Генезис, развитие и «регионализация» международного финансового права

Актуальные тенденции межнационального правового регулирования и их роль в развитии международного финансового права

В настоящее время юридическое сообщество (как в Российской Федерации, так и, в целом, в мире) все более часто констатирует «оторванность» права от экономического базиса, необходимость более активного учета финансовых факторов в процессе принятия и совершенствования законодательной базы. «В экономике фундаментальная роль принадлежит объективным законам, - отмечают исследователи, - в праве - общей воле граждан в лице государства...Экономика есть сущность права, а сущность экономики - это равновесие, либо справедливость»^[1].

Следующая тенденция связана с усилением скептического отношения к идеализации концепции «правового государства», а, нередко, и перспективам развития международного права, которая все чаще пытаются представить как право «сильного правового государства». Так, как считает, Н.М. Добрынин «под сенью идей правового государства, т.е. государства, где все живут по праву, мы порою пытаемся поместить житие в рамках созидательного дозволения - житием для тех, кто сам способен настоять на собственном приоритете»^{[2] [3]}.

Ведущие специалисты в сфере международного финансового права, даже в работах 2015 г. отмечают, что: «актуальность изучения проблем международного финансового права определяется глубокими социальными и финансово-экономическими преобразованиями в связи с интеграцией России в мировое хозяйство»⁷⁹. К сожалению, реалии таковы, что, на наш взгляд, тенденции развития этой отрасли права все более обусловливаются не сколько интеграцией в «мировое хозяйство», сколько достаточно успешными попытками его сегментировать в интересах Российской Федерации и стран-партнеров по финансовому сотрудничеству.

Большинство исследователей в сфере международного права уже длительное время отмечают тенденцию его «регионализации», формирования союзов, блоков, групп, которые используют лишь часть накопленного опыта регулирования отношений в международной сфере, либо чаще формируют нормы, принципы для целей этого интеграционного сообщества. Как уже отмечалось, многие авторы считают, что «выделение регионального международного права не противоречит современному международному праву»^[4].

Так, еще в 2010 г. (6-9 сентября, г. Иркутск) прошел VI Байкальский международный экономический форум, в рамках которого состоялся Круглый стол на тему «Создание международного финансового центра в России и инвестиционные процессы в экономике российских регионов». Интеграция России в систему международного разделения труда, осуществление перехода к рыночной системе отношений, а также появление российского рынка финансовых услуг - все это в совокупности обеспечило необходимые предпосылки для постановки Президентом Российской Федерации задачи создания в России международного финансового центра- логичного этапа формирования нового мощного регионального финансового рынка^[5].

29 мая 2014 г. в г. Астане (Казахстан) на заседании Высшего Евразийского экономического совета Президентами России, Беларуси и Казахстана (В.В. Путиным, А.Г. Лукашенко и Н.А. Назарбаевым) был подписан Договор о Евразийском экономическом союзе (ЕАЭС) ^[6], который подвел итог более чем 20-летней истории формирования интеграционного объединения новых независимых государств, образовавшихся в 1991 г. на месте прекратившего свое существование Союза Советских Социалистических Республик. Союз ССР, будучи федеративным государством, распался на отдельные государства в результате острейшего социально-политического и экономического кризиса, который обострился на рубеже 80-90-х гг. XX в.^[7] В июле 2015 г. на саммите БРИКС - ШОС (г. Уфа, июль 2015 г.) уже фактически заложены основы формирования новых финансовых центров, развитие которых обусловит существенную трансформацию норм международного финансового права.

По справедливому мнению Т.Я. Хабриевой, Н.Г. Дорониной, «международный опыт подсказывает, что возможна стратегия создания международного финансового центра (МФЦ), учитывающая конкретные экономические, географические, социальные условия его деятельности. Так, созданный в Дубае международный финансовый центр обладает правовым статусом особой экономической зоны с определенными элементами экстерриториальности (собственные регулирующий орган и судебная система, исключающая юрисдикцию шариатского суда). Российский финансовый рынок с точки зрения географии оказания услуг уже сейчас можно назвать международным. Однако элемент географии лишь способствует выполнению задачи создания МФЦ. В век высоких технологий для ее решения не обязательна географическая близость компаний и торговых площадок: создание МФЦ может пойти по пути образования так называемого кластера. Если рассматривать МФЦ с точки зрения концентрации в городе национальных, зарубежных и международных финансово-кредитных организаций, то требование наличия фондового рынка также необязательно»^[8].

Такая позиция носит весьма убедительный характер, ибо основывается на сравнительной характеристике функционирования крупнейших в мире международных финансовых центров, которая доказывает, что основными показателями, свидетельствующими о наличии финансового центра, являются: деятельность фондовой биржи (Лондон, Нью-Йорк, Франкфурт); создание условий для проведения IPO (Лондон, Нью-Йорк, Гонконг, Дубай); обеспечение прозрачности раскрываемой информации и установление контроля за соблюдением прав инвестора (Лондон, Нью-Йорк, Чикаго, Цюрих, Женева), учреждение единого регулятора (Лондон, Франкфурт, Гонконг). «Каждая из приведенных характеристик, - пишут Т.Я. Хабриева, Н.Г. Доронина, - свидетельствует о необходимости формирования в России на основе действующего законодательства правовой платформы для деятельности МФЦ»^[9].

Наличие тенденций вынужденного переосмысления ряда принципов международного права можно обосновать обращение к официальным действиям, заявлениям должностных лиц Российской Федерации в отношении ситуации на международной арене. Так, 19 июня 2015 г. Президент Российской Федерации В.В. Путин, выступая на международном экономическом форуме в Санкт-Петербурге, заявил, что Россия не признает юрисдикции Гаагского арбитражного суда и «мы будем защищать свои интересы в рамках цивилизованного юридического процесса»^[10].

Можно отметить и такую тенденцию, которую многие авторы характеризуют как «конституционализацию» международного финансового права и права, в целом. Важно подчеркнуть, что термин «конституциализм» понимается несколько шире, чем «применение и изучение конституции страны». поскольку в «английском языке понятие «конституция» не только относится к Основному закону государства, но и используется для обозначения уставов корпораций и фирм, внутренних правил религиозных и общественных организаций, неформальных объединений и т.п.»^[11].

При таком подходе, в том числе в современных условиях обеспечиваются «границы (и реалии) конституционного суверенитета»^[12]. При этом «апологетика конституционно-правового подхода вовсе не означает, что в сложных международных экономических коллизиях можно будет пренебречь императивом справедливости в поисках оптимальной модели разрешения противоречий»^[13].

Впрочем, и более «узкий» подход к термину «конституционализм» в настоящее время не менее актуален для уяснения сущности и перспектив развития международного финансового права. Так, Конституция Российской Федерации является основой всех правовых позиций Конституционного Суда Российской Федерации, который последовательно «ограничивает» принцип примата международного права, фактически обосновывает «подчиненность» норм международного финансового права российской Конституции. В Постановлении Конституционного Суда Российской Федерации от 25 июня 2015 г. № 16-П подчеркивается неизменность его правовой позиции: «необходимость интеграции Российской Федерации в мировую экономику, способы и пределы такой интеграции, ее участия в международном экономическом сотрудничестве, основанном на признании и соблюдении равных и неотъемлемых прав человека, их защите и создании условий для реализации, определяются суверенной волей многонационального народа России, стремящегося обеспечить ее благополучие и процветание и сознающего себя частью мирового сообщества (преамбула Конституции Российской Федерации), которую выражают органы государственной власти согласно своей компетенции, определенной в соответствии с Конституцией Российской Федерации»^[14].

Некоторые юристы уже в 2013 г. точно определили вектор развития правовой политики Конституционного Суда Российской Федерации, который неизбежно укажет на примат российской Конституции над нормами международного финансового права. Так, по мнению С.М. Казанцева нужно говорить о создании правовой доктрины, согласно которой Конституционный Суд Российской Федерации «не должен отказываться от проверки тех вступивших в силу международных договоров, которыми непосредственно затрагиваются права человека и гражданина», а, следовательно, «соглашения ВТО тоже имеют шанс стать предметом рассмотрения в Суде после их ратификации»^[15]. В частности, Конституционным Судом Российской Федерации уже установлено, что непосредственной реализации на территории Российской Федерации положений международного договора, затрагивающего права, свободы и обязанности человека и гражданина и устанавливающего при этом иные правила, чем предусмотренные законом, обязательно должно предшествовать его официальное опубликование^[16]. И хотя формально данное положение относится только к одному из источников международного права - договору, по мнению С.М. Казанцева, «не вызывает сомнений, что в случае надлежащего обращения... Конституционный Суд Российской Федерации распространит свою правовую позицию и на другие международные источники»^[17]. Такой прогноз полностью оправдался в июле 2015 г., когда Конституционный Суд Российской Федерации фактически сформировал правовую позицию о примате Конституции Российской Федерации над всеми международными договорами^[18].

Итак, имеет место тенденция «конституционализации» международного права, которая «требует совместимости разнородных правовых систем»^[19]. Как пишет И.А. Умнова, «Конституция в современном понимании - это конгломерат оригинального конституционного текста и того объема международно-правовых стандартов, который в нем признается действующим наравне с конституционными нормами»^[20]. Таким образом, «конституционализация» международного финансового права может рассматриваться и как процесс комплексного применения источников национального и наднационального права.

Небезынтересными представляются рассуждения о тенденции «конституционализации» международного права, которое явно сопоставляется с более перспективным «мегаправом»; А.Н. Медушевский пишет: «изменение реальности (социальных отношений) должно осуществляться через рациональные изменения правовых норм конституция выступает при таком подходе как самостоятельный и очень важный фактор институционализации новых социальных и экономических отношений, может так ускорять, так и замедлять их. Это форма, которая находится в поиске своего социального содержания, идея, которая еще не вполне материализовалась. Данный подход позволяет интерпретировать само отношение к Конституции как мотив политического поведения, изучать его в контексте теории рационального выбора, говорить о возрождении теории и общественного договора и создании мегаправа - особой социокультурной реальности, позволяющей адаптировать рациональные правовые нормы в условиях иррационального правового поведения (или правового нигилизма). Наконец, этот подход позволяет изучать переходный процесс как динамику распространения конституционных принципов и изменения с их помощью всей политико-правовой реальности (в частности, путем так называемой конституционализации отраслевого права). В ряде стран присутствует понятие «политическая конституция», которое выражает общность задач политики и права в формировании новой публичной этики демократического общества»^[21].

Тенденции «разочарования» в международном праве прослеживаются в публикациях многих исследователей, в выступлениях представителей российского государства. Так, Президент Российской Федерации В.В. Путин в своем выступлении 24 октября 2014 г. на заседании Международного дискуссионного клуба «Валдай» отметил: «начался период разночтений и умолчаний в мировой политике. Под давлением правового нигилизма шаг за шагом сдавало свои позиции международное право»^[22].

Безусловно, попытки переосмысления тенденций становления отрасли международного финансового права обусловливаются не только геополитическими и геоэкономическими факторами; мы не можем игнорировать и другие причины, на которые обращают внимание исследователи. «Вопрос правового регулирования международных финансовых отношений, - пишет П.Н. Вишневский, - один из наиболее сложных: государства наименее всего склонны приходить к консенсусу в данном вопросе. Несмотря на существование ряда конвенций, разработанных на международном уровне, некоторые из них так и не вступили в силу, другие касаются лишь отдельных вопросов, в то время как остальные морально устарели. Тем не менее, уже несколько десятков лет участники международных финансовых рынков из различных государств заключают многостраничные соглашения, содержащие одни и те же условия, в большинстве случаев типовые, и отражающие сложную структуру возникающих на международном финансовом рынке отношений. Как следствие, отношения на таком рынке в первую очередь регулируются рыночной практикой, обычаями и только потом применимыми нормами национального права»^[23].

В дальнейшем мы осуществим попытку анализа актуальных источников международного финансового права; здесь же отметим, что сложившаяся в мире непростая экономическая ситуация заставляет многих задаваться вопросом: нельзя ли изменить ее одномоментно? Нет ли «простых» путей выхода из кризиса? К сожалению, вновь имеют место абсурдные попытки обосновать необходимость «решительных» и «революционных» мер.

В экономической литературе можно обнаружить попытки «сочетать» экономические явления с понятиями «переворот», «революция»; так, экономисты используют термин «конституционная революция», понимая его как кардинальное изменение правил конституционного выбора, осуществляемое в условиях демократии. Важно обратить внимание на следующее обстоятельство: акцент делается на отрицании любых форм насилия как средства утверждения нового общественного порядка: «мы исследуем перспективы конституционной революции при демократии»^[24].

Однако вызывают, по меньшей мере, настороженность, попытки настаивать на «революции» как на системе насильственных действий, которая сможет улучшить экономику, быстро решить все насущные проблемы общества. При этом наряду с термином «революция» могут использоваться и иные понятия, в том числе (и все чаще) - «конституционная революция». Автор убежден, что Конституция - не свод законов и даже не только набор основополагающих и малоподверженных изменению конституционных норм; это - компромисс различных сил общества; не будет никогда закона и, тем более, Основного закона, который «устроит» жизнь любого человека, вызовет ощущение справедливости абсолютно у всех индивидов. Эта «аксиома», которую пока не опровергло ни одно государство, И, вместе с тем, в ряде стран уже предприняты попытки «изменить ход» истории: в Египте в результате «арабской весны» приняты новые конституции - 2012 и 2014 г., кардинально изменялось конституционное законодательство в результате «революции роз», «оранжевой» и прочих «цветных революций». «Аксиома» вновь подтверждена: экономическая ситуация меняется, но в худшую сторону, а события на Украине, предопределившие путь гражданской войны, затрагивают, без преувеличения, интересы всего человечества.

В этом контексте действия Российской Федерации реализуются исключительно в правовом пространстве, ибо на попытки «экономической блокады» российское государство отвечает адекватно; мы уважаем международное финансовое право, но оно не будет применяться к России, как к «стране третьего мира», как «право сильного» и право «экономического давления».

Можно согласиться с мнением о том, что «причисление отдельных государств к категории «парий» международного сообщества (в отличие от восхваляемых «цивилизованных народов») происходит спустя более полувека после принятия Декларации ООН 1960 г. о предоставлении независимости колониальным странам и народам. Исследователи считают, что необходимо противостоять любым попыткам ограничения суверенитета «без санкции международного сообщества в лице ООН», а если вмешательство и потребуется, то только с санкции Совета Безопасности ООН и при решении по каждому конкретному делу. Таким образом, в мире все более отчетливо проявляется тенденция усиления экономической и политической взаимозависимости государств. Происходит переворот в классической теории власти, где силовое вмешательство выступает крайней формой воздействия на государство. В качестве средства принуждения все чаще выступает не угроза вторжения, а угроза экономического давления. Исходя из отмеченных выше тенденций можно предположить, что в настоящее время проходит множество попыток переформулировать проблематику и само понятие государственного суверенитета»^[25].

Небезынтересными представляются в этом плане утверждения о том, что «международное право в качестве общего правила оставляет на усмотрение государств реализацию своих международных обязательств способами, удобными для них. Существует общая обязанность государств привести национальное право в соответствие со своими международными обязательствами или осуществить выполнение этих обязательств иным образом. В международном праве лишь предусматривается, что государства не могут ссылаться на положения внутреннего права в качестве оправдания невыполнения своих международных обязательств»^[26]. «Государство, - подчеркивал Г.И. Тункин, - должно обеспечивать выполнение своих обязательств по международному праву способами, удобными, прежде всего, для данного государства»^[27]. Д.Б. Левин отмечал, что «определение способов выполнения международных обязательств относится к проявлению государственного суверенитета и входит во внутреннюю компетенцию государства, если только государство не обязалось придерживаться каких-либо определенных способов исполнения данных международных норм, скажем, издать законы, предписывающие их исполнение»^{[28] [29]}.

Согласно Концепции внешней политики Российской Федерации (п. 31 «в» раздела III), утвержденной Указом Президента Российской Федерации от 12 февраля 2013 г., одной из задач российского государства является содействие кодификации и прогрессивному развитию международного права, осуществляемым, прежде всего, под эгидой ООН, достижению универсального участия в международных договорах ООН, их единообразному толкованию и применению.

Однако в настоящее время есть все основания утверждать, что данная задача реализуется при неуклонном соблюдении российских национальных интересов, попытки посягательства на которые становятся все более очевидными. Ориентиром в этом, прямо скажем, непростом процессе является Конституция Российской Федерации, которая устанавливает основное правило: цель права, задача власти - обеспечение интересов народа и любой принцип, любая норма, даже носящие характер «общепризнанных» международных принципов, норм, должны этому соответствовать. В настоящее время к такой позиции все более склоняется большинство специалистов в области международного права. «Правовые нормы, - пишет Г.М. Вельяминов, - принимаются либо «единолично» тем или иным суверенным государством на основе своего конституционного строя (и являются национальными нормами), либо в результате межгосударственного сотрудничества, согласия (и являются международно - правовыми нормами). Причем и в этом случае государства действуют согласно своим соответствующим конституционным установлениям»^[30].

В заключение отметим, что такой подход, базирующийся на примате конституционных установлений, не является сугубо специфичным для российского права, либо стран «романо-германской семьи» (мы используем кавычки с учетом фактора глобализации). Так, исследователи справедливо отмечают, что «в странах англосаксонской правовой системы непосредственное действие конституции и конституционных прав не обязательно находит прямое действие в конституционном тексте, однако этот принцип в его неразрывной связи с фундаментальным неписаным принципом «Rule of Law» прочно утвердился в практике применения конституции»^[31].

• [1] Алпатов А.А. О соотношении права и экономики // Государство и право.2012. № 1. С. 75.
• [2] Добрынин Н.М. К вопросу о государство ведении и юриспруденции: размышления на актуальную тему и философия права // Государство и право. 2014.№ 12.С. 52.
• [3] Петрова Г.П. Международное финансовое право: учебник. М.: Юрайт,2015. С. 10.
• [4] Рыжов В.Б. Международно-правовые модели региональной экономической интеграции (Европейский Союз, МЕРКОСУР, ЕврАзЭс) // Международноепубличное и частное право. 2006. № 4. С. 29.
• [5] Распоряжение Правительства Российской Федерации от 11 июля 2009 г.№ 911-р «О Плане мероприятий по созданию международного финансовогоцентра в Российской Федерации» // СЗ РФ. 20.07.2009. №29. Ст. 3700.
• [6] Договор о Евразийском экономическом союзе. Подписан в г. Астане29 мая 2014 г. // Официальный интернет-портал правовой информацииhttp://www.pravo.gov.ru, 16.01.2015.
• [7] Капустин А.Я. Договор о Евразийском экономическом союзе - новаястраница правового развития евразийской интеграции // Журнал российскогоправа. 2014. № 12. С. 98-107.
• [8] Хабриева Т.Я., Доронина Н.Г. Создание международного финансовогоцентра: системный подход к решению правовых проблем // Журнал российскогоправа. 2010. № 11. С. 5-6.
• [9] Хабриева Т.Я., Доронина Н.Г. Указ. соч. С. 6.
• [10] Использованы материалы сайта: http://rusevik.ru
• [11] См.: Баренбойм Д. Независимость центральных банков как основнойпринцип конституционной экономики // Конституционная экономика и антикризисная деятельность центральных банков / Сб. ст. под ред. С.А. Голубева.М.: ЛУМ, 2013. 160 с.
• [12] Крусс В.И. Конституционный суверенитет как актуальная ценность // Судья. 2013. № 12. С. 44-53.
• [13] Крусс В.И. Диалектика конституционализации и взаимодействие правовыхсистем в контексте глобализации // Российский юридический журнал. 2014.№ 5. С. 26-38.
• [14] Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 25 мая2015 г. № 16-П «По делу о проверке конституционности пункта 2 статьи 207 истатьи 216 Налогового кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина Республики Беларусь С.П. Лярского» // Официальный интернет-порталправовой информации http://www.pravo.gov.ru, 26.06.2015.
• [15] Казанцев С.М. Особенности контроля конституционности Таможенного кодекса Таможенного союза // Журн. конституционного правосудия. 2013. № 2. С. 1-9.
• [16] Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 27 марта 2012 г. № 8-П по делу о проверке конституционности пункта 1 статьи 23 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации» всвязи с жалобой гражданина И.Д. Ушакова // СЗ РФ. 2012. № 15. Ст. 1810.
• [17] Казанцев С.М. Указ. соч. С. 8. Цит. по: Крусс В.И. Диалектика конституционализации и взаимодействие правовых систем в контексте глобализации //Российский юридический журнал. 2014. № 5. С. 26-38.
• [18] Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от14 июля 2015 г № 21-П «По делу о проверке конституционности положенийстатьи 1 Федерального закона «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней», пунктов 1 и 2 статьи 32 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации», частейпервой и четвертой статьи 11, пункта 4 части четвертой статьи 392 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 13,пункта 4 части 3 статьи 311 Арбитражного процессуального кодекса РоссийскойФедерации, частей 1 и 4 статьи 15, пункта 4 части 1 статьи 350 Кодекса административного судопроизводства Российской Федерации и пункта 2 части четвертой статьи 413 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации всвязи с запросом группы депутатов Государственной Думы» // Собрание законодательства РФ. 27.07.2015. № 30. Ст. 4658.
• [19] 5 Пряхина Т.М. Конституционно-правовой статус не вступивших в силумеждународных договоров Российской Федерации // Конституционное и муниципальное право. 2010. № 6. С. 2-9.
• [20] Умнова И.А. О современном понимании Конституции Российской Федерации в контексте доктрин конституционализма и судебной правоприменительной практики // Государство и право. 2014. № 11. С. 22.
• [21] Медушевский А.Н. Размышления о современном российском конституционализме. М. Берлим: Директ- Медиа, 2015. С. 7.
• [22] Стенограмма выступления Президента Российской Федерации на заседании Международного дискуссионного клуба «Валдай» по теме: «Мировой порядок: новые правила или игра без правил?» (Россия, г. Сочи, 24 октября2014 г.).
• [23] Вишневский П.Н. Правоотношения на международном финансовом рынке //Международное право и международные организации. 2014. № 3. С. 397-420.
• [24] Бреннан Дж., Бьюкенен Дж. Причина правил. Конституционная политическая экономия. СПб., 2005. С. 238.
• [25] Симонишвили Л.Р. Проблемы понимания «суверенитета государства» всовременных условиях // Международное публичное и частное право. 2014.№ 1. С. 6-8.
• [26] См.: Осминин Б.И. Конституционные принципы и взаимодействие международного и внутригосударственного права // Журнал российского права. 2014.№5. С. 105-117.
• [27] Тункин Г.И. Основы современного международного права. М., 1956. С. 10.
• [28] Левин Д.Б. Актуальные проблемы теории международного права. М.,1974. С. 245.
• [29] Концепция внешней политики Российской Федерации. Утв. ПрезидентомРоссийской Федерации 12 февраля 2013 г. // СПС КонсультантПлюс.
• [30] Вельяминов Г.М. К вопросу о соотношении международного права инациональных правовых систем // Государство и право. 2015. № 5. С. 102.
• [31] Гриценко Е.В. Формирование доктрины прямого действия Конституции вроссийском конституционном праве // Государство и право. 2015. № 6. С. 6.