Лекция XI. ХЛЕБНЫЕ ЗАКОНЫ И ДРЕВНЕГРЕЧЕСКАЯ МАТЕМАТИКА

Мы поняли, что надо быть осторожными и не ставить Мальтуса и Рикардо в один ряд со Смитом — как если бы все классические экономисты пользовались общими методами. На этой лекции мы еще раз поговорим о том, почему нам следует проявлять осторожность в этом отношении. Мы увидим, что Мальтус применял древнегреческую высшую математику, а Смит — нет.

Однако прежде всего отметим, что Мальтус пользовался теми же самыми философскими идеями свободы и ограничений, которые мы видели у Смита. Мальтус говорил, что сексуальный порыв редко подавляется эффективным преднамеренным нравственным ограничением. Поэтому население возрастает до тех пор, пока его рост не начинает сдерживаться естественными ограничителями: войной, голодом и эпидемиями. Эти естественные ограничители действуют очень эффективно, но и очень жестоко. Какие же ограничители могло бы применить в этом случае государство? Что могло бы послужить эффективными гражданскими ограничителями?

Что касается математики, то Мальтус отличался от Смита. Последний явно был хорошо знаком с трудами авторов

XVII столетия. Ему, главным образом, была знакома британская традиция политической арифметики, и он следовал примеру этих авторов. Они почти не использовали высшую математику, применяя только простую арифметику, сложение, вычитание, умножение и деление. Полагаю, они поступали таким образом потому, что их задача заключалась в том, чтобы служить влиятельным людям, государственным министрам, и убеждать их. У большинства министров в частной собственности находились земельные владения, и они были знакомы с финансовыми расчетами, связанными с ведением дел в поместьях. Они могли разобраться в простой арифметике, но не более того. Высшая математика была бесполезна для их убеждения. Смит следовал этому подходу, характерному для XVII века. Я читаю еще один курс по политической арифметике XVII столетия и приглашаю вас походить и на него, чтобы лучше разобраться в математике этого времени, которой пользовался Смит.

Мальтус был англиканским священнослужителем и, воспользовавшись математикой, он следовал примеру ан- гликан. Он использовал древнегреческую математику, а не более продвинутые методы статистики, которыми мог бы воспользоваться. В XVII веке в Британии появилось множество математиков, большинство которых тяготели к протестантизму, но в XVIII веке восторжествовала англиканская церковь, которая в своих школах и университетах не давала математического образования. В XVIII веке Британия дала миру математика Томаса Байеса (1701-1761), но важно отметить, что он был священником-диссидентом. Вот почему Мальтус не воспользовался новыми достижениями математики. Он придерживался древнегреческих математических методов и стремился составить пропорцию.

Древнегреческие математики были неравнодушны к соотношениям. Древнегреческая геометрия часто имела дело с соотношениями. Они устанавливали связи. Они определяли пропорции. Золотое сечение, например, выступало как соотношение, как пропорция. Искусство Возрождения унаследовало увлечение пропорциями, которое было свойственно древним. В качестве примера приведем рисунок пропорций человеческого тела, выполненный Леонардо да Винчи (1452-1519) в подражание Витрувию. Витрувий был древнеримским архитектором, родившимся приблизительно в 70 или 80 году до н.э и умершим после 15 года до н.э. Между прочим, большинство зданий в центре Санкт-Петербурга, построенных в классицистическом стиле, отражают учение о пропорциях, выработанное этой архитектурной школой. Например, длина улицы Росси составляет 220 м., ширина — 22 м., а высота домов также равна 22 м.

Мы назвали индикативной математикой случаи, когда числа использовались не для счета, а для убеждения, смущения или запугивания. Мальтус оперировал числами, чтобы убеждать, а иногда даже запугивать людей. Расчеты Мальтуса не были точными, и он не учитывал полученные им результаты. На первом месте для него стоял его довод, и он подкреплял его кое-какими цифрами, чтобы придать ему правдоподобие и убедительность.

Во-вторых, мы видели, что факты, из которых исходил Мальтус, тоже были ошибочными. Мальтус утверждал, что коэффициент плодовитости является зависимой переменной. Между тем коэффициент плодовитости — это мера количества детей, которые рождаются у женщин в течение их жизни. Чтобы население государства оставалось постоянным, необходимо, чтобы его женщины рожали в среднем по 2,1 ребенка, которые достигали бы взрослого возраста. (Выражение уровень рождаемости в этом случае не подходит, и его следует избегать. Надо говорить о коэффициенте плодовитости.) Мальтус утверждал, что запасы продовольствия — это независимая переменная. Что население увеличивается, когда увеличиваются запасы продовольствия.

Составленное им соотношение не слишком отличалось от уравнения, напечатанного в «Джэпен Таймс». Население минус продовольствие равняется нужда.

Демографы говорят об изменении демографической ситуации в XIX веке. На протяжении XVIII и XIX веков население Британии увеличивалось, но его рост был связан с падением коэффициента смертности, а не с увеличением рождаемости. В 1700 году население Британии было постоянным и росло медленно. Женщины имели очень высокий коэффициент плодовитости, но детская смертность также была очень высокой, и лишь немногие достигали зрелости. Затем произошло снижение коэффициента смертности. Мы не знаем, отчего это случилось. Даже при том, что коэффициент плодовитости понизился, население увеличивалось за счет того, что коэффициент смертности уменьшался быстрее, чем коэффициент плодовитости, и выживало больше детей, чем прежде. Со временем коэффициент плодовитости снизился, как и коэффициент смертности, но тем временем население увеличилось. И запасы продовольствия не имели никакого отношения ни к тому ни к другому. Мальтус с его индикативной математикой и неточными фактами не подходит для оценки нашей с вами современности. Действительно, в XXI веке мир оказался перенаселенным, но опять-таки причина этого заключается в снижении смертности, а не в росте рождаемости. Коэффициенты плодовитости снижаются в большинстве регионов мира.

Однако, как заметил Бонар, Мальтусу все это не помешало. Он уловил настроение сильных мира сего, и они поверили его теориям. То же самое относится и к Рикардо. В его случае это тоже сработало.

И вот почему это сработало. Великая французская революция изменила установки британских государственных деятелей. Те, что стояли у власти, продолжали демонстрировать социабельность по отношению друг к другу, но когда дело дошло до политики, они отбросили в сторону аристократические упования XVIII столетия на то, что разум может сочетаться с чувствами и что вместе они будут положены в основу реформ, которые пойдут на пользу обществу в целом.

Споря по этому поводу со своим отцом, молодой Мальтус выступал от имени своего поколения. Это поколение забыло о сострадании и милосердии. Избыточное население — и связанные с этим страдания народа — воспринималось им как неисповедимые пути Господни.

Математика иллюстрировала это отличие. Было бы неправильно полагать, что Адам Смит не использовал математику и что позднее она была добавлена в экономику другими, чтобы экономика стала наукой. На самом деле Смит пользовался математикой, следуя в этом отношении традициям XVII столетия.

Прежде всего Смит следовал традиции британской политической арифметики. За свою историю эта традиция прошла несколько отчетливо просматривающихся этапов. Сначала делали различие между принятием решений (политикой) государственных деятелей и советами философов. Философы были слугами и не играли такой важной роли. Тогда и появилось выражение политическая арифметика, обозначавшее решения государственных деятелей (их политику). На этом этапе данное выражение означало саму политику, а не совет по поводу того, какие решения следует принимать. Другими словами, политическая арифметика фактически являлась искусством управления государством. Она отличалась только тем, что государственный деятель принимал решение после того, как получал от философов информацию о числах. Государственный деятель не начинал войну, если не знал, сколько денег имеется в распоряжении правительства и какова численность его армии. Позднее под политической арифметиой стали понимать не сами действия, не политику, проводимую государственными деятелями, а советы из области политики. Со временем это выражение стало обозначать книги, а не поступки. Наконец, в XVIII веке это выражение вышло из употребления, так как стало сбивать с толку. Но в целом мы можем говорить, что политическая арифметика оказала влияние на Смита.

Когда Смит время от времени прибегал к математике, он ограничивался простой арифметикой и делал это для того, чтобы сделать вещи понятными. Когда Мальтус применял более сложную древнегреческую математику, он использовал ее для того, чтобы завуалировать свои доводы в пользу неисповедимости путей Господа. Сострадание привело бы к катастрофе, и это подтверждалось математической выкладкой. Викторианские политики понимали такие доводы; Мальтусу удавалось убеждать их, потому что они хотели, чтобы их убедили. И Мальтус был вознагражден за свои труды. Он мог бы застрять в каком-нибудь приходе, но вместо этого стал преуспевающим человеком.

Мы должны делать различие между Мальтусом-млад- шим и Смитом. Нам не следует распространять более позднюю точку зрения на «Богатство народов». Это отчасти то, что я подразумевал, когда говорил, что классики экономики вовсе не были похожи один на другого. К концу жизни взгляды Смита были такими же, как у Мальтуса-старшего, а не как у Мальтуса-младшего. По его собственным словам, его интересовали прежде всего вопросы морали и сострадания, вопросы филантропии. Вот почему на склоне лет он вернулся к «Нравственным чувствам».

Итак, несмотря на то что Мальтус ошибался относительно населения, тем не менее благодаря свой ошибочной теории он смог добиться некоторых важных и имевших длительные последствия политических результатов. Я скажу о трех.

Во-первых, это новый закон о бедных. Мальтус и Рикардо повлияли на отмену парламентом старого закона о бедных. В самом конце правления великой королевы Елизаветы I (она правила с 1558 по 1603 год), в начале XVII столетия, парламент издал закон о том, что никто из подданных ее величества не должен умирать от голода. Впоследствии этот закон получил название старого закона о бедных. Он действовал следующим образом. Англиканская церковь уже разделила страну на епархии, которые, в свою очередь, делились на приходы. В каждом приходе существовал приходский совет, который собирал местные налоги на поддержание церковного здания и выплаты приходским священнослужителям. Старый закон о бедных опирался на эту уже существующую структуру. По этому парламентскому постановлению совет каждого прихода должен был собирать дополнительные налоги на содержание бедняков, родившихся в данном приходе. Бедные могли получать эти пособия и при этом продолжать жить в собственных домах. Выплата таких пособий, которые позволяли беднякам оставаться в своих домах, называлась внешней помощью.

Парламент принял новый закон о бедных. В нем не было никаких новых признаков сострадания или филантропии. Новый закон о бедных упразднял внешнюю помощь. Чтобы получить воспомоществование, беднякам приходилось переселяться в работные дома. В работных домах мужчины и женщины содержались раздельно. Из-за этого разрушались семьи.

Радикалы XIX века шутили, что в Британии «внешняя помощь» оказывается только аристократии. Они подразумевал, что Британия была слишком мала, чтобы обеспечить высокими титулами и важными постами всех тех, кто полагал, что обладает правами на них. Но такие возможности предоставляла империя. И поныне лондонские таксисты называют любого приезжего governor (начальник), словно каждый может стать начальником, отправившись за границу.

Во-вторых, это свободная торговля. Согласно принятому в 1846 году закону, парламент отменил ранее установленные высокие пошлины на импорт зерна. Эти пошлины именовались corn laws, хлебными законами, потому что англичане употребляют слово corn для обозначения того злака, который американцы называют пшеницей (wheat). С отменой этих высоких пошлин прежний закон о бедных приказал долго жить. В XVIII столетии политики считали, что вводимые ими высокие пошлины повышают цены на продукцию сельского хозяйства и тем самым обеспечивают доходы землевладельцам. Высокие пошлины, в свою очередь, позволяли землевладельцам выплачивать высокие приходские налоги, которые шли на содержание бедняков. Богатые контролировали парламент. Поэтому они вводили эти налоги сами на себя и содержали бедняков из чувства долга. Обратите внимание, насколько при этом богатые следовали представлениям о добром деянии, четко сформулированным различными моралистами. Вы читали Евангелие? О милосердии и его плодах. А Аристотеля? Желание помочь бедным свидетельствовало о том, что богатые землевладельцы были великими людьми. Во время большой войны, разразившейся в середине века между Британией и Францией, незадолго до того, как Смит написал «Богатство народов», система пошлин также способствовала повышению государственных налогов, необходимых для ведения войны. Аристотель одобрил бы подобное патриотическое мужество и самопожертвование. А Шефтсбери? Добрые землевладельцы платили налоги из сострадания, а алчные делали это по требованию государства. В обоих случаях это было благом для бедняков. Как я пытался показать ранее, Смит, рассуждая об алчности в «Нравственных чувствах», повторял и развивал эти последние идеи.

Я еще раз повторю, что Великая французская революция поспособствовала отмене этого законодательства. После разгрома Наполеона многие британские государственные деятели полагали, что угроза войны с другим государством осталась в прошлом. Мальтус и Рикардо уловили новые настроения. Мальтус доказывал, что пособия неимущим, живущим самостоятельно, стимулируют появление избыточного населения. Рикардо лихо доказывал, что свободная торговля будет полезна для всех, даже если приведет к гибели некоторых видов промышленности или обнищанию отдельных рабочих.

Благодаря этому Рикардо и Мальтус заслужили дурную славу. Их теории именовались «мрачной наукой». Это название вызывало зловещие ассоциации. В соответствии со смыслом этого словосочетания множество комментариев были негативными. Простые люди ненавидели новый закон о бедных. Протест против него еще долго не стихал в истории Британии, и успехи социализма в Британии в XX веке отчасти объясняются широким возмущением, которое вызвал в XIX столетии новый закон о бедных.

Вероятно, самым знаменитым современным протестом против Мальтуса и нового закона о бедных стала «Рождественская песнь в прозе» (1843) Чарльза Диккенса (1812— 1870). Сам Диккенс относился к алчности так же, как Адам Смит, и такое отношение к алчности пронизывает всю его повесть. Призрак научил Скруджа, что надо отрешиться от алчности, на смену которой должны прийти вера, надежда и милосердие. Вы, конечно же, знакомы с содержанием этой книги. Придуманный Диккенсом лондонский коммерсант сначала был хватким и алчным, и его образ должен напомнить вам то, что мы говорили о «Теории нравственных чувств». Вспомните, как в ней в христианском духе порицалась алчность. «Рождественская песнь» была очень христианской по духу повестью. В ней шла речь об искуплении греха и обращении в веру. Партнер Скруджа по бизнесу умер, а затем явился в виде призрака, чтобы предупредить Скруджа. Алчность — грех, и нужно изменить свое порочное поведение, сказал призрак Скруджу. Однако было сказано и кое-что помимо этого. Скрудж изложил своими словами учение Мальтуса о народонаселении. Когда в начале повествования его попросили сделать пожертвование на нужды бедняков, он заявил, что им следовало бы умереть и уменьшить избыточное население. Как прямая отсылка к новому закону о бедных прозвучал его вопрос: «Разве не существует тюрем? Разве нет работных домов?» Работные дома были учреждениями, куда бедняки должны были обращаться за помощью, и они говорили о работных домах как о тюрьмах.

Скрудж не просто бросался словами, когда говорил, что бедные должны умереть и сократить число избыточного населения. В «голодные сороковые», как называли это десятилетие, многие погибли в Ирландии. Урожай картофеля в Ирландии сгнил на корню, и бедняки либо погибли от голода, либо эмигрировали. Разумеется, в то время Ирландией правила Британия. Лондонское правительство не оказало непосредственной помощи, хотя голод в Ирландии стал еще одной причиной, по которой парламент аннулировал пошлину на пшеницу. В качестве наследия голода осталась ненависть. Голод заставил многих ирландцев искать спасения в Америке, где они способствовали росту и без того уже сильной враждебности к Британии, существовавшей среди белого населения Соединенных Штатов.

Другим последствием голода, разразившегося в 1840-х годах, стало принятое в следующем десятилетии решение лондонского правительства отправить армию на войну с Россией. Тогда очень многие солдаты британской армии были выходцами из Ирландии. Отношение к ним как к избыточному населению и отправка их на войну, ведущуюся за границей, поддерживались некоторыми английскими мальтузианцами. То, что эта политика была ошибочной, было ясно видно еще в те времена. В период Крымской войны премьер-министром был лорд Абердин (1784-1860). Он отказался восстанавливать разрушенную церковь на территории своего поместья. Ему казалось, что он не достоин принести такую жертву. Господь не принял бы такой жертвы, потому что она была бы принесена грешным человеком, на котором лежала ответственность за войну.

Возможно, Абердин лучше разбирался в анализе социальных проблем, чем Рикардо. С другой стороны, под конец жизни Мальтус, так же как и лорд Абердин, изменил свои убеждения. Под занавес своей деятельности, устрашенный последствиями социальной политики, которая проводилась отчасти под влиянием его идей, Мальтус дистанцировался от некоторых выводов Рикардо.

Христианский священнослужитель, Мальтус под конец жизни начал призывать к более четкому разграничению между торговой политикой и политикой в целом. Он говорил, что правительство должно разрешить естественную свободу торговли, но при этом политики в случаях необходимости должны были вводить гражданские и моральные ограничения. Прежде всего правительство должно нацеливать политику на полную ликвидацию безработицы. Он также полагал, что обществу необходима система поддержки неимущих и слабых. Другими словами, правительство должно разрешить естественную свободу торговли, но лишь в определенных пределах. Гражданские ограничения должны вводиться правительством тогда, когда естественные ограничения становятся недостаточными для того, чтобы спасти жизни. С этим согласился бы даже Томас Гоббс.

Для многих это было уже поздно. Причиненный ущерб был слишком велик.

Я обещал привести три примера. Вот третий — Карл Маркс и естествоиспытатель Чарльз Дарвин (1809-1882). Выражение социальный дарвинизм означало приложение теории Дарвина к человеческому обществу. Дарвин создал свою теорию во время путешествия на Галапагосские острова. Читая Мальтуса во время кругосветного плавания, Дарвин догадался, как с помощью этой теории можно объяснить разнообразие видов зябликов и других животных, которых он видел на этих островах. В дальнейшем он разработал теорию эволюции посредством естественного отбора.

Если Дарвин применял свою теорию исключительно в области биологии, то другие вскоре приспособили ее к изучению человеческого общества, и первым среди них был Мальтус. Со временем дарвинизм соединился с марксизмом. Выросшая из этого идеология определила жизнь многих миллионов людей. Возьмем, к примеру, молодого Иосифа Джугашвили (1878-1953), будущего Иосифа Сталина. Его мать хотела, чтобы он стал священником, и он поступил в семинарию в Грузии. Впрочем, он взбунтовался. Начитавшись Дарвина, Сталин решил, что христианство — это обман. «Нас обманывают», — заявил он своим соученикам. Попав под влияние Дарвина, Сталин нашел понравившуюся ему форму социального дарвинизма в теориях Маркса.

Маркс хотел, чтобы экономика стала прогностической наукой, но, подобно Мальтусу и Рикардо, Маркс применял индикативную математику. Маркс не был англиканским священнослужителем, но допустил ту же ошибку, что и Мальтус, хотя у него не было тех оправданий, которые были у Мальтуса. Марксу следовало бы иметь более прочные знания. В его времена математика преобразила современные ему социальные науки, потому что ученые применили вероятностную математику сначала для разработки экспериментов, а затем и для оценки их результатов. Лорд Кельвин (1824-1907) говорил, что человеческие знания были бы ограничены и неудовлетворительны, если бы их нельзя было выразить посредством математики. Он был прав. Это относится к любой общественной науке, которая остается прогностической. Марксизм как общественная наука, со всей его древнегреческой материалистической философией, но без надлежащего математического анализа, был обречен оставаться ограниченным и неудовлетворительным.

В конечном итоге, прирост населения в XIX столетии пошел на пользу экономике Британии. Производство росло быстрее, чем население, а медленные и постепенные изменения в характере капитализма смягчали его первоначальную суровость и жестокость. Поскольку Британия стала богатеть, она тем самым избежала революционных потрясений, предсказанных для нее Марксом, а также демографической катастрофы, предсказанной ранее Мальтусом.

В старой русской шутке говорится, что читать Карла Маркса было настолько скучно, что до конца его не прочел даже Сталин. В другой истории рассказывается, что цензор разрешил публикацию Маркса в императорской России только потому, что его книги были такими скучными, что не могли принести никакого вреда. Должно быть, так оно и было на самом деле, и то же самое относится к Мальтусу и Рикардо. Все они были очень скучными писателями. Поэтому я не рекомендую вам читать их труды.