НЕОКАНТИАНСТВО
Как показывает само название, это течение есть попытка возврата к Канту, которая была предпринята в середине XIX века. Провозгласил это движение философ Отто Либман. В 1865 году вышла в свет его работа «Кант и эпигоны», в которой он анализировал взгляды наиболее значительных философов послекантовской эпохи, во главе с немецкими классиками — Фихте, Шеллингом и Гегелем. Это был критический историко-философский анализ. Вопросы, поставленные Либманом, были следующие: 1) во-первых, во всём ли сам Кант был последователен, не вкралась ли в его рассуждения какая-нибудь ошибка, которую сам Кант не смог устранить (ясно, подразумевается, что была); 2) во-вторых, среди последователей Канта был ли кто-то, кто: а) осознал эту ошибку и исправил; б) осознал её, но не исправил; в) сам стал жертвой этой же ошибки. Уже самый поверхностный анализ «Критики чистого разума» позволяет Либману заключить, что Кант был непоследователен в вопросе «вещи в себе». Для Либмана, как и для последующих неокантианцев, принятие Кантом вещи в себе было непоследовательным, так как оно никак не вытекает из принципов трансцендентального метода и не согласуется с ним. Трансцендентальный метод, по мнению неокантианцев, впервые вводится Кантом в чистом виде в «Трансцендентальной аналитике» «Критики чистого разума». «Трансцендентальную аналитику» они ставили особняком, считая её наследием докритического периода в философии Канта. Так вот, исходя из принципов трансцендентального метода, нельзя ни обосновать, ни даже предположить существования некой реальности по ту сторону феноменов. Именно в этом смысле в «Трансцендентальной эстетике» вводится «вещь в себе» как причина, аффицирующая нашу чувственность. В этом, по Либману, и состояла главная ошибка и непоследовательность Канта, который использует понятие «вещь в себе», при том, что трансцендентальный метод не только не требует, но исключает такое понятие.
Далее Либман анализирует, кто из последователей Канта распознал эту ошибку, кто не распознал, и как они к ней относились. Его предсказуемым ответом было, что никто из послекантовских философов эту ошибку не распознал — более того, они развивали в своих построениях именно этот ошибочный элемент в теории Канта. Фихте, Шеллинг, Гегель в роли вещи в себе принимали Абсолют, некую безусловную реальность по ту сторону феноменов. У Шеллинга и Гегеля это Абсолют, Абсолютный Дух, у Фихте — Абсолютное Я. У Шопенгауэра аналогом вещи в себе является Воля — сам Шопенгауэр пишет об этом в книге «Мир как воля и представление». Среди последователей Канта было так называемое реалистическое направление (Фрис) — там место вещи в себе занимает опыт, так называемый «спекулятивный опыт».
Таким образом, Либман подверг критике всех послекантовских философов, и каждая глава его книги заканчивалась призывом «Назад, к Канту!» И этот призыв нашёл большой отклик в среде германских интеллектуалов, можно сказать, что с него начинается история неокантианского движения.
Следующим, кто внёс существенный вклад в становление неокантианства, был Фридрих Альберт Ланге, с его работой «История материализма» (1865). За ним идёт основатель Марбургской школы неокантианства Герман Коген и его «Кантовская теория опыта» (1873). С 1875 года Коген занимает кафедру философии в Марбурге, сменяя на этом посту Ланге.
Приведу вам ещё несколько примеров характерных для неокантианства рассуждений из книги Либмана.
Либман акцентирует внимание на одном кантовском понятии, которому сам Кант, по его мнению, уделил недостаточное внимание. Это понятие «трансцендентальной иллюзии (видимости)» — склонности разума принимать его собственные имманентные ограничения за свойства реальности. Сам Кант в «Трансцендентальной диалектике», рассматривая такие идеи разума, как Бог, мир в целом, душа, относит их к трансцендентальной видимости, объявляет их продуктами гипостазирования разума. Когда мы обнаруживаем, что наш разум склонен, например, верить в реальность Бога, или в реальное существование человеческой души, когда мы обнаруживаем, что весь наш опыт как бы естественно сам собой структурируется вокруг этих идей как центров систематического единства, — разум обладает естественной, по Канту, склонностью приписывать этим идеям реальное существование вне нас. Но на самом деле это просто склонности, присущие нашему разуму, — его предрасположенность познавать мир определённым образом.
Либман считает, что Кант, открывший эту трансцендентальную видимость, сам не вполне избавился от неё — именно в понятии «вещи в себе». По Либману, именно вещь в себе является самым ярким примером «трансцендентальной видимости», когда разум, для того, чтобы объяснить происхождение случайного, от него не зависящего элемента нашего познания, вводит как источник этого элемента некую особую существующую вне нас реальность. По Либману, «вещь в себе» — это гипостазирование имманентной, то есть внутренне присущей нашему разуму ограниченности, которая заключается в том, что ему доступно только познание общего. Ни категории рассудка, ни идеи разума не способны, по Либману, схватить единичное как единичное. Такая проблема стояла и у Канта, но он находит для неё ложное решение, предлагая вещь в себе, аффицирующую нашу чувственность как источник знания единичного. Кант, таким образом, различал в нашем познании «два ствола» — активное, конститутивное познание рассудка посредством категорий и пассивное, «созерцательное» познание чувственности. По Либману, никакого пассивного элемента в нашем познании быть не может, оно всё полагается, конституируется познающим рассудком, но в нём, наряду с закономерным и необходимым, общезначимым элементом, есть элемент случайный. И эту случайность, по Либману, можно объяснить, и не ссылаясь на вещи в себе.
Либман указывает на ещё одно «открытие» Канта, которое сам Кант недостаточно последовательно развивал. Оно касается взаимоотношения между субъектом и объектом познания. По мнению Либмана, — и у Канта это действительно можно обнаружить — «субъект» и «объект» являются взаимоотносительными понятиями, то есть объект — это не то, что существует вне нас «объективно», независимо от субъекта, но лишь то, что существует независимо от одного отдельно взятого субъекта. И «субъект», соответственно, — это не «чистый дух», не «чистая субъективность», субъект всегда существует в отношении к какому-то объекту. Либман развивает эту идею Канта и заключает, что «субъект» и «объект» — это два аспекта, или два полюса чего-то единого, какой-то единой реальности. Он сравнивает субъекта и объекта с полюсами магнита — это стало «знаковым», как сейчас выражаются, образом для неокантианства. Сколько бы мы ни отделяли друг от друга полюса магнита — всегда в каждом мельчайшем кусочке будут присутствовать оба полюса. Точно так же, сколько бы мы ни пытались отделить друг от друга субъекта и объекта, невозможно ни один из этих полюсов выделить в чистом виде. Всегда, когда речь идёт о каком- либо объекте, нужно иметь в виду, что это объект для какого-то субъекта, и наоборот, не существует и не может существовать «чистого субъекта», свободного от отношения к объектам вообще.
Прежде чем мы перейдём к Ланге, нужно наметить основные линии в развитии неокантианского движения. Интересный историко-философский феномен заключается в том, что творчество одного и того же автора породило три совершенно разнородные интерпретации.
Первое, самое раннее по времени, — это физиологическое направление в неокантианстве. Или же это направление называют психофизиологическим. Главным представителем этого направления был как раз вышеупомянутый Фридрих Альберт Ланге. Это направление не было очень влиятельным, и при возникновении Марбургской школы оно практически сходит на нет.
По заключению Ланге, главное открытие Канта состояло в том, что наше познание ограничено некими имманентными свойствами самого разума. Но, по мнению Ланге, современная физиология, прежде всего физиология чувственного познания, и экспериментальная психология могут дать нам научно обоснованный ответ о характере и, соответственно, об ограниченности нашего познания. Согласно программному заявлению Ланге, очищенная трансцендентальная философия есть не что иное как экспериментальная психология. К каким выводам приходит Ланге при таком понимании трансцендентализма? Например, «объективным» в его понимании становится то, что соответствует родовым особенностям человека, именно психофизиологическим родовым особенностям. То, что соответствует только индивидуальным психофизиологическим особенностям, — это «субъективное».
Второе направление в неокантианстве — трансцендентально-логическое. Представители этого направления интерпретировали Канта прежде всего как логика. То есть, они рассматривали трансцендентальный метод Канта исключительно в терминах логических категорий и принципов. Это направление разрабатывалось в рамках Марбургской школы неокантианства.
И третье направление — трансцендентально-психологическое, оно занимает промежуточное место между первыми двумя. К этому направлению относится Баденская школа неокантианства, главными представителями которой были Вильгельм Виндельбанд и Генрих Риккерт. Другое название этой школы — Юго-западнонемецкая. Главным отличительным признаком этого направления является тезис, согласно которому главным источником априорных принципов нашего познания является сфера психического. Но эта сфера уже не понимается как просто продолжение физиологической или психофизиологической организации человека, продолжение его родовой природы — она рассматривается как особая, несводимая к этой организации сфера сознания, единственно посредством которой мы можем получить доступ к объективным ценностям. Проблема существования и проблема истинного познания отходит здесь на второй план, а на первый план выходит проблема значимости. Весь план явлений, весь опыт рассматривается как содержание сознания. Содержания сознания не «существуют» в обычном смысле слова, они «значат», а своё значение они получают благодаря «отнесению к ценностям». Поэтому именно ценности становятся у Риккерта главным принципом трансцендентализма.
