Предисловие

Сегодня бурное развитие информационных технологий накладывает отпечаток на все стороны жизни общества, в том числе и на образование. Интернет открывает почти мгновенный доступ к огромному массиву информации, нужно лишь уметь правильно построить поисковый запрос и выбрать из множества ссылок именно то, что необходимо. Интернет становится техническим воплощением ноосферы Вернадского, сферы объективированной мысли человечества, доступной каждому при желании и умении. Поэтому образование сегодня может гораздо меньше внимания уделять передаче информации — тем более, что во многих быстро развивающихся направлениях науки она устаревает ещё до того, как студент закончит обучение. Теперь всё больше говорят о необходимости развития у студентов «компетенций» — способностей и умений действовать эффективно в меняющихся условиях, искать и обрабатывать новую информацию. Но все эти компетенции невозможны без одной, главной способности — способности мыслить самостоятельно. Преподаватель может научить этой способности только на собственном примере. В любом преподаваемом материале, будь то физика или философия, нужно вычленять и указывать ключевые проблемы, вовлекать студентов в процесс их обдумывания и разрешения.

В данных лекциях применялся именно такой проблемный подход, поэтому в них сведена к минимуму вся справочная информация, которую легко можно почерпнуть в Интернете. В результате получилась не столько история философии и философов, сколько история проблем и вопросов, которые так и остались неразрешёнными просто потому, что они были вытеснены другими вопросами. Но теперь, когда информация затапливает нас с головой, вопросы становятся гораздо ценнее ответов. В этих лекциях предпринимается попытка вновь поставить и рассмотреть те вопросы, которые стояли перед западноевропейской философией второй половины XIX - начала XX веков.

Соответственно этому производился и выбор тем. Эти лекции не претендовали на всеохватное изображение картины интеллектуальной жизни данного периода. Были выбраны лишь те направления, которые для самого автора стали сокровищницей проблем и кладезем вопросов. В публикацию же вошли лишь несколько из них — те, что на данный момент лучше разработаны. Это четыре большие темы, каждой из которых посвящён один

раздел: неокантианство, философия жизни (Ницше, Бергсон, Дильтей), феноменология Гуссерля и герменевтика Хайдеггера.

В изложении материала мы будем придерживаться в первую очередь не хронологического порядка, а порядка идейной преемственности в рамках указанных «линий» развития философствования. Так, прослеживая развитие неокантианства, мы пройдём от середины XIX века до начала XX, а затем вновь вернёмся назад, чтобы проследить развитие философии жизни в работах Ницше, Дильтея, Бергсона. Затем мы перейдём к началу XX века и рассмотрим философию Гуссерля и Хайдеггера.

Я могу привести некоторые теоретические основания для такого «линейного» — не хронологического и не персонального — подхода к философии XIX-XX веков. Дело в том, что сама философия в XIX веке приобретает новый, специфический характер. Это связано, прежде всего, с влиянием Гегеля и гегелевской школы. Все те философы и философские линии, которые были перечислены выше, испытали на себе влияние Гегеля. А.П. Чехов писал о литераторах своего времени: «Все мы вышли из “Шинели” Гоголя». Подобным образом, о философах XIX века можно сказать, что все они «вышли из Гегеля» — кто-то из «Феноменологии духа», кто-то из «Энциклопедии философских наук». В наименьшей степени это относится к позитивистам, но и на них философия Гегеля оказала влияние, которое выразилось в том, что позитивисты хотели от Гегеля дистанцироваться как можно дальше.

Но после Гегеля одно положение стало практически «общим местом», и его никто уже не мог просто игнорировать: это историчность истины. В «Феноменологии духа» Гегель ставил задачу «привести понятия в движение». Правда, движение это было у него вневременным саморазвитием понятия, но это развитие стало также ключом к новому пониманию истории как судьбы самопознающего Духа. Так или иначе, после Гегеля уже нельзя было говорить о внеисторической истине, о той истине, к которой стремились великие метафизические системы XVII и XVIII веков — Декарта, Спинозы, Лейбница. Правда, сам Гегель в «Энциклопедии» не избежал искушения объявить свою систему законченным воплощением Истины, но потому и говорится о присущем гегелевской философии противоречии между методом и системой: система претендует на законченность, завершённость, а метод Гегеля — это сам принцип движения, принцип развития.

Философия XIX века в общем и целом не приняла систему Гегеля, но метод его получил новое широкое развитие. Это выразилось в том, что всё познание отныне стало рассматриваться исторически, как явление, вплетённое в исторический процесс. Никто из великих философов уже не

пробовал строить философских систем — по крайней мере, до конца XIX века Гегель сделал философии хорошую прививку от систематизма.

Следовательно, если мы не стремимся к законченным философским системам, то философия превращается в процесс — процесс философствования. Философия всё больше сознаёт свою историчность, она бросается с головой в эту стихию исторического становления. Это значит, что философ, когда он излагает свои философские взгляды, сам сопровождает их историко-философской рефлексией, которая отныне становится не просто способом самооценки философа, но способом развития и прояснения собственной философской мысли. В ходе такой историко-философской рефлексии философ сам себя вписывает в традицию. Этот момент «традиционализма» является для всех философов XIX века характерным.

Поэтому сама философия выстраивается в такие линии — линии преемственности. Иногда это называлось «школами», как в случае школ неокантианства, Марбургской и Баденской. Иногда понятие «школы» не применялось, как, например, в случае философии жизни, но преемственность, тем не менее, ясно осознавалась. Поэтому и излагать философию этого периода проще и естественнее, если следовать подобным линиям теоретической преемственности.

Понятие «метода» тоже претерпело в это время знаменательные изменения. Начиная с XVII века, с Бэкона, Декарта, философия Нового времени — это философия метода. Фрэнсис Бэкон и Рене Декарт потому и считаются основателями философии Нового времени, что они разработали два наиболее влиятельных метода научного и философского познания — соответственно, эмпирический и рационалистический. Отличие между этими методами заключается не в том, как часто думают, что в рационализме источником всех знаний считается разум, — по крайней мере, к Декарту это суждение неприменимо, а в том, что считается критерием истины: в эмпиризме это, естественно, опыт, а в рационализме — интеллектуальная интуиция, которая способна оценить ясность и отчетливость того или иного положения.

Вопрос о том, что должно приниматься в качестве решающего критерия истины, — один из основных вопросов философии, но он, на мой взгляд, является зависимым от другого, более фундаментального вопроса.

Для истории философии очень важно определить, что можно считать «основным вопросом», или вопросами, философии. Во-первых, это необходимо для того, чтобы при анализе философских систем можно было отделить существенное и необходимое от второстепенного и «привходящего». Во-вторых, по способу решения таких основных вопросов можно составить действительно научную классификацию типов философствования и прослеживать основные линии преемственности в историко-философском процессе.

До недавнего времени в отечественной истории философии основным вопросом считался вопрос о том, что первично: материя или дух. Понятия «материализм» и «идеализм» впервые ввёл Лейбниц, и до Лейбница эта противоположность не рассматривалась как основная точка отсчёта при оценке философских учений.

И, хотя вопрос о материальной или духовной природе субстанции — это действительно важный вопрос, сегодня, когда идеологический контроль над философствованием ушёл в прошлое, мы можем попытаться найти вопрос более фундаментальный, такой, который мог бы стать критерием для оценки самого существенного, духа и основной направленности каждой философии. Бесспорный и окончательный выбор здесь практически невозможен, и всё-таки я, как и неокантианцы, считаю, что главным противостоянием в западной философии было не противостояние «линии Платона» и «линии Демокрита», при всём уважении к последнему, а борьба между линией Платона и линией Аристотеля. И вопрос, который позволяет развести эти две линии, — это не вопрос, что первично, материя или дух, а, собственно, вопрос о природе истины, от решения которого непосредственно зависят и вопрос о способе её познания, и вопрос о природе философии в целом.