самоопределения, самовозвышения, преображения и очищения для исполнения высшей миссии являлась идеократия, возведенная в социальную государственную норму...» . При таком государственном строе бытие каждого отдельного человека вовлекается в движение общего духовного восхождения, а государственные идеалы и цели воспринимаются и отождествляются с индивидуальными, облагораживаются и сакрализуются.

Внутри этого единства каждая личность сохраняет и актуализирует свою индивидуальность и свободу, а само государственное единство опирается на «переплетение» религиозного, нравственного и социально-политического начал. «Нация, — замечает Н. Алексеев, — есть соборное единство всех индивидуумов, своеобразно отражающих в своих состояниях особенности национальной жизни»^{[15] [16] [17]}. Следовательно, верховная государственная власть должна быть отражением и служить особой «духовной субстанции» общества. Само тяготение к нравственному идеалу есть праведное (от слова «правда») бытие, оно есть «... поэтическое созерцание идеала, искомого нами и чарующего нас в частных воплощениях своих, вызывающего наше преклонение и подчинение, ибо идеалом нельзя владеть, а ему можно только подчиняться, как высшему началу» . И логично, таким образом, следующее: там, где, по выражению К.П.Победоносцева, это «высшее начало» утрачивает свое «обаяние», происходит кризис властных отношений, и более — общества в целом.

Каждая из вышеперечисленных теорий по-своему ставит и объясняет вопрос о сущности суверенной власти и об ограничении государственной власти. Справедливости ради стоит отметить, что постановка этого вопроса свойственна в основном западному образу государственного мышления. Теоретиков европейской культуры, как правило, волновали истоки власти, кому должна принадлежать верховная власть в «нормальном» государстве, какими характеристиками и свойствами она должна обладать, в каких пределах осуществляться и как ее в этих пределах удержать. Сторонники теологической теории видели истоки власти в божественной воле, а ее суверенность — в монархическом принципе, ибо правитель, и только он один, наделен неотчуждаемой верховной властью. Ее ограничение, пределы функционирования установлены Богом, перед которым и несет ответственность монарх. Контролирующие функции или, точнее, корректирующие воздействия на верховную власть призвана осуществлять Святая церковь, которая освящает последнюю и не дает ей погрязнуть в мирском грехе. Теория общей воли переносит властный суверенитет на народные массы, его социально-политические требования становятся целью и смыслом существования государственной власти. Власть в свете этой теории произошла из договора между народом и верховной властью, где первый определяет объем и пределы функционирования государственной власти, контролирует и корректирует ее действия².

С точки зрения институционально-нормативной теории суверенная власть «обязывается и ограничивается» не своей собственной волей или общей (народной) волей, «... а существующей и без нее необхо- ^[18]

димостью высшего принципа права»^[19]. Истоки власти проистекают из правовго порядка, т.к. само право есть необходимый, обязательный принцип организации человеческих сообществ и поддержания их устойчивого существования. Поэтому-то государственная власть находит принцип, смысл и пределы своего существования в праве, главенствующем над ним, которое имеет статус высшего начала.

В некотором смысле обособленно от этих теорий трактует как истоки власти, так и ограничение суверенной власти идеократический подход. В свете этого подхода пределы власти не следует искать в разделах закона или в народной воле, господстве одного класса над другим, ее пределы есть уже в мышлении. Тем самым она самоогра- ничивает себя во имя какого-либо высшего начала, а изменения в мировоззрении, в представлениях о власти необходимым образом трансформируют всю систему властных институтов и отношений. «В подкладке учреждений, искусств, верований, политических правительств каждого народа, — замечает Г. Лебон, — находятся известные моральные и интеллектуальные особенности, из которых вытекает его эволюция... жизнь народа, его учреждений... суть только видимые продукты его невидимой души» ^{[20]. Поэтому-то самоограничение может быть нравственным, социально-политическим, но никак не позитивно-юридическим. Таким образом, если говорим о «юридической неограниченности суверенной власти, то разумеем лишь неограниченность данной власти от всякой другой юридической власти; ни в коем случае мы не говорим об абсолютности этой власти, о ее неограниченности и независимости от общих материальных условий жизни, ни даже о ее независимости от высшего принципа нравственности»[21].}

Полемизируя со сторонниками институционально-нормативной теории государственной власти, представители идеократического подхода были убеждены, что истоки власти и ее пределы заключены не во «внешней правде», а в «правде внутренней», где отношения и связь властвующих и подвластных зиждется на нравственном убеждении, а не на формальной юридической норме, покоится не на правовых гарантиях, а на истинно нравственном целом. «Вся сила в идеале, — говорят они, — да и что значат условия и договоры, как скоро нет силы внутренней»^[22]. Совершенно четко эту интенцию в понимании социальной сущности государственной власти выразил Э. Юнгер, который писал, что «власть, как и свобода, не есть величина, которую можно захватить где-то в пустом пространстве, величина, в отношение с которой может вступить по своему произволу любое ничто.

Скорее, она неразрывно связана с прочным и определенным жизненным единством, с неподлежащим сомнению бытием, — и именно выражение такого бытия является властью, и без него демонстрация ин- сигний лишается своего значения»¹.

• [1] Исаев И.А. РоНПса ЬеппеПса: скрытые аспекты власти. М., 2003. С.446.
• [2] Алексеев Н.Н. Современное положение науки о государстве и ее ближайшие задачи // Русский народ и государство. С. 463^464.
• [3] Алексеев Н.Н. Современное положение науки о государстве и ее ближайшие задачи. С. 464. Совершенно справедливо замечает Н. Алексеев, что «основой государственной власти является правовая норма, которая предписывает повиноваться,когда кто-нибудь (монарх, деспот, парламент и т.п.) приказывает». Подобныевоззрения, по мнению Н. Алексеева, совершенно бессодержательны, так какполучается, что «власть есть, потому что ей должно повиноваться... власть
• [4] государстеа есть власть норм, которые предписывают повиноваться власти» (курсив автора). См.: Алексеев Н.Н. Современное положение науки огосударстве и ее ближайшие задачи // Русский народ и государство.С.464-465.
• [5] См. подробнее: Кант И. Соч. Т. 4. Ч. II. Метафизика нравов. М., 1965.Очевидно, что И. Кант считал безусловное подчинение суверенной власти категорическим императивом. Так, он замечает: «Безусловное подчинение народной воли (которая сама по себе является разъединенной и, следовательно,беззаконной) воле суверенной, объединяющей всех посредством единого закона, есть акт, который может быть совершен только через овладение высшейвластью. Этот акт впервые обусловливает юридический порядок» //Цит. по:Ященко С.А. Философия права Владимира Соловьева. Теория федерализма.Опыт синтетической теории права и государства. СПб., 1999. С. 184.
• [6] История политических и правовых учений: хрестоматия /под. ред.В.П. Малахова. М., 2000. С. 280.
• [7] См. более подробно: Мордовцев А.Ю., Мамычев А.Ю. Мишель Фуко:поиск оснований государственной власти // Известия высших учебных заведений. 2003. № 5. Приложение. С. 73-74.
• [8] А.С. Ященко замечает, что «наличность верховной власти, с точки зрения формально-юридической, положительно-правовой, есть необходимая политическая идея, неизбежный юридический принцип» // Ященко С.А. Указ,соч. С. 182.
• [9] 2
• [10] 2
• [11] Цит. по: История политических и правовых учений: хрестоматия /под.ред. В.П. Малахова. С. 279.
• [12] 1 Баранов П.П., Горшколепов А.А. Верховная власть как идеолополагаю-щий элемент государственности // Философия права. 2002. № 1. С. 22.
• [13] Ильин И.А. Путь духовного обновления. М., 2003. С. 290-291,297-298.
• [14] Трубецкой Н.С. Европа и человечество: Русский мир: сб. М.; СПб., 2003.
• [15] Для пояснения принципа соборности П. Флоренский проводит аналогиюс русской песней: «Она гетерофонична, т.е. допускает полную свободу голосов при сохранении гармонического единства, в ней нет раз и навсегда неизменных партий, при каждом из повторений напева появляются новые варианты, как у запевалы, так и у хора» / Гулыга А.В. Русская идея как постсовременная проблема /Русская идея: сборник произведений русских мыслителей.М.,2002. С.21.
• [16] Дугин А.Г. Преодоление Запада (эссе о Николае Сергеевиче Трубецком) /Трубецкой Н.С. Наследие Чингисхана. М., 2000. С. 19.
• [17] Алексеев Н.Н. Современное положение науки о государстве и ее ближайшие задачи // Русский народ и государство. М., 2000. С. 442.
• [18] Победоносцев К.П. Великая ложь нашего времени //К.П.Победоносцев: Proet contra, антология. СПб., 1996. [Электронный ресурс]. URL:www.voskres.ru/gosudarstvo/pobedl 1 (дата обращения: 11.02.2010 г.). «Представляется весьма любопытным, — отмечает Н.Н. Алексеев, —как эти свойства суверенной власти, выставленные сторонниками теории монархического суверенитета, потом (в европейской традиции — Прим, авт.)перенесены были на суверенный народ. Менялся субъект, но качества утверждались старые, что указывает на одинаковость способов проведения политических тенденций, безразлично, в чью пользу они проводились» /АлексеевН.Н. Современное положение науки о государстве и ее ближайшие задачи //Русский народ и государство. М., 2000. С. 461.
• [19] 2 См. подробнее о юридической теории государственной власти: ЯщенкоА. С. Указ. соч. С. 189.
• [20] Лебон Г. Психология народов и масс. СПб., 1995. С. 11-13.
• [21] Ященко А. С. Указ. соч. С. 186.
• [22] Цит. по: Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. С. 70.