А. МЕРЫ РЕПРЕССИВНЫЕ
Значение тюремного заключения как наказания в прошлое и настоящее время
С тюремным заключением как наказанием мы встречаемся в истории сравнительно поздно, не ранее половины XVI столетия. Оно и понятно. Пока в начале исторической жизни человечества господствовала частная месть, пока на общественный строй смотрели как на установленный богами, а на нарушителя этого строя — как на лицо, оскверненное преступлением, до тех пор о тюрьме как наказании не могло быть и речи: преступник подлежал уничтожению или вечному изгнанию, но никак не сохранению и исправлению, а между тем только две последние цели и может преследовать тюремное заключение. Правда, мы находим тюрьмы уже на заре европейской цивилизации в Греции и Риме, но здесь тюрьма служила не целям наказания, а исключительно целям предварительного ареста до отбытия настоящего наказания в виде отравления (Сократ), повешения (Лентул, сообщник Каталины), предания зверям на растерзание (христианские мученики); тюрьма же являлась средством понуждения к уплате долга государству (Алкивиад). Едва ли поэтому правилен взгляд Letourneau, высказанный им в его сочинении «L’?volution juridique», что афинская тюрьма была одним из видов наказания. Дальнейшие пояснения автора только подтверждают правильность отнесения тюремного заключения в Греции к числу мер предварительных, а не карательных.
Средние века — время полного распадения государственной власти, господства частной воли и соглашения отдельных граждан. В частности, в деле взысканий за совершенное преступление — или частная война вне суда, или судебный поединок, которым решались все споры — не только уголовные, но и гражданские, причем биться дозволялось не только с противной стороной, но и с судьями, вынесшими, по мнению стороны, неправильный приговор; побежденный на поединке тут же подвергался повешению.
Последовавшее затем закрепощение большей части свободного населения, рост государственной власти и замена суда как состязания двух равноправных сторон инквизицией тоже не могли быть благоприятны для введения тюрьмы как наказания. В самом деле, закрепощение вызвало полное исчезновение идеи гражданина и гражданских прав в смысле римского права. Высокая идея личности, созданная христианской религией с ее правами на равное с другими положение, на милосердие в случае падения, как будто совсем затерялась в это печальное время господства не столько религии, сколько церкви, которая не только располагала своими собственными особенными судами, но и выработала свое право, основывая его, однако, не на христианском учении, а на Моисеевом законодательстве. Рост государственной власти привел, правда, к созданию понятия преступления не в смысле только нарушения интересов отдельных лиц, а в смысле потрясения условий общежития, но зато и наказанию была главным образом поставлена цель устрашения, как сказано в Etablissements de St. Louis — «pour que les mauvais laissent ? mal faire». A так как к тому же в основе и этого государственного наказания все же лежало чувство мести, то главным достоинством наказания была степень его жестокости, а такому требованию тюрьма не удовлетворяла.
Инквизиция превратила преступника из стороны, из субъекта спора в объект, по отношению к которому все средства были хороши для раскрытия истины; отсюда — пытка, отмененная лишь в самые последние годы XVIII столетия. К этому можно прибавить лишь указание на чрезвычайное развитие процессов по обвинению в колдовстве, кончавшихся сожжением виновных, а равно на развитие символизма в праве, который требовал соответствия избираемого наказания характеру совершенного преступления, что приводило ко всевозможным жестоким и позорящим мерам. При таких условиях, понятно, тюрьма являлась не более как местом временного сохранения до суда. Как говорит Dr. Knapp (Alt- W?rzburgerge- f?ngnisswesen, Archiv. f. Strafrecht u. Strafprocess, B. 48), только y владетельных князей были настоящие тюрьмы: в городах и деревнях с преступниками старались разделаться немедленно, собственно местные тюрьмы были представлены в двух одинаково несовершенных видах — в виде Stock, т.е. места, огороженного балками, к которым преступник привязывался, и Loch, та же Tulliana, — ямы, полной сырости и червей, с таким узким отверстием, что через него с трудом вталкивали преступника.
Лишь в XVI в. проявилось более гуманное течение в отношениях к преступнику. Благодаря целому ряду причин (чума, войны, освобождение крестьян) экономическое благосостояние низших слоев европейского населения крайне понизилось, развились в громадных размерах такие явления, как бродяжничество, нищенство и мелкие кражи. Бороться с этими явлениями теми же мерами, как и с более тяжкими преступлениями, было признано жестоким, и для исправления этих лиц стали учреждать Zuchthaus, Spinnhaus и т.д., предназначенные, как показывают сами названия, главным образом для борьбы с ленью. В этих заведениях особенно широко были поставлены работы, дававшие государству даже доход, и введена разумная, последовательно выдерживавшаяся, дисциплинарная система с разъединением арестантов на ночь. Что именно более гуманное отношение к преступнику вызвало такой поворот к репрессии, удостоверяется приводимым Гиппелем (Hippel, Beitr?ge zur Geschichte der Freiheitsstrafe. Zeitschrift f. die gesammte Strafrechtswissenschaft,
B. 18) постановлением амстердамского магистрата (1596 г.), в котором учреждении цухтгауза объясняется особым настроением амстердамских шерифов (Weil unsere eingesessenen Barger so sind), отказывавшихся присуждать детей за мелкие кражи к смертной казни и взрослых за бродяжничество к повешению. Несомненно, что при этом впервые проявилось сознание, что совершение преступления вызывается не одними личными, но и социальными факторами.
Примеру Амстердама последовали другие города (в Лондоне цухт- гауз был учрежден еще ранее); с течением времени и круг лиц, заключаемых в цухтгаузы, стал расширяться. Напрасно было бы думать, однако, что с учреждением нескольких цухтгаузов система наказаний изменилась или даже, что присуждение к заключению в цухтгаузе заняло видное место в современной лестнице наказаний. В этом отношении любопытны указания, сделанные знаменитым английским филантропом и первым тюрьмоведом Джоном Говардом в его сочинении «State of prisons», вышедшем в свет в 1780 г. (французсгий перевод «l’Etat des prisons», которым я пользовался, сделан в 1791 г.). Как известно, в одной лишь Голландии из всех стран Европы Говард нашел тюрьмы в удовлетворительном состоянии, и вот в этой-то стране в конце XVIII столетия все сколько- нибудь важные преступления карались смертной казнью: за непредумышленное убийство — отсечение головы, за кражи — повешение, за более тяжкие преступления преступников или колесовали, или распинали на кресте, положенном плашмя на эшафоте.
Россия в истории развития тюрьмы как наказания шла по тому же пути, что и Западная Европа: хотя о порубах и погребах мы встречаем указания уже в договорах с греками в конце XII столетия, но впервые о тюрьме как наказании говорит лишь Царский судебник 1550 г., а в Уложении 1649 г. тюремное заключение применяется уже в сорока случаях (ср.: И.Я. Фойницкий «Учение о наказании в связи с тюрьмоведением», с. 314). Периода цухтгаузов мы не переживали, а остались при примитивных тюрьмах, как свидетельствует Н.Д. Сергеевский в своем сочинении «Наказание в русском праве XVII века» (1887).
Только французская революция, сломав все сословные перегородки, уравняв всех перед законом, создав понятие гражданина и его прав, личности как таковой, безотносительно к ее общественным, экономическим и другим преимуществам, положила, как блестяще доказал А.Ф. Кистяковский в своем «Исследовании о смертной казни» (1896), начало более гуманному отношению к преступнику, в котором стали видеть человеческую личность, даже и по совершении ею преступления, способную подняться нравственно и поэтому после своего падения заслуживающую пощады. Только с этого времени исчезла пытка (в 1780 г. отменена пытка до суда, а после суда — позже) и стали вымирать личные наказания в виде смертной казни и телесных наказаний, уступая место мерам исправительным, и прежде всего тюремному заключению.
Только при этих новых условиях могли быть, хотя отчасти, осуществлены требования Джона Говарда о систематической и в то же время гуманной постановке тюремного заключения как одного из видов наказания. Сочинение Говарда, вышедшее за 9 лет до французской революции (Iohn Howard, his life by H. Bellows в Pears, Prisons and reformatorys at home and abraod, 1872 г., доклад Лондонскому тюремному конгрессу), продиктованное под влиянием глубокого, истинно религиозного (пуританского, кальвинистского, диссидентского) убеждения в необходимости и возможности водворения на земле правды и милости Божией, раскрыло перед европейскими правительствами и обществом истинное состояние европейских тюрем, которые являлись в то время источником физической и нравственной заразы, местом, где царил произвол тюремщиков. Последним было дано на откуп содержание арестантов и вверен весь внутренний режим тюрьмы, в который государство не вмешивалось, не тратя вместе с тем ни копейки ни на вознаграждение тюремного надзора, ни на содержание арестантов. Понятно поэтому, что даже оправдательный приговор суда не освобождал арестанта от дальнейшего содержания в тюрьме, раз он был в долгу за свое пропитание начальнику тюрьмы.
Только в Голландии дело было лучше поставлено и дало возможность Говарду выставить следующие требования системы мер борьбы с преступностью: 1) главная предупредительная мера против развития преступности — обучение детей бедных родителей ремеслам; 2) отказ от ссылки и широкое применение труда в тюрьмах (знаменитое выражение: «сделайте людей трудолюбивыми и вы сделаете их честными»); 3) применение научного и религиозного образования как средства подготовить арестантов к жизни на воле;
- 4) отказ от наказаний, лишающих арестантов надежды на лучшее будущее, а вместе с тем подрывающих всякую возможность достигать их исправления — таково, например, пожизненное заключение;
- 5) досрочное освобождение для трудолюбивых и хорошо учившихся арестантов; 6) возведение тюрем по системе одиночного заключения. Эти положения, впоследствии развитые и дополненные, были положены в основу современной пенитенциарной системы, т.е. системы мер, направленных к исправлению преступников при посредстве особого тюремного режима, дисциплины с ее наградами и взысканиями.
Однако же непосредственно учение Говарда не привело к реформе тюремного строя Европы в предложенном им направлении. Реформа эта осуществилась гораздо позднее, причем главные ее основания были позаимствованы из Америки. Здесь, в штате Пенсильвания, эти начала выработались на той же религиозно-диссидентской почве (квакеров), на которой выросло и учение Говарда. Пенсильванцы исходили из того же убеждения в возможности исправления и нравственного возрождения преступников, а потому требовали, чтобы наказание не было губительно ни для физического, ни для морального здоровья арестанта. Уже законом 1790 г., т.е. почти одновременно с деятельностью Говарда (его сочинение вышло в 1780 г.), смертная казнь в штате Пенсильвания была оставлена лишь за предумышленное убийство и было постановлено приступить к возведению тюрем по системе одиночного заключения, с заведением в этих тюрьмах тяжких и постоянных работ. Предположения закона получили окончательное осуществление лишь в конце 20-х гг. XIX столетия (в 1829 г.), когда близ Филадельфии было возведено две тюрьмы по системе одиночного заключения, из которых одна, Eastern Penitentiary, особенно удачно построенная по рисунку веера, состояла из ряда флигелей, сходящихся в центре служебного и надзирающего павильона, и послужила потом образцом для тюрем Европы.
В другом штате Америки, Нью-Йорке, попытались применить туже систему, считая основным ее принципом разъединение арестантов с целью предотвратить вредное влияние их друг на друга, однако на более дешевых основаниях, как это отчасти было заведено в Бельгийской тюрьме в Генте, открытой в 1776 г., а именно разъединяя арестантов лишь на ночь и заставляя их днем работать совместно, но в полном молчании. Система эта, называемая Оборн- ской (тюрьма близ Нью-Йорка), не удалась, ибо молчание поддерживалось лишь неограниченным произволом тюремных надзирателей в наложении наказаний и арестов. Зато слава первой пенсильванской системы так быстро росла, что западно-европейские государства уже в середине 30-х гг. послали своих даровитейших людей изучать тюремное дело в Америке: Токвилля, Деметца, Блуэ из Франции, Крауффодра и Росселя из Англии, Юлиуса из Пруссии. Это был первый, но не последний случай заимствования Европой у Америки мер борьбы с преступностью; в 80-х гг. XIX столетия зародившийся в Массачусетсе институт условного осуждения был усвоен почти всеми государствами Европы, а в настоящее время Европа изучает и близка к принятию системы неопределенных приговоров для способных к исправлению и реформаторий, образцом которых является реформатория Эльмира близ Нью-Йорка. По возвращении из Америки тюрьмоведов, высказавшихся решительно в пользу пенсильванской системы одиночного заключения, европейские государства с начала 40-х гг. XIX столетия принялись усиленно за возведение одиночных тюрем; возникли Пентонвилль в Англии, Моабит в Пруссии, Бельгия перестроила все свои тюрьмы по этой системе.
Система одиночного заключения получила вскоре дальнейшее развитие и усовершенствование в так называемой ирландской прогрессивной системе, начало коей положено было Вольтером Кроф- тоном. С принятием этой системы, по крайней мере в главных чертах, в большинстве европейских государств мы действительно можем говорить о водворении в тюрьмах пенитенциарной системы как совокупности мер, направленных к нравственному возрождению преступника, к подготовке его для возвращения в ряды нормального общества в качестве честного труженика. Для достижения этих целей прежде всего принимаются меры к устранению вредного влияния товарищей по заключению, таких же преступников, а затем создается ряд таких мер в виде все увеличивающихся поощрений, а с другой стороны — дисциплинарных взысканий, которые бы являлись для арестанта стимулами для исправления и улучшения, побудительными причинами проявить самодеятельность в деле своего собственного перевоспитания.
Первой задаче служит одиночное заключение, занимающее известную часть, около 1Д (иногда, как в Англии, первые три или девять месяцев заключения, смотря по тяжести наказания) всего срока наказания. С одиночного заключения, производящего притом на арестанта известное моральное воздействие, обыкновенно и начинается отбытие наказания. В это время арестанту или вовсе не дают работы, или малопроизводительную (что отчасти вынуждено условиями работы), так что предоставление работы после истечения этого срока является уже желанным поощрением. Работа занимает большую часть времени арестанта; известное число часов, однако, уделяется изучению религии, посещению церкви и обучению грамоте и наукам арестантов, не достигших еще известного возраста. На основании прилежания, внимания, послушания и общего поведения выставляются отметки или выдаются марки. Все тюремное население разделено на классы; переход из класса в класс дает арестанту целый ряд преимуществ в смысле питания, свободы и частоты свиданий с близкими, размера вознаграждения за работу и т.д.
Проступки влекут дисциплинарные взыскания, задержку в переходе из класса в класс и т.д. Но самое серьезное средство в руках тюремной администрации для воздействия на арестантов и побуждения их к исправлению или по крайней мере к выполнению всех обращаемых к ним требований — это возможность в награду за хорошее поведение освободить арестантов до окончания срока, назначенного им судом наказания, с тем, что если они на свободе будут вести себя хорошо, то совсем избавятся от отбывания этой части наказания (обыкновенно не более У3).
Нельзя отрицать большой стройности, логичности, последовательности всей этой системы. Когда она впервые была установлена, увлечение лучших европейских мыслителей было громадное; казалось, человечество нашло могущественное средство бороться с преступлениями, бороться с пороком. Под влиянием этого увлечения и по предложению лучших юристов и тюрьмоведов того времени Mittermaier, Ducp?tiaux, Obanel и др. был созван в 1846 г. во Франкфурте-на-Майне первый международный пенитенциарный конгресс для обмена мыслями по вопросу о применении одиночного заключения. Небольшой томик трудов этого конгресса весь преисполнен надежд на блестящие результаты от применения новой системы. Вместе с тем получился материал и для научных обобщений, и в настоящее время «Тюрьмоведение», несомненно, является одной из видных дисциплин юридических наук, ему посвящен ряд учебников Гольцендорфом, Кроне, Лейтмайером, Видалем, Дю Кеном, Ашроттом, Вайнсом, Старке, Теллоком, у нас И.Я. Фойницким («Учение о наказаниях в связи с тюрьмоведением»), не считая отдельных монографий и работ. Последовавшие за Франкфуртским тюремные конгрессы внесли много улучшений в постановку тюремного заключения, и тем не менее надежды на благотворные результаты применения новой системы не оправдались. Рост преступности и, что еще важнее, рост рецидива, за некоторыми и притом весьма сомнительными исключениями (Англия), крайне велики, несоразмерны с ростом населения. Тюремное заключение не задержало этого роста. Возражения против современной системы применения и постановки этого наказания крайне многочисленны, и я ограничусь только беглым обзором важнейших.
Важнее всех других принципиальных возражений, по моему мнению, возражение фактического, так сказать, свойства, указывающее на невозможность применения и на неприменение в действительности в большинстве тюрем рациональных требований пенитенциарной системы. Объясняется это чрезвычайной дороговизной постройки: одиночная камера в общем расчете обходится около 1300 руб. у нас и соответственно за границей (до 3 тыс. франков);
но это лишь в общем расчете, при возведении больших зданий с многими камерами, а иначе постройка обходится еще дороже. Я не могу здесь подробно останавливаться на вопросе о постройках, но результат этой дороговизны тот, что даже самые богатые государства могли возвести сравнительно небольшое число одиночных тюрем.
Между тем возможность ограничиться сравнительно небольшим числом тюрем стоит в прямой зависимости от размеров территории, расстояний между населенными пунктами, развития железнодорожной сети и т.д. Условия эти так стеснительны, что только два государства — Англия и Бельгия — могли ограничиться сравнительно весьма небольшим числом тюрем: в Англии их 63, в Бельгии — 30. Зато в других государствах резко выделились два типа тюрем: один — центральная тюрьма для более важных преступников, таких тюрем немного, в них более или менее проведены начала рационального устройства, они вверены образованному и хорошо поставленному тюремному надзору, об их деятельности печатаются ежегодные отчеты. Другой тип гораздо более многочисленный — так называемые местные тюрьмы; в Пруссии их 992, в России — около 850, в Австрии приблизительно столько же — где эти начала вовсе не проведены, где арестанты содержатся в общем заключении, где работ никаких не заведено[1] и завести трудно, тюрьмы, одним словом, которые ни в каком отношении не только не могут служить целям исправления арестантов, а прямо развращают их, объединяя преступные элементы.
А между тем, как показали статистические данные, представленные Парижскому тюремному конгрессу в 1895 г. (Statistique p?nitentiaire, 1895), среднесуточный состав арестантов в этих тюрьмах в 1,5; 2; 3 раза больше, чем в центральных. Но если к этому прибавить, что в местных тюрьмах отбывают краткосрочные наказания, что из-за этого в течение года состав арестантов меняется шесть раз и более, то станет понятным, что, например, в 1894 г. в России в центральных тюрьмах (каторжных и исправительных арестантских отделениях) среднесуточный состав равнялся 22 253 человекам, местных — 78 659, но в действительности в местных тюрьмах за этот год перебывало 652 827 человек (ср. названную мою работу). А между тем все начинающие преступники, не совершившие тяжких преступлений, впервые знакомятся с наказанием лишением свободы в этих тюрьмах и не подпадают под благодетельный режим центральных тюрем тогда, когда еще на них можно воздействовать. Когда же они укоренятся в преступных наклонностях и совершат важное преступление, когда, одним словом, надежды на их исправление почти нет, только тогда они попадают в центральные, правильно поставленные тюрьмы. Таким образом, тюрьма оказывается не только совершенно бесполезным средством в борьбе с преступностью, но и учреждением развращающим. А между тем за упразднением большинства других наказаний тюрьма является наиболее распространенным наказанием.
Затем, разумеется, кроме этого фактического возражения, нельзя не считаться и с принципиальными возражениями, тем более что они исходят от высших авторитетов среди ученых тюрьмоведов, лиц тюремной администрации и судей. Так, достаточно упомянуть о высказанном на Брюссельском тюремном конгрессе в 1900 г. начальником английского тюремного управления Реггль-Брайз и бельгийским главным тюремным управлением мнении, что тюрьма не имеет никакого влияния на рост рецидива, причем Реггль-Брайз добавил, что надо предположить, что или тюрьма вообще не имеет морализующего влияния, или преступление вообще делается специальным ремеслом и сосредоточивается в известном классе. Реггль-Брайз добавил лишь, что он скорее склоняется ко второму мнению (Actes du Congres de Bruxelles. Vol. III. P. 381; Bulletin. 4 s?ri?. II livre. 1900. P. 207).
Нельзя также не упомянуть о мнении знаменитого современного юриста Лежена, министра юстиции Бельгии, той страны, где одиночное заключение наиболее последовательно и совершенно поставлено, на конгрессе патроната в Антверпене в 1890 г. Лежен, говоря о патронате, выразил удивление, как могло человечество додуматься до мысли, что постройкой одиночных келий оно справится с преступностью. Тем же недоверием к целесообразности тюремного заключения, скорее чем излишней гуманностью, следует, несомненно, объяснять чрезвычайную наклонность судей к назначению тюремного заключения на короткие сроки. Так, во Франции в 1896 г. 120 641 человек были осуждены на срок менее года, а 14 520 — на срок менее шести дней. У нас (см. мою работу о возможности и желательности введения в России условного осуждения) в среднем срок заключения отбывающих наказаний в губернских и уездных тюрьмах 1,5 месяца. Такие краткосрочные наказания, очевидно, уже не достигают вовсе никакой цели; достаточно вспомнить, как справедливо говорит Louis de la Hougue в своем сочинении «Des courtes peines d’emprisonnement» (1901), что даже в Эльмире, американской реформатории близ Нью-Йорка, представляющей дорогостоящий идеал исправительных заведений для взрослых преступников, для исправления большинства арестантов необходимо более чем годовое содержание. Понятно при таких условиях движение в пользу замены краткосрочных наказаний условным осуждением, а тюрьмы вообще другими мерами: ссылкой, полицейским надзором и т.д. Во главе этого движения стоят Генри Жоли, профессор Леве- лье, Брюк, Варга, Миттельштедт и др.
В числе наиболее существенных возражений против тюремного заключения следует привести: 1) указания на крайнюю дороговизну этого наказания, которая не только не допускает широкого применения системы одиночного заключения, как указано выше, или улучшений по системе американских реформаторий, но и при применении тюрьмы в неулучшенном виде влечет за собой расходы, совершенно недопустимые в государственном бюджете по сравнению с расходами на обеспечение условий развития и благосостояния честных граждан: так, бюджет тюремного управления у нас при всем несовершенстве наших тюрем превышает половину бюджета министерства народного просвещения; 2) на несостоятельность самого принципа собирания со всей страны преступных элементов в одно здание, в котором или вовсе не достигается их разъединение, или не вполне, так что под влиянием товарищей преступники еще более развращаются; при таких условиях один факт отбытия наказания в тюрьме, безотносительно к тяжести учиненного преступления, налагает клеймо, препятствующее возвращению в ряды нормального трудящегося общества, не желающего принять бывшего арестанта обратно в свою среду; 3) указывают далее на вред для физического здоровья и в особенности умственных способностей и воли одиночного заключения на сколько-нибудь продолжительный срок — человек не возрождается и не исправляется, а совершенно расслабляется и делается негодным для активной жизни и деятельности (le coup de la cellule); 4) тюрьма, говорят далее, имеет, несомненно, крайне деморализующее влияние и в других отношениях: предоставляя арестанту все необходимое для его существования, она избавляет его от заботы о завтрашнем дне, усыпляет в нем ту энергию, которая необходима ему, большей частью бедному человеку, для обеспечения заработка; с другой стороны, разлучая с семьей, тюрьма приучает арестанта к эгоизму, не говоря уже о разорении семьи; 5) наконец, указывают, что при всей делимости тюремного заключения и возможности поэтому для судьи выбирать между десятками степеней, это наказание, по самому существу его организации, не дает возможности индивидуализировать наказания сообразно с недостатками данной разновидности преступников. Поэтому уже большинство современных государств вывело или подготавливается к удалению из тюрьмы малолетних, закоренелых рецидивистов, случайных преступников, алкоголиков, лентяев и т.д.
- [1] Как выяснено в моей работа «Арестантский труд в русских и иностранных тюрьмах» (1897), у нас в губернских и уездных тюрьмах трудом занято не более 20% всехсодержащихся.
