МЕТАФИЗИКА ВЕРЫ КАК ПРОБЛЕМА ПОЗНАНИЯ
(предисловие)
Известно, что любое научное понятие в своем содержании не исчерпывается ни определением, ни толкованием. Его смысловая точность безусловна лишь в той мере, в какой оно отличается от смежных с ним понятий и условно принимается за тождественное самому себе. За пределами этой меры оно фатально становится проблематичным и потому открытым для уточнений, сомнений и даже переоценки (разумеется, насколько это допускают дисциплинарные границы науки). Когда же мы имеем дело с религиозно-философскими понятиями, возможности их рациональной идентификации неизмеримо сужаются, поскольку их значение и ценностный вес во многом производим от непредсказуемости (свободы) внутреннего опыта, непослушного логике вещей феноменального мира. В такой ситуации умозрительные и неизбежно символические философемы могут обрести рационально приемлемую однозначность и нормативную функцию (если не сказать истинность) лишь в контексте предметно обозначенного исследования. Предлагаемая читателю монография С.А. Нижни- кова убедительно (по крайней мере, на мой взгляд) свидетельствует в пользу такой возможности. И этого уже достаточно, чтобы оправдать появление книги и признать ее своевременность.
Словосочетание «метафизика веры» как раз принадлежит к разряду ускользающих от дефиниции умозрительных концептов. Оно только начинает входить в профессиональный лексикон философов, и у некоторых гуманитарных читателей, не успевших адаптироваться к нему (не исключая и философов), может вызвать недоумение, а у особенно щепетильных - раздражение или даже возмущение. И все-таки с ним, по- видимому, придется смириться, учитывая не только необратимость, с какой оно утверждается в философском словаре, но и потребность самой философии в словах и их сочетаниях, по возможности точно выражающих особое состояние нашего сознания в его претензиях постичь реальность, запредельную эмпирическому опыту. Формула «метафизика веры», при всей ее непривычности (и, конечно же, за неимением лучшей), отвечает, пусть даже приближенно, этой потребности философии в языковых комбинациях, эквивалентных умопостигаемым смыслам, запечатленных в них.
Настороженность, с какой воспринимается сопряжение метафизики и веры в одной интуиции, - понятна и объяснима: в них легче зафиксировать различия и на этом основании развести и противопоставить друг другу, чем подметить и указать на связующее их тождество или хотя бы на точки их соприкосновения и сходства. Ибо демаркация между ними, безусловно, выглядит внятнее, нагляднее и достовернее, чем их родство и взаимная открытость. В самом деле, что общего между метафизикой и верой, если первая традиционно ассоциируется с рациональноумозрительным дискурсом (размышлением), а вторая - с душевным настроением и религиозным переживанием (чувством)?
И тем не менее демаркация, разграничивающая метафизику и веру на две внеположные и несовместимые ветви духовного опыта, - не более чем иллюзорная или, по меньшей мере, переменная величина, колеблющаяся (в зависимости от нашего к ней подхода) от их безоговорочной бинарности до их такого же безоговорочного единства. При всем софистическом оттенке этого утверждения, в нем больше логически принудительного, чем вымышленного. Недоверие к самой возможности совмещения метафизики и веры в едином мыслительном процессе держится на неопровержимости их формального параллелизма, на видимости их институциональной независимости. Но стоит только задуматься над предпосылками и целевыми инстанциями, провоцирующими метафизические и веровательные побуждения, как это недоверие рассеивается и уступает место проблемной озадаченности сознания, которое обретает способность усматривать тождество метафизики и веры с такой же несомненностью, с какой вначале постулировало их различие. В перспективе такого проблемно озабоченного видения метафизика и вера оказываются не столько заурядной бинарной оппозицией, не допускающей взаимной инфильтрации противоположностей, сколько напряженной и бесконечно мерной антиномией, в которой ее рациональная (метафизическая) и иррациональная (веровательная) составляющие диалогически сближаются и тяготеют к взаимному уподоблению и слиянию.
Первичная предпосылка такого взаимопонимания и сближения - однородная онтологическая ориентация: и метафизика, и вера интенцио- нально родственны в их тяготении к трансцендентным измерениям бытия. Их различает лишь способ духовной коммуникации с запредельным, или, другими словами, режим познавательного общения с ним: метафизика, пользуясь орудием мысли и слова, выражает и описывает креативное начало сущего в понятиях и концептуальных построениях (теориях); в то время как вера со смирением, ожиданием и надеждой лишь полагается на него и поклоняется ему. Различие внушительное, но не категорическое: метафизика, не будучи в состоянии верифицировать свои прозрения и утверждения, в сущности оказывается верой, пытающейся мыслить и рассуждать, а вера, настроенчески переживая свое томление по запредельному и не решаясь на мыслительную и словесную экспликацию того, во что она верит, так или иначе оказывается имплицитной метафизикой, т.е. немотствующим знанием о первопричинных основаниях сущего.
И потому между ними возможно и даже предсказуемо взаимное непонимание, как и следует ожидать от того, кто, уверовав, считает, что нашел истину, и того, кто не желает верить в то, что еще не познано в качестве истины. Но если мы учтем, что метафизика и вера объединены «общим делом» обретения трансцендентного, то по логике вещей можно предположить возможность их взаимной открытости и даже встречного движения. Для этого всего лишь необходимо, чтобы метафизика (умозрительное познание), не переставая быть собой, уверовала в то, что она хочет познать, а вера (религиозное чувство), также не утрачивая своего естества, приобрела наклонность к познанию того, во что она верует. Эта возможность встречного движения и взаимной инфильтрации метафизики и веры довольно устойчиво реализуется в истории мировой философской мысли, начиная с древности; и то состояние сознания, в котором примиряются и объединяются в сотворчестве рациональный дискурс и религиозное чувство, получило название гносиса (знания). Это понятие не вписывается в категориальную систему традиционной гносеологии, ибо оно не несет в себе обязательности обоснования знания. В отличии от рационально доказуемого знания («эпистемы»), гносис означает умозрительное ведение, вобравшее в себя энергийный импульс веры, и одновременно веру, одержимую спекулятивно-познавательным влечением. Орган гностического познания - ни только разум, ни только вера; этот орган - антиномическое единство того и другого, т.е. разумеющая вера или верующий разум. И потому в формуле «метафизика веры» имеется в виду не вера как таковая (в ее особенности и специфике), а вера в функции метафизического познания (гносиса), т.е. вера (заметим, не религия), взявшая на себя философские обязательства.
Прочтение мировой философской мысли под углом зрения метафизики веры, на мой взгляд, могло бы обновить, расширить и уточнить наши воззрения на ее историческую динамику и проблемно-тематическую конфигурацию, что, в свою очередь, позволило бы конкретнее обозначить степень зависимости современной философии от наследия прошлого и тем самым спрогнозировать ее дальнейшие маршруты и судьбы. В этом убеждает публикуемая работа С.А. Нижникова - первый в нашей историко-философской науке монографический опыт транскрипции формулы «метафизика веры» на материале русской философской культуры. Аттестация русской философии как «религиозной», «мистической», «пророческой» и т.д. - известна и общепризнана. Однако рассмотреть ее религиозность и мистичность в перспективе веры, обретающей гносеологический статус, аналитически и оценочно удалось пока что только автору предлагаемого читателю сочинения.
Дело рецензентов дискутировать с автором и указывать на его просчеты, упущения или «вкусовые» исследовательские пристрастия. Они, безусловно, встречаются в тексте. Замечу только, что если их в книге даже больше, чем мне показалось, они не ставят под сомнение ни ее научные достоинства, ни творческую инициативу ее автора.
Доктор философских наук, профессор А.В. Семушкин
