«Маленькое» общество в тюрьме

Несмотря на свой миллионный контингент, тюремное сообщество остается «маленьким» с точки зрения социальной организации. Трансформация этого «малого» общества в большое, или, в других терминах, его модернизация, является далеко не завершенной. Анализ социальной структуры тюремного сообщества с помощью четырех критериев: степени дифференциации сфер повседневной деятельности, степени персонификации отношений, степени дуализма социальных норм, степени институционализации использования насилия, поможет убедиться в справедливости данного тезиса.

Отсутствие четких границ между частной и публичной жизнью

Массовое заключение несет в себе серьезную угрозу сферам фундаментальной автономии индивида, что ставит под вопрос целостность личности заключенного. Будучи лишенным пространства личной, частной жизни, в которой индивид может оставаться самим собой и не играть навязываемые обществом роли, помещаемый в заключение человек теряет возможность контролировать свои действия. Таким образом, навязанная или рассогласованная власть воспроизводится на микросоциальном уровне: разрушение пространства частной жизни снижает способность к автономным действиям и, следовательно, сокращает возможности индивида отслеживать процесс передачи контроля над своими действиями, лежащий в основе властных отношений. Экспансия публичности в ущерб сферам фундаментальной автономии индивида происходит по трем следующим направлениям:

• • организация жизненного пространства, исключающая существование сферы частной жизни;
• • тотальный надзор;
• • подчинение действий детальному контролю.

Жизнь в бараке (на каторге, в лагере принудительных работ, в колонии) вынуждает заключенного делить все моменты своей повседневной жизни, вплоть до самых интимных, с окружающими его людьми, другими заключенными. Вплоть до начала 60-х годов советский заключенный был лишен даже индивидуального спального места: он располагался для отдыха на нарах бок о бок с десятками других осужденных. Схема типичного барака сталинской эпохи, рассчитанного на 200-300 заключенных, приведена на рис. 8³⁰.

Иными словами, на каждого обитателя барака приходилось лишь 0,8-1,5 кв. м жизненного пространства. Нары по-прежнему в ходу во многих перенаселенных камерах следственных изоляторов. «А при такой скученности спать можно только с кем-то, в одиночку просто невозможно»³¹. Введенный в действие в 1961 г. Исправительно- трудовой кодекс заменил нары на индивидуальные кровати размером 1,8 0,5 м, располагающиеся на двух ярусах, - шконки³². Шконка продолжает служить заключенным и по сей день. Пространственная организация современного барака лишь незначительно отличается от той, которая была изображена на рис. 8. Каждый отряд (объединяющий от 40 до 150 заключенных) располагается в большом помещении (так называемом «спальном помещении», «общежитии»), в котором отсутствуют какие-либо перегородки (см. рис. 9 со схемой помещений типичного отряда). Расположение шконок на двух (реже - на трех) уровнях означает, что у каждого заключенного есть минимум пять ближайших соседей. Согласно обычной практике заключенные не имеют права выбирать своих соседей. Это относится к компетенции офицера - начальника отряда.

Рис. 8

Лишение заключенного возможности влиять на организацию своего жизненного пространства порождает многочисленные конфликты. С одной стороны, наиболее близкий в физическом пространстве человек совершенно не обязательно является близким в социальном смысле³³. «Мне тут сидеть еще 12 лет, а они ложат молодого рядом со мной. У нас разные взгляды на жизнь, на все другое. (...) Тоже как-то не соответствует. Я ничего не могу сделать. И он ничего не может сделать»³⁴. В условиях же перенаселенности камер заключенный лишается и последнего оплота своего индивидуального пространства - шконки. Кровати превращаются в нары, на которых заключенные спят по очереди. «Люди..., приходят с работы - по двое на шконке спят - один на работе - один спит на шконке»³⁵, и наоборот. С другой стороны, Правила внутреннего распорядка исправительных учреждений запрещают заключенным устанавливать перегородки и вывешивать занавески в спальных помещениях, что помогло бы хоть как-то решить проблему нежелательного и вынужденного соседства. Более того, Правила запрещают и «индивидуализировать» тюремное пространство, вывешивая на стенах или в голове свой шконки фотографии, почтовые открытки, рисунки. «Запрещается: занавешивать кровати, изменять спальное место без разрешения администрации, вывешивать на стенах, тумбочках и кроватях фотографии, репродукции, открытки, вырезки из журналов и газет»³⁶. «А чего не разрешили? Отдельные ячейки на 4-6 человек, на 8 человек. А у нас перегородку последнюю сломали. После работы прийти, например, мы знаем - у нас есть 5-6 человек, мы уже знаем - приходим с работы - можем отдохнуть. А в соседнем проходняке - они музыку хотят послушать. А нам отдохнуть нужно. И уже получается неудобство какое-то... Каждому человеку хочется иметь свой угол»³⁷.

Рис. 9

Естественной реакцией на приобретение публичного характера всеми моментами повседневной жизни является поиск, в терминах Ирвинга Гоффмана, «укромных мест» {free places), «в которых индивид может оставаться в одиночестве и где ему обеспечена минимальная свобода действий, и ряд прав, которые он не делит ни с кем другим»³⁸, а также придание особой ценности факту обладания рядом мелких вещей как доказательству автономии. В лагере у заключенного есть несколько возможностей обзавестись собственной «укромной» территорией. Прежде всего, представители некоторых профессий трудятся в малых группах или в одиночестве в отдельных мастерских. Так, один из наших собеседников, механик отопительных систем, имеет возможность целый день оставаться в своей мастерской, ставшей для него своеобразной «квазичастной» территорией³⁹. Подобным привилегированным правом на собственный «кабинет» чаще всего обладают библиотекарь, плотник, завхоз (заключенный, ответственный за поддержание в порядке помещений отряда) и дневальные в административном корпусе. Большинству же других приходится довольствоваться частным пространством, ограниченным размерами их шконки.

Зачастую единственным способом, позволяющим остаться в одиночестве, становится возможность «жить на своей кровати и поменьше от нее отходить»⁴⁰. «А как тогда вы поступаете, чтобы вас оставили в покое, чтобы побыть одному, чтобы к вам там никто с вопросами не приставал? - Ложишься просто на кровать и укрываешься с головой»⁴¹.

Аналогичным образом прогулки вне помещений отряда помогают избежать нежелательных контактов. Пространство колонии разделено на несколько локальных зон (см. рис. 10 со схемой типичной колонии). Начиная с 70-х годов заключенные могут в свое свободное время передвигаться без ограничений в пределах локальной зоны, закрепленной за их отрядом. Арготический термин, ставший в 90-е годы очень популярным и за пределами колоний, - «тусовка», означает прогулку заключенных в рамках локальной зоны. Учитывая небольшие размеры локальной зоны (около 50-400 кв. м), заключенные вынуждены ходить туда-обратно (тусоваться) либо в одиночестве, либо в небольшой компании. «Выхожу на улицу... когда как... на улицу выйти - легче походить, на свежем воздухе... я люблю одиночество... а его катастрофически не хватает...»⁴². Ограничения на передвижения за пределами локальных зон (каждый раз требуется получить разрешение у контролера) очень плохо переносятся основной массой заключенных. Иногда знакомые заключенного и, следовательно, его «территория с ограниченным для других доступом» (territoire reserve, еще один термин И. Гоффмана, означающий «пространство, привилегированный доступ к которому принадлежит малой группе») находятся за пределами локальной зоны, например в другом бараке. Во многих посещенных колониях мы столкнулись с попытками заключенных добиться права свободного передвижения в определенные часы за пределами локальных зон, что отражает их стремление бороться за собственную автономию и право самостоятельно организовывать повседневные социальные контакты.

Отсутствие институциональных гарантий защиты сферы частной жизни придает особый смысл владению мелкими вещами. Организуя по-своему свои скудные материальные владения, заключенный утверждает автономность своих социальных действий. С этой точки зрения содержание прикроватной тумбочки становится символом относительной независимости заключенного. В тюремном арго существует даже особое выражение (с акцентом на осуждении) для описания организации в повседневной жизни «вокруг тумбочки» - жить по принципу «я и моя тумбочка». «Если человек живет «я и моя тумбочка», как говорится, он себе создал маленький коммунизм, у него проблем нет»⁴³.

«В своей этой жизни я как-то всегда сам обращался, как-то выходил из положения, ни к кому не обращался. И не давал повода, чтобы у меня что-то с кем-то было... Зачем мне сталкиваться, я ни с кем не

сталкиваюсь. Я потихоньку сам по себе. Есть у меня тумбочка, есть у меня шконочка - пришел, лег - чего еще»⁴⁴.

Рис. 10

Впрочем, самостоятельность в организации скудных материальных владений имеет очень относительный характер. Множество ограничений на владение различными предметами, а также регулярные обыски («шмоны»), проводимые представителями администрации, ставят под угрозу материальные предпосылки автономии заключенного. Список предметов, разрешенных к использованию в тюрьме, включает 19 пунктов, обладание любыми другими предметами запрещено⁴⁵. Например, туалетная вода, печатные машинки, фото- и видеоаппаратура, цветные карандаши находятся среди предметов, запрещенных к использованию в пенитенциарных учреждениях. «Материальные владения настолько важны для адекватной самооценки индивида, что их лишение ставит под угрозу целостность личности»⁴⁶.

Отсутствие в тюрьме четких границ между частной и публичной жизнью придает надзору абсолютный и повсеместный характер: надзором заняты не только представители пенитенциарной администрации, но и сами заключенные. Находясь в тюрьме, люди вольно или невольно начинают надзирать друг за другом. Массовое заключение превращает надзор, отношение к которому в любом другом контексте негативно, в естественную стратегию повседневного поведения. «Сейчас она (лагерная система. -Я.О.) работает на том, что... на сексотстве таком... И все. Друг за дружкой смотрят, рассказывают, подглядывают»⁴⁷. Даже название представителей высших слоев тюремной иерархии - смотрящий (к более подробному анализу этого института мы вернемся в разделе 2.2.5 «Неформальный надзиратель: смотрящий») указывает на повсеместный характер надзора.

Детальный контроль повседневной деятельности и практическое отсутствие сфер, в которых индивид самостоятельно организует свои действия, сближает психологическую структуру заключенного с психологической структурой ребенка. Согласно модели Эриксона, превращение ребенка во взрослого, способного к самостоятельным действиям, включает в себя три этапа (рис. II)⁴⁸. Ситуация зависимости (от администрации, от окружающих), в которую попадает заключенный, ставит под вопрос прохождение двух последних этапов. Однако и первый этап «взросления» имеет у заключенных свою специфику, которая будет подробнее обсуждена в разделе 2.4 «Норма доверия, или Дилемма заключенного».

Рис. 11

Полное подчинение власти, идеал, к которому всегда стремится пенитенциарная администрация, убивает всякую инициативу заключенного. Кроме того, сам факт лишения свободы за совершенное преступление рождает чувство вины, причем совершенно не обязательно по отношению к жертве преступного деяния. Воспроизведем в качестве иллюстрации рассуждения человека, осужденного за убийство своего брата. «Пусть это получилось даже случайно, пусть даже не случайно получилось, я лично выполнял свой отцовский долг, пусть я это... переступил закон, но я для себя спокоен, я об этом не сожалею, то, что произошло, хоть он был гад... хоть брат он был, и о покойниках не говорят плохо, я не сожалею о том, что это... но обидно, обидно то, что по моей же дурости, по моей глупости страдают мои дети, я об этом... ну, тогда это обстоятельства так сложились, что я... он меня душил, и я ему здесь его вытащил... как я, тоже нож не знаю, как я его воткнул, я не знал, я даже не думал, что его можно зарезать, он здоровый там, как бык. Вот... страдают-то по моей... то, что я себя не сдержал, что так получилось, страдают мои дети, один... только меня посадили, один тоже сел сразу в тюрьму в 16 лет, второй пока в интернате...»⁴⁹. Что касается доказательств распространенности чувства растерянности, то 13,1% заключенных, ответивших на вопросы нашей анкеты, описывают свое обычное состояние в близких терминах. Как свидетельствуют многие пенитенциарные психологи, с которыми нам приходилось работать⁵⁰, профиль ответов заключенных на вопросы стандартного психологического теста ММР1 (Minnesota Multiphasic Personally Inventory) очень близок к профилю детей, а не взрослых людей. Итак, «зависимый статус заключенного представляет серьезную опасность его самооценке как полноправного члена общества взрослых людей»⁵¹.