Что такое истина?

Вопрос, вынесенный в заголовок данной части нашего исследования, несколько странный. Большинство ученых ответят на него сразу и без запинок, потому что им прекрасно известно, что истиной является знание, соответствующее действительности. Несмотря на столь широкий консенсус, мы, тем не менее, на протяжении всего этого текста попробуем задать несколько риторических, как нам представляется, вопросов, а затем попытаемся ответить на них. Собственно говоря, первый из них уже поставлен, но исключительно им мы не ограничимся.

Прежде чем приступать к столь сложному и, не побоимся сказать это, опасному - особенно в свете того, что последует ниже - мероприятию, нам бы хотелось сделать ряд предварительных замечаний, которые, с одной стороны, позволят лучше понять то, что мы намереваемся здесь донести до нашего читателя, а с другой - помогут нам, или мы надеемся на это, отвести некоторые, но, увы, не все, претензии в наш адрес.

Во-первых, и большей частью, мы тут, ни много ни мало, постараемся обрисовать новую парадигму мышления. Скорее всего, из этой нашей затеи вряд ли что-то получится, по крайней мере, что-то такое, что представляло бы собой стройную систему, но мы не отчаиваемся. Тому есть множество причин, но мы назовем лишь пару. Первая - это непосильная и, в сущности, неподъемная задача для одного человека. Вторая - сопротивление старого прямо пропорционально времени его существования в качестве догмы. Впрочем, об этом подробнее ниже.

Как нам представляется, в современной науке назрел огромный кризис, вызванный не большим числом факторов, но лишь одним. Может быть, мы и ошибаемся, но нам кажется - и креститься мы не собираемся - что научное сообщество как-то подуспокоилось, что ли. Исчез дух авантюризма, на смену которому пришел его, в действительности, тезка - стяжательство. Мы еще не раз вернемся к данной теме, пока же просто зафиксируем наше предположение - поиск истины выдохся.

Во-вторых, в данной работе мы не рассматриваем никого конкретно. Нам бы хотелось видеть в ней, скорее, призыв, чем укор. Впрочем, несмотря на это, к некоторым личностям мы все-таки обратимся, однако постараемся избежать обсуждения индивидуальных характеристик, а сосредоточимся лишь на том, что имеет самое непосредственное отношение именно к науке, а не к людям, ее творящим.

Поэтому если кто-то и узнает в нашем тексте себя, убедительная просьба не обижаться. Помимо прочего, само звание ученого предполагает определенного рода честность, которую все же необходимо соблюдать, а не апеллировать к эмоциям или, того хуже, званиям и степеням. А она предполагает, даже больше - настойчиво требует быть откровенным с самим собой, особенно в свете очевидного, но редко попадающегося на глаза.

В- третьих, и здесь мы последуем общепринятой традиции, актуальность задаваемых в нашей работе вопросов, на наш взгляд, не должна вызывать никаких возражений. Сегодня мир переживает довольно бурный период своего существования, связанный с эпохой глобализации, в которую нынче погружен буквально каждый из нас. Если это не достаточная причина для того, чтобы усомниться в некоторых, а еще лучше - во всех доселе действующих догматах, то мы понятия не имеем, что может служить в качестве таковой.

Увы, но с прискорбием вынуждены отметить, что современная наука не актуальна, но лишь соседствует по времени со всеми остальными злободневными явлениями. Живя в эпоху великих свершений - а мы полагаем, что это именно так - как-то странно наблюдать за тем, что ученые, по сути, игнорируют требования века. А некоторые вообще умудрились застрять в трясине давно не функциональных и даже вредных концепций.

Конечно, нас можно спросить, почему мы наделили себя правом задавать вопросы без каких бы то ни было на то санкций, но, во-первых, любой обладает им в силу собственного разумения, а, во-вторых, мы не видим очереди из желающих сделать это, или мы что-то упустили. И все это на фоне, повторимся, колоссальных трансформаций, которые теперь переживают люди, а, значит, и научное сообщество, как часть всего человечества.

В-четвертых. Чтобы не быть неправильно истолкованными, мы хотим заранее предупредить о следующем моменте. Мы намеренно и, в определенном смысле, со злорадством почти не обращаемся к чужим исследованиям. Может статься, что нечто подобное тому, что читатель найдет ниже, уже встречалось где-то когда-то и у кого-то. Но мы не видим в этом ничего страшного по трем причинам.

Первая. Вообще говоря, странно, что ученые постоянно ссылаются друг на друга. В последнее время же эта тенденция приняла буквально монструозные черты. Так, скажем, автор этих строк однажды увидел англоязычную статью на одном из специализированных сайтов, сплошь испещренную заимствованиями из сторонних источников, и это норма. Разумеется, мы должны знать, что предшествовало нам и стараться не повторяться, но не настолько же!

Понятно, что в современном мире избегать цитирования и ссылок сложно. С одной стороны, вас постоянно к этому подталкивают, потому что существуют требования и стандарты и т.д. и т.п. С другой стороны, предполагается, что необходимо знать проблемное поле и не топтаться там, где уже оставили свои следы другие. Но это ложные предпосылки.

Во-первых, обходились же как-то древние греки, деятели эпох Возрождения, Нового времени, Просвещения, вообще все ученые вплоть до середины девятнадцатого века почти совершенно без них. Почему Руссо можно было писать без того, чтобы сверяться с чем бы то ни было, а нам - нет? Чем мы хуже? Если кто-то и высказывает похожую мысль, то, по крайней мере, способ ее подачи будет отличаться от предшествующего, что, кстати, в современном мире ценится довольно высоко.

Во-вторых, и мы еще коснемся этого ниже, любая чрезмерность в правилах убивает всякое творчество на корню, а люди науки почему-то в большинстве своем забыли, что занятие ею это и есть создание нового, а не точное повторение старого. В конце концов, какая разница, что, например, К. Маркс сказал то-то и то-то? Все и так в курсе, чего, спрашивается, снова и снова репродуцировать его слова? Порой бывает страшно читать отдельные исследования, посвященные как будто не открытию чего-то своего, но репликации чего-то чужого. К чему это?

И, в-третьих, вставка огромных кусков из текстов, написанных и иным стилем, и ради иных целей, портит ваш собственный труд, пусть хотя бы и в эстетическом отношении. С нами не согласятся многие, но научные работы, особенно в гуманитарных дисциплинах - это художественные произведения не в меньшей мере, чем исследования важных проблем.

Поэтому, вторая причина. Как нам кажется, контекстного упоминания более чем достаточно. Потому что, если читающий данный текст плохо знаком с соответствующей проблематикой, то ему будут совершенно ни к чему бесконечные сноски и ссылки, на которые придется постоянно отвлекаться в ущерб пониманию самого исследования. Кроме того, такому человеку, все равно, ничего не скажут незнакомые для него фамилии. В свою очередь, специалист легко разглядит прекрасно известные ему теории и концепции и, естественно, не окажется в заблуждении по поводу их авторства. И, между прочим, тоже сосредоточится в большей степени.

Тот факт, что кто-то о чем-то сообщает, еще ничего не говорит о том, что он приписывает данные слова или их последовательности исключительно себе. Подавляющую часть истории человек, вообще-то говоря, повторял чужие мысли, пересказывая мифы и легенды, доставшиеся ему от предков. И это нисколько не мешало общественному прогрессу. И потом, если, например, мы упомянем о теории эволюции, то на кого нам ссылаться? На Ч. Дарвина или на всех его последователей, которые внесли колоссальный вклад в его учение? И не превратиться ли в таком случае наша работа в паноптикум сносок, как, заметим, у многих и получается?

То, что мы здесь предлагаем в качестве новой парадигмы мышления, снимает необходимость бесконечного цитирования и повторения. Слова не принадлежат никому. Было бы дико услышать, что кто-то, скажем, зафиксировал свое право на «собаку» или, того хуже, на какую-нибудь букву. Хотя, заметим, кстати, сегодня это можно сделать в интернет- поисковиках. Однако в отношении отдельных предложений это почему- то работает. Мы же полагаем, что того самого контекстному упоминания вполне довольно, потому что главная задача ученого не сверяться с огромным количеством источников, а искать истину, нахождению которой первое занятие явно препятствует, а нередко и вредит.

И третья причина, как будто двух предыдущих мало. Мы не желаем перегружать читателя, потому что уважаем его или ее. Как уже было отмечено, ссылки увеличивают объем произведения без добавления качества. Избегая их, мы можем сосредоточиться на действительно существенном, а такое досадное обстоятельство как необходимость цитирования проигнорировать. Плохо это или хорошо - решать, в конечном счете именно вам.

И, в-пятых. Мы вынуждены признать и повториться, что знакомы преимущественно с российской научной системой, то, как доподлинно работают ученые в других странах, нам неизвестно. Мы, конечно, можем делать некоторые выводы из опосредованных источников, но это, все равно, не прощает это наше упущение. С другой стороны, мы обращаемся ко всем профессионалам, не в какой-то одной отдельной стране, но по всему миру.

Кроме того, надо понимать, что наука сегодня везде работает по почти идентичным лекалам. Какая-то разница, безусловно, сохраняется, но она не слишком существенна. Гораздо важнее другое. Хотя мы и будем говорить, в том числе, и об организации научного прогресса, а данный процесс действительно устроен в каждом государстве по-своему, основной посыл нашей работы - это все-таки существующая ныне парадигма. А ее сегодня разделяют всюду. Собственно, она и станет главным предметом и нашей заинтересованности, и нашей критики.

Как бы то ни было, но мы отдаем себе отчет в том, что в России, возможно, наука работает несколько иначе, особенно по сравнению с западными моделями развития. Т.е. своя специфика у нас имеется. Но если смотреть на вещи шире, то разница, повторимся, не представляет собой особой проблемы, потому что парадигма по всему миру одна и та же. Имея все это в виду, мы теперь приступаем к изложению нашей точки зрения.

Для того чтобы выяснить, что представляет собой истина, нам нужно ответить на два следующих вопроса. Первый. Что подразумевает человек под утверждением о том, что он нечто знает? И второй - что такое соответствие? Решение этих задач будет представлено ниже, пока же мы обратимся к тому, что обуславливает наш взгляд на мир.

Начнем с самого фундаментального. Общим местом стало утверждение о том, что сама наша анатомия предопределяет наше восприятие действительности. Однако она гораздо многограннее чем это обычно себе представляют. Перечислим все ее составляющие по порядку, стараясь ничего не упустить.

Во-первых, наши органы чувств способны регистрировать только ограниченный набор внешних раздражителей. Поэтому мы и видим, и слышим, и обоняем, и осязаем далеко не все, что происходит в мире. И в этом, собственно говоря, нет ничего нового. Да, скажем, те же птицы имеют на одну колбочку больше и потому для них существуют такие краски, которые даже потенциально для человека не представимы. Однако тут важно другое.

Проблема состоит в том, что для нас видимы не просто не все явления и вещи окружающей нас среды, но специально подобранные нашим воспитанием и шире - социализацией. Поясним это подробнее. Вообще- то, мы редко задумываемся о том, что в действительности мы воспринимаем. Мир очень богат, а регистрируем мы лишь отдельные его стороны. Покажем это на примере.

Если вы идете по улице, то замечаете вы не каждый отдельный фрагмент реальности, но лишь те, которые в некотором смысле критичны для нормального протекания процесса вашего перемещения в пространстве. Не раз говорилось о том, что также в поле нашего зрения - вообще всех чувств - попадает все странное, необычное, угрожающее, новое. И это все. Так происходит по одной простой причине. Нет особого резона в том, чтобы видеть решительно все, потому что в таком случае мы окажемся перегружены информацией, которая либо не играет никакой, либо весьма скромную роль. Впрочем, об этом ниже.

Социализация же вмешивается в данный процесс не просто косвенно, а напрямую. В нашей иллюстрации человек, как правило, не замечает других людей, точнее, он фиксирует их наличие исключительно для того, чтобы с ними не столкнуться, ну, или для узнавания знакомых лиц. В остальном они ему безразличны. Однако это-то и глубоко ошибочно с точки зрения биологической, а, значит, и сущностной нашей природы. Но почему?

Подавляющую часть истории человечество жило маленькими, особенно по современным стандартам, группами. Встреча с представителями посторонних коллективов почти всегда ассоциировалось с опасностью, по крайней мере, с осторожностью. Чужак - это вызов, потому что никогда не известно, что у него на уме, а, следовательно, к нему нужно подходить с предельным вниманием.

Сегодняшние общества представляют собой просто колоссальные скопления индивидов, и оправданное с позиции эволюции поведение в них было бы по меньшей мере странным, а то и вовсе вредным. Именно поэтому члены подобных социумов с детства учатся тому, чтобы игнорировать посторонних, как не представляющих ничего интересного или опасного. Далее.

В нашем примере человек также не реагирует на различные звуки и быстро меняющуюся обстановку. Конечно, он не индифферентен полностью, но опять же, по сравнению с нашими предшественниками он крайне неосторожен. Чего, скажем, стоят сигналы, издаваемые автомобилями или другие городские шумы, которые в реальности - подчеркнем, мы редко об этом задумываемся - крайне болезненны для задач выживания.

Понятно, что городская среда, если соблюдать некоторые правила, в целом, благосклонна к своим обитателям, но мы все также прекрасно знаем и о кирпичах на крышах, грозящих сорваться в любое мгновение, и о неадекватных водителях, не следящих в должной мере за дорогой, и о многом другом, что способно прервать нашу жизнь в самый неподходящий для этого момент. Поэтому для того, чтобы тут не попасть в беду нужно обучиться тому, чтобы не придавать всем этим факторам особого значения, а значит, попросту не замечать их, по крайней мере, на постоянной основе. Что, собственно, и происходит с каждым из нас.

Можно продолжать перечислять то, что мы обычно игнорируем, но уже и так должно быть ясно, что одним явлениям и предметам мы придаем большее значение, а прочим - куда меньшее, чем они того заслуживают с точки зрения выживания. Впрочем, самосохранение в современной городской среде, в свою очередь, просто требует иных навыков по сравнению с естественным окружением, но именно это мы и хотели сказать. Нас воспитывают замечать совершенно конкретные вещи, что очевидным образом сокращает наше знание о мире.

Во-вторых, общеизвестно, что наш мозг также включен в процесс осознания нами действительности. Делает он это двумя способами. В первом случае он, по сути, блокирует то, что ему неинтересно, или то, что представляет для него слишком низкую ценность. В каждый данный момент мы в состоянии удерживать в своем поле зрения очень ограниченное число явлений и предметов, что и вынуждает наше серое вещество сосредотачиваться только на существенном. Но что действительно важно?

Критерии задаются с нескольких сторон, а именно - с позиции самого индивида, далее общества, а также самим мозгом. Однако для нас здесь критично иное. Из всего возможного спектра данных о мире мы, в конечном счете, имеем дело только с узким его диапазоном. Конечно, мы способны переводить свое внимание с одного на другое, но тем самым мы лишь подтверждаем собственную ущербность в данном отношении. Как бы то ни было, но картинка в нашей голове некоторым образом задана.

Во втором случае мозг сам решает, на чем мы будем концентрироваться. Существует острая и обширная полемика, связанная с данным вопросом и разделяющая ученых на, по сути, два лагеря. Так, одни считают, что, несмотря на некоторую предопределенность нашего поведения со стороны содержимого нашей собственной головы, мы, тем не менее, обладаем свободой воли. Такова, например, точка зрения Д. Ден- нета. Напротив, другие полагают, что сами мы ничего не решаем, а наши поступки обусловлены диктатурой серого вещества на все сто процентов. Так, в частности, думает С. Харрис.

Точка зрения автора данных строк не так важна, хотя он больше склоняется ко второй позиции. Существенно следующее. Какую бы сторону мы ни приняли, некоторый контроль наш мозг над нами все-таки имеет. Понять, в чем именно состоит его заинтересованность, довольно проблематично. Сегодняшние знания об этом нашем органе пока еще пребывают в зачаточном состоянии, однако одно уже ясно наверняка. То, что мы будем знать о мире, по крайней мере, в некоторой степени зависит от того, что интересно нашей голове, а не нам самим.

В-третьих, очень популярными в последнее время стали исследования, посвященные так называемым эпигенетическим факторам. Разумеется, последние касаются не только сферы познания, но и других областей нашей жизни, однако на наше восприятие мира они также оказывают довольно ощутимое влияние, а кроме того зачастую носят трансгенеративный характер, что усугубляет нашу от них зависимость.

Проблема для человека состоит в том, что он не может контролировать выделение его организмом различных химических веществ, прежде всего - трансмиттеров, выпуск которых, в том числе, связан с внешними для тела событиями. Так, например, наша грусть по поводу дождливой погоды действительно существует, потому что при виде осадков наш мозг производит определенные белки, действующие как стимуляторы для подобного рода реакций.

Здесь, разумеется, очень важно не перегнуть палку. Да, и внутриутробное развитие, и события более поздних периодов нашей жизни влияют на то, как мы воспринимаем и что думаем по поводу реальности, но данные происшествия не обладают диктаторскими полномочиями, а, помимо прочего, реверсивны. Тем не менее, исключать их из общего уравнения было бы большой ошибкой, а, значит, наше знание о мире они некоторым образом предопределяют.

Это поднимает очень серьезный вопрос, который мы рассмотрим ниже, а сейчас лишь обозначим основную его канву. Опыт - для каждого из нас уникальный - играет колоссальную роль в том, на что мы обращаем внимание, а что игнорируем. Важность этого фактора трудно переоценить, что станет ясно позднее. Пока же зафиксируем сам факт наличия этого обстоятельства, которое нередко упускают из виду.

Помимо прочего, данные эпигенетические трансформации доказывают нашу правоту в отношении общественного влияния на наше сознание. Поощрение или, напротив, порицание, а то и прямой запрет со стороны окружающих на те или иные поступки, чувства и суждения вносят немалую лепту в то, что мы в итоге будем знать о собственной среде обитания. Будучи социальными животными, люди не в состоянии полностью игнорировать мнение посторонних, что с неизбежностью означает их власть над ними.

И еще одно. Важно понимать, что в свете эпигенетики в мире нет ничего нейтрального. Любые события или сами предметы способны и на деле порождают определенные на себя реакции. И это данность. Однако самое отвратительное состоит в том, что мы пока не в силах точно указать, как именно скажется то или иное явление или же присутствие вот этой вещи на нашем организме. Единственное, что известно на данный момент - это то, что какое-то влияние определенно будет.

Поэтому в утверждении о том, что взмах крыльев бабочки в одной части света может породить ураган в другой, есть огромная доля истины. Вопрос только состоит в том, действительно ли это будет столь страшное событие или все обойдется легким ветерком, однако то, что нечто обязательно произойдет, не вызывает никакого сомнения. Это, кстати, лишний раз свидетельствует в пользу того, что повседневное знание нередко не менее ценно, чем научное.

В-четвертых. Нередко подчеркивается, что наш организм не просто ограничен в том или ином отношении, но и устроен совершенно определенным образом, что неизбежно сказывается на нашем понимании и осознании мира. Не говоря даже о банальных - хотя, кто это сказал? способах сгиба рук и ног, наш мозг функционирует совсем не так, как полагали раньше.

Например, зрение, которое обычно описывается, как прямая передача информации о длине световых волн от сетчатки к соответствующему отделу внутри нашей головы, работает совсем не так. В действительности существуют многочисленные обратные петли и взаимозависимости разных участков мозга друг от друга. И то же самое, по всей видимости, имеет место быть и в отношении всех прочих чувств.

Процессы нашего взаимодействия со средой во многом определяют то, что и как мы ее видим. Причем важны не только всем известные ракурс, позиция, освещение, отношение и прочие факторы, но и динамические характеристики нашего восприятия реальности. Потому что жизнь - это движение, а познание, в свою очередь, есть часть нашего существования, что, в конечном счете, придает и ему данное свойство.

Таким образом, сегодня мы, пожалуй, знаем даже меньше в данном отношении, чем мы полагали, что были в курсе вчера. Если по- настоящему представить себе все эти сложные процессы, которые обуславливают наше понимание мира, то станет не просто страшно, а мучительно больно от того, что мы на самом деле являемся совершенными профанами в том, какие сведения мы имеем о собственном взаимодействии с окружающей средой. А это, как выясняется, столь же критично, как и то, что, скажем, наш мозг весьма ограничен в своих возможностях.

Кстати, о последнем. Это тоже немаловажный фактор, который сужает наши способности по пониманию мира. Наши головы имеют совершенно определенный размер, рассчитаны на конкретный срок эксплуатации, а также в состоянии производить конечное количество операций в каждый заданный промежуток времени. Несмотря на тривиальность этих утверждений, всякое из них верно. Потому что живем мы и вправду мало, черепная коробка у нас тоже невелика, а интеллект, каким бы он ни был внушительным, все равно, ограничен.

Ученые почему-то склонны забывать об этом, хотя, вероятно, именно это их и спасает. В противном случае все, что бы им и - как мы полагаем - автору данных строк оставалось, это горевать по поводу непознаваемости мира. В реальности, как всем прекрасно известно, это не так, что во многом отражает культурные настройки, но о них несколько позже. Как бы то ни было, но важно понимать, что наш мозг действительно не всесилен, а его потенции определены его собственным устройством. Кроме того, как указывалось выше, огромную роль играет сам способ интеракций с действительностью, и здесь мы не в состоянии что-либо добавить, кроме того, что это существенный момент.

В-пятых. Подавляющую часть нагрузки по нашему познанию действительности берет на себя наш мозг, т.е. рациональный фактор, при этом должно быть понятно, что он ответственен решительно за все, что происходит в нашей когнитивной сфере. Чувства и эмоции, отметим это особо, также играют значительную роль, но у нас не хватит никакого места, чтобы уделить им достаточно внимания, хотя мы и сделаем это вчерне и вкратце ниже. Укажем лишь, что они, наверное, не менее важны, чем сама наша голова, опять же принимая в расчет эпигенетические факторы.

Помимо того, что наш мозг мал, он еще и работает совершенно конкретным способом. Не беремся судить о том, как функционирует тот же орган у всех прочих животных, но в отношении человека картина получается несколько безрадостной. Например, многие ученые полагают, будто логические умозаключения и есть тот самый идеал, к которому все должны стремиться в процессе познания действительности. Но почему они так решили? Просто потому, что только люди так умеют?

В некотором смысле ответом и будет последний вопрос. Мы способны совершать нечто подобное, а, значит, это и есть хорошо. Сама логика просто вопиет от ужаса. Отчего, в таком случае, не обратиться к тем же переживаниям, раз и они нам присущи? Что в них плохого или ущербного? Нам, конечно, могут возразить в том духе, что рациональность принесла много положительных результатов, а чувства еще ни к чему хорошему не приводили, но это, вообще-то, весьма сомнительный аргумент.

Начнем с того, что, если современные ученые не обращаются к помощи эмоций ради познания мира, то это еще ни о чем не говорит. Вполне может статься, что зря они так поступают. И, кстати, они, все равно, им подвержены. Кроме того, переживания, а также все прочие иррациональности, присутствующие в нашей жизни, неплохо работают на повседневной основе, что вам подтвердит как ваш личный, так и опыт всех остальных людей. Где бы мы были, если бы ничего не чувствовали?

Помимо этого не стоит забывать о том, что на протяжении подавляющей части своей истории человечество не пренебрегало собственными эмоциями, и во многом именно они помогли выжить нашим предкам, а, следовательно, стали значимым вкладом в то, чтобы появились мы сами. Если это плохое обоснование их необходимости, то мы умываем руки. Но давайте все-таки вернемся к нашему мозгу.

То, как он работает, в конечном счете, определяет и то, какие результаты его функционирования окажутся в наших руках - как в иносказательном, так и в прямом смысле. Сегодня известно, что взаимодействие между нейронами осуществляется на химической основе, а процессы внутри них имеют электрическую природу. Вряд ли мы можем себе это вообразить, но что было бы, если бы дела обстояли ровно наоборот?

И будто этого мало, на данный момент мы, по большому счету, ничего не знаем о том, зачем необходима глия, которой не так уж и мало в нашей голове. Нынешние представления о ней, как об изоляционном материале, скорее всего, не отражают всей полноты картины. По крайней мере, это можно заключить из того, что в последнее время показали исследования других функций и свойств мозга, где данная ткань, как выяснилось, играет критическую роль.

Несмотря на огромный прогресс в изучении того, как работает наша голова, остается катастрофическое количество белых пятен, которые, как хочется надеяться, когда-нибудь будут заполнены, но которые вместе с тем свидетельствуют о том, как мало мы на самом деле знаем о главном и столь превозносимом и нахваливаемом своем органе. Как бы то ни было, но важно понимать, что функционирование мозга, точнее, сам способ его организации, вносит существенный вклад в то, что мы получаем на выходе. И по вполне прозрачным причинам какая-либо иная система приносила бы совершенно иные результаты. И не факт, что хуже.

И последнее. Д. Канеман справедливо отмечает, что основную часть нашей личности представляют собой воспоминания. Актуальное, переживающее Я бесконечно мало, точно укладываясь в рамки одного мгновения. За этими пределами, в сущности, есть только прошлое - т.е. самое главное для нас, а также грядущее, которого в реальности никогда нет, а к тому же, по словам советского философа К. Мамардашвили, никогда и не было и не будет.

Отечественный мыслитель, впрочем, неправ по поводу прошедшего. Человеческая память есть то единственное, что вообще делает нас нами. Без нее у нас бы почти ничего не осталось, вернее, то, что бы сохранилось, уместилось в крошечный загон для настоящего. Именно поэтому так важно, как мы складируем, извлекаем, а также забываем информацию в нашем мозгу.

Представления большинства людей о том, как работает наша память, совершенно нерелевантны действительности. Увы, но человек не подобен компьютеру и не способен в точности воспроизводить какой бы то ни было кусок прошлого. В наших головах нет никаких особых отделов, отданных под хранение важных, а равно и несущественных для нас событий или сведений, а существует только бесконечная перетасовка фактов. В некоторой степени это выглядит как бесконечный регресс - я вспоминаю то, что вспоминал до этого, что вспоминал перед этим, что вспоминал по данном поводу в последний раз и т.д.

Но и это еще не все. Огромное влияние на то, что, в конце концов, мы выудим из своего опыта, оказывает наше текущее состояние. Т.е., как и в случае с функционированием мозга колоссальную роль играют актуальные переживания, которые способны в значительной степени исказить наши воспоминания. В этой связи на вопрос о том, что мы знаем, ответить можно только разводом рук.

Разумеется, никто не станет отрицать того, что, скажем, таблица умножения не подвержена таким трансформациям, которые бы сделали ее бессмысленной. И то же самое касается многих иных сведений и умений. Но при этом все-таки нужно понимать, что память далеко не совершенна. И раз мы все в гигантской степени зависим от нее, наше восприятие мира очевидным образом испорчено, ну, или трансформировано данным фактом.

На этом мы завершим обзор биологических ограничений наших возможностей познания. Разумеется, за пределами нашего рассмотрения оказались многие темы. Это и различия между мужчинами и женщинами, и возрастная специфика гносеологической деятельности, и, как указывалось, эмоциональный аспект, и даже различия между расами, потому что последние действительно имеются и никто не в курсе, как они сказываются на интересующем нас вопросе. Мы поступаем так вполне сознательно, чтобы у читателя не сложилось впечатление, будто мы зациклены на физиологии.

Конечно, человеческая анатомия играет огромную роль в том, как мы воспринимаем, а затем и понимаем мир вокруг нас. Но дело в том, что она приблизительно одинакова - с учетом расовых, гендерных, возрастных и эпигенетических различий - у всех людей на нашей планете. Поэтому необходимо учитывать особенности нашего строения, но не придавать им конечный, ультимативный характер. Да, наша телесная организация определяет наш способ познания, и это необходимо иметь в виду, когда некоторые люди пытаются приписать каким-либо знаниям статус истины. И нет, она не является единственным объяснением подобного положения вещей.

Вывод, который мы должны сделать, сводится к следующему. Если истина- это соответствие знаний действительности, то складывается весьма парадоксальная картина. Это происходит вследствие того, что человек видит мир по-своему, т.е. определенным своим родовым багажом способов, в то время как другие животные - тоже на свой лад и по тем же причинам.

Вопрос, следовательно, заключается в том, почему мы, т.е. люди, решили, будто наш взгляд на мир, еще раз отметим, уникальный ровно настолько, насколько все прочие, претендует на звание высшего, а все остальные - нет? И заметим, это не софистское пустословие. Отчего мы полагаем, что та картина реальности, которую рисуют нам наши чувства, память, тело и наш мозг, истина в последней инстанции, когда это очевидно не так? В действительности ответ прост - потому что ничего другого нам попросту не дано. Поэтому мы закрываем эту тему, чтобы обратиться к более спорным, но оттого и более интересным факторам, влияющим на то, как мы познаем свою собственную среду обитания.

Помимо рассмотренной нами физиологии человека, огромную роль в том, что мы знаем о мире, играет также культура. Выше мы вскользь затронули данный вопрос, сказав о том, что общество, по сути, учит своих членов одновременно и фактам, и способам их усвоения. Теперь же мы должны внести некоторую степень конкретики в свои предыдущие размышления, но с несколько иной позиции.

Сегодня мы в курсе того, что никаких духов, ангелов или чертей не существует. Точнее, тому нет никаких подтверждений. В этой связи несколько бессмысленно посвящать свое внимание различного рода мировоззрениям, которые постулируют нечто подобное. Да, их носители что-то «знают», и это определенным образом коррелирует с тем, что они наблюдают вокруг себя, но в полном смысле этого слова истиной их воззрения не являются. Поэтому мы оставим в стороне такие культуры, которые настаивают на потусторонних вещах, но лишь для того, чтобы изредка на них ссылаться. Зачем мы будем это делать, станет ясно ниже. Итак.

Современная наука, как ныне широко полагается, представляет собой не просто универсальный способ познания, но и, а в этом отношении консенсуса нет, продукт совершенно конкретных исторических обстоятельств. Знать что-то о реальности можно по-разному. То, как смотрят на мир представители так называемых «примитивных» культур, ничуть не менее обоснованно по сравнению с принятым способом в ученом сообществе. Тем не менее, последнему отдается явное предпочтение.

Наука, какой мы ее знаем сегодня, явилась плодом довольно долгого развития, начавшегося еще в Древней Греции, а затем через Средневековье, но в особенности Новое время и эпоху Просвещения дошедшего до наших дней. В сущности, она есть продукт Западной Европы и до сих пор отражает многие, свойственные этому региону нашей планеты, ментальные характеристики.

В общем курсе философии лектор должен рассказать студентам о типах мировоззрения. Как правило, это делается с помощью указания на исторические их виды. В таком случае мы получаем следующую картину. Сначала появились различного рода мифы, затем одновременно рациональный взгляд на реальность и религиозный, а после них уже возникла наука.

Философы, как и многие другие гуманитарии, являются большими любителями ссылаться на древних. Стоит сказать, что то-то и то-то имеет корни в Греции, как ваш собеседник уважительно кивает головой, признавая неоспоримый характер ваших заявлений. Понять подобное положение вещей сложно, складывается впечатление, что при чтении давно почивших мыслителей их современные коллеги видят не то, что там действительно есть, а то, что они хотят.

В некотором смысле такая склонность оправданна. Ученые крайне болезненно относятся к возможности повторить что-то уже сказанное, прибегая к стратегии цитирования, т.е. воспроизводя уже бывшее заново, тем самым, по сути, совершая то, чего они пытались избегнуть. К чему это делать - неясно. Однако если вы являетесь представителем этой части человечества, то иначе поступать вам и не дадут. Но есть во всем этом и рациональный момент.

Древние действительно были порой столь проницательны, что умели различать такое, на что многие ученые, да и не специалисты способны только сейчас. Например, существование атомов было выявлено уже Демокритом, а возможности доказательства этого появились лишь в начале двадцатого века. Но при этом нужно понимать, что указанный философ видел данные частицы материи совсем не так, как они существуют в реальности. Для него они были результатом абстрактных размышлений, а к тому же были разной формы, с крючками и т.п. В сущности, если подходить к делу с взвешенной позиции, его раздумья были весьма тривиальны.

Мы не хотим этим никого задеть, но при обращении к трудам древности всегда надо иметь в виду, что люди, жившие в то время, демонстрировали все качества, свойственные представителям той эпохи. Т.е. разделяли и принятые приметы и суеверия, и общие взгляды на мир, и многое другое, что делает их работы несколько менее ценными, чем это обычно считается.

Это необходимо иметь в виду, когда мы говорим о современном способе познания. Потому что отдельные черты тех заблуждений и недостатки мышления, что бытовали два с половиной тысячелетия тому назад, остались с нами до сих пор. Конечно, нам возразят, что это не так, потому что современная наука куда более рационалистична и откровенна сама с собой, а, значит, и свободна от собственного наследия, но, вообще говоря, данный аргумент ущербен.

Если уж мы, например, смиряемся с тем, что являемся наследниками земноводных, которым для передвижения по суше потребовалось сгибать передние и задние конечности в разные стороны, то почему мы упорно игнорируем тот факт, что свое начало современная наука имеет в Древней Греции и по логике должна была сохранить в себе что-то от тех предубеждений и суеверий, которые существовали тогда? Скажем, тот же способ сомнения, который использовался греческими философами, до сих пор признается краеугольным камнем сегодняшних размышлений, но почему-то оно не применяется в отношении самого себя, а это как-то странно.

Хотим мы того или нет, но наследственность играет огромную роль в том, что мы имеем в настоящем. Она не просто указывает на время происхождения современных институций, но генетически предопределяет способы их функционирования. И потому греки и поныне с нами, со всеми их достоинствами и недостатками. И, между прочим, даже и теперь атомы представляют как какие-то шары, хотя это и не так.

Поэтому, во-первых, наши сегодняшние знания о мире, по крайней мере, в некоторой степени являются и заданы тем, что было в древности. Скажем, разбивка круга на 360 градусов обязана вавилонянам или шумерам с их шестидесятеричной системой счета. Цифры, как известно, пришли к нам из Индии, как, собственно, и концепция ноля. Философия же - это любомудрие или просто любовь к мудрости, т.е. греческое изобретение.

Во-вторых. Помимо, собственно, Родины и времени возникновения, всякое социальное явление обязано своему развитию. В таком случае нам надо рассмотреть последовательно, что именно вклинивалось в процесс становления современной науки. Следующим после древнегреческого периода стал, если можно так выразиться, христианский. Мы намеренно объединяем в эту категорию все, что было после первых философов и до эпохи Ренессанса, потому что методологические рамки познания на протяжении всего этого времени, хоть и меняясь, тем не менее, оставались, по сути, одними и теми же для всех мыслителей, живших в данное время.

Как ныне известно, христианство было одной из многих сект на Ближнем Востоке. Его победа над остальными верованиями, а также искоренение существовавших внутри него ересей в пользу сегодняшних версий, объяснялись по-разному. Мы не хотим вдаваться в подробности и лезть на самом деле в весьма острую дискуссию, а просто укажем на следующий факт. Как замечательно показал Р. Лахман, правда, по поводу капитализма, итог всех исторических событий никогда не предопределен заранее, но является плодом действий многочисленных акторов и агентов, заинтересованных не в конечном результате, в нашем случае торжестве определенного набора догм, а в исходе текущих происшествий. Поэтому и ведет себя он соответствующим образом, прибегая при этом к собственному ресурсному потенциалу.

Ближний Восток породил аж три религии - в реальности, разумеется, гораздо больше, но мы говорим лишь о существующих и поныне. Это иудаизм, христианство и ислам, а также ответвления последних двух. Необходимо также отметить, что все они связаны между собой, что вряд ли удивительно, учитывая одно и то же место происхождения. Специфика бытия в этом не очень дружелюбном для жизни месте сказалась на данных верованиях самым непосредственным образом.

Помимо этого, если уж мы говорим о христианстве, важно понимать, что вплоть до, по всей видимости, середины двадцатого века, вся наука делалась именно в рамках данной конфессии со значительными вкладами со стороны иудаизма. Т.е. отпечаток учения Иисуса предопределил многие достижения ученого сообщества. Впрочем, этого мы еще коснемся ниже.

Вообще говоря, это очень интересный вопрос - как именно христианство повлияло на науку? Увы, но у нас нет ни места, ни времени для того, чтобы ответить на него всесторонне. Поэтому мы обойдемся лишь некоторыми замечаниями, но нужно понимать, что ими воздействие, очевидно, не ограничивалось. Во-первых, ученые мужи как в этот период, причем непосредственно, так и в последующем, более косвенно, испытывали на себе влияние данной веры. С одной стороны, они жили в Европе, с другой - имели дело с тем, что эта конфессия установила.

Например, принятое сегодня почти везде летоисчисление обязано своим происхождением именно христианству, потому что оно устанавливает своеобразный порог, который делит всю историю на до и после. Кроме того, оно рассматривает последнюю как линейное развитие, а это всего лишь один из вариантов взглядов на время. Есть, конечно, и другие иллюстрации, но важно не это.

Во-вторых, христианство определяло - как напрямую, через церковь, так и исподволь, с помощью представлений о допустимом и нет - круг интересов и методы познания в науке. Особенно ярко это демонстрирует период Нового времени, когда ученые начали отказываться от прежних воззрений и активно бороться с духовными властями за собственную свободу, тоже, надо отметить, несколько странную. Так, скажем, заниматься выяснением причин существования зла в мире было похвально, а стремиться к тому, чтобы выяснить настоящий возраст Вселенной - нет.

И, в-третьих. Подавляющее большинство исследований, проводившихся в данное время, на самом деле были плодом деятельности самих богословов, вследствие тотальной безграмотности всего остального населения Европы. Образ их жизни и их взгляды на мир, в конечном счете, также сказались на том, что вообще попадало в их круг интересов, а равно и на том, какие методы познания они применяли.

Этот период длился очень долго и, по сути, продолжает оказывать свое влияние на науку до сих пор. Не говоря уже о западном подходе к решению различного рода проблем, а также организации самой ученой деятельности - современные лаборатории очень сильно напоминают монашеские кельи и почти столь же святы - способ обращения с реальностью остается прежним. Пусть нынче и не говорят о том, что понять мир нужно для раскрытия природы Бога, имплицитно это стремление до сих пор с нами.

Следующую эпоху можно с полным правом назвать нововременной. Мы объединим в ней и Возрождение, и Реформацию, и, собственно, само Новое время, а также Просвещение и так вплоть до середины девятнадцатого века. С исторической точки зрения это не совсем оправданно, потому что существует уже устоявшийся взгляд на данный период. Однако в наших целях подобный подход более чем фундирован.

В сущности, в данный период велась активная борьба с христианством, как мы отмечали выше, не слишком успешная - стоит вспомнить хотя бы дуализм Р. Декарта. Ученые мужи в огромной массе отказывались от прежних мировоззренческих позиций, заменяя их на, как им представлялось, куда более рациональные и приемлемые. Именно тогда были изобретены все имеющиеся на сегодняшний момент методы и способы постижения мира, которые и поныне определяют облик науки. Ниже мы рассмотрим их более подробно, пока же отметим, что сам этот отказ от религии был не всегда последовательным. Однако как это сказалось на познании?

Во-первых, и это широко известно, люди снова обратили свои взоры к Древней Греции, точнее, ее наследию. Старые теории получали новое дыхание. Вместе с тем они не просто перелицовывались, но и подвергались критическому изучению, особенно в свете постоянно растущего массива знаний о природе. Поэтому далеко не случайно, что именно в этот период произошел раскол между так называемыми гуманитарными и естественнонаучными дисциплинами. Собственно говоря, это, во- вторых.

В-третьих, благодаря появлению книгопечатания стало возможным распространение исследований по всей Европе, с одновременно возросшим потенциалом их тиражирования. Это крайне важно. Именно с тех пор всякий ученый буквально обязан делиться своими открытиями, по крайней мере, с коллегами, но также желательно и с более широкой публикой.

В-четвертых, Новое время - то, что мы под ним подразумеваем - по сути, создало стандарты и нормы научных изысканий. Изначально, они, конечно, были не слишком строгими, но процесс их отвердевания, даже окаменения и фоссилизации уже был запущен, что, в конечном итоге, вылилось в то, что мы имеем сейчас. С тех пор как угодно изучать мир оказалось невозможным, но отныне требовалось соблюдать определенные правила.

И, в-пятых, хотя, естественно, наш список не полон. Произошел окончательный отказ от всего иррационального в пользу его противоположности. Предполагалось, что человек способен превзойти свою собственную природу и максимально, в идеале - совсем, дистанцироваться от своих переживаний и эмоций. Теперь чувствам в науке делать было нечего, что сделало ее - в отличие от всех прочих культурных практик - вообще говоря, однобокой.

Наконец, предпоследним периодом - завершающий станет темой заключительной главы - стал промежуток времени от середины девятнадцатого века до появления первых компьютеров. Подчеркнем снова, что мы тут не претендуем на общепринятую классификацию, но оцениваем исторические события по их влиянию на занятия наукой. Что принесла эта эпоха?

Во-первых, данный этап развития ознаменовался переходом от, по сути, индивидуального бытия ученого к его существованию в качестве части огромного целого. Массово - отметим это специально, потому что подобное имело место и раньше - создавались различного рода научные заведения: от университетов до, что более важно, академий. Теперь каждый, желавший заняться наукой, в общем и целом, должен был присоединиться к той или иной институции. В противном случае он или она, но гораздо реже, оказывался на обочине.

Во-вторых, с той же поправкой на массовость, возникли степени и звания. Сегодня это кажется само собой разумеющимся, но потребовались определенные усилия, а также время для того, чтобы структурировать научное сообщество в относительно стройную систему. В некоторой степени этот результат повторяет предыдущий, но с важным добавлением - появилась возможность делать карьеру в науке. Т.е. она стала проводником в мир высоких достижений.

В-третьих, в этот период в орбиту влияния Запада попал весь мир. Отныне стало невозможным продвигать вперед научное знание как- либо иначе, чем следовать европейскому образцу. Это искоренило любые альтернативные представления о реальности в принципе, в сущности, не оставив потенциальному ученому никакого выбора как в отношении путей познания, так и институционально лишив его прочих вариантов.

Эти, а равно и упущенные нами результаты тесно связаны с происходившей в это время индустриализацией и, как ее следствие, массови- зацией и общества, и культуры, а внутри них, соответственно, и науки. Ученые превратились в своеобразных космополитов с единой для всех этикой поведения, не позволяющей - потому что она существует и сегодня - обращаться к другим способам постижения мира, но одновременно предоставляющей возможности для карьерного и личного роста.

Такова история науки вкратце. Важно, впрочем, понимать, что ученые подвергались влиянию со стороны тех или иных событий не в одностороннем порядке, но активно в них участвуя, тем самым изменяя общий ход дел. Во многом современность есть плод взаимодействия этих сил, поэтому не всегда оказывается возможным точно определить причину и следствие. Как бы то ни было, но нельзя упускать из виду, что процесс познания имел определенный порядок и осуществлялся в рамках совершенно конкретных обстоятельств. К ним мы теперь и обратимся.

Тот факт, что сегодняшняя наука - это детище Западной Европы, нередко замалчивается или обходится стороной. Несмотря на титанические - особенно в последнее время - усилия по вычищению, условно выражаясь, атлантического духа, современные ученые неявно, а порой и открыто являются не гражданами мира, чего, кстати, они всей душой желают, но обитателями определенного куска суши, мало заметным и примечательным с точки зрения географии.

Даже то, что целый континент назван Евразией, намекает на превосходство Европы над Азией, несмотря на то, что последняя неизмеримо больше, а первая представляет собой маленький аппендикс. Кроме того, забавно, что до сих пор многие, но не все, между прочим, карты мира опять же помещают Север сверху, а Юг снизу, тем самым, выявляя совершенно очевидные предпочтения. Конечно, нам могут возразить в том смысле, что именно жители этого отростка сумели и на деле осуществили проект по глобализации и вообще познанию реальности, просвещению. В свою очередь, отметим, что результат редко подвергается действительному, не говоря уже о тщательном, рассмотрению, в худшем случае подобный вопрос не ставится вовсе. Мы же предлагаем его открыто.

Поэтому, в-третьих, наука - это плод стараний Западной Европы. Но так ли это хорошо? Увы, история не терпит сослагательного наклонения. Мы, разумеется, могли бы пофантазировать на тему того, каким был бы мир, если бы его делали не люди Атлантики, но кто-нибудь другой, но это, все равно, ни к чему бы не привело. Размышления в духе «а что, если бы...» иногда полезны, но, к сожалению, не в данном случае. Вследствие этого нужна не критика, а тщательный разбор.

Итак, что есть такого в Европе, чего не было в других частях света, и что позволило ей создать то, что мы ныне именуем наукой? Или иначе - какие черты и свойства культуры данного участка суши позволили ученому состояться как таковому, а во всех остальных широтах, наоборот, помешали, или, по крайней мере, не способствовали?

Во-первых, о чем нередко упоминалось и раньше, но по поводу, в основном, становления капитализма, Европа представляла собой в Средние века, а равно, надо отметить, вообще всегда - за исключением римского периода, но тут все понятно - территорию большого количества конкурирующих государств или их подобий. Соревновательный характер науки вряд ли у кого-то вызовет сомнение, но он должен был быть, если, разумеется, мы хотели бы получить то, что имеем сегодня.

Как известно, ученые предлагают различные версии того, как устроен наш мир. Отчасти напряжение между ними снимается уже упомянутой этикой. Существуют критерии истинности, которые, как предполагается, незыблемы - пожалуйста, снова наследие христианства - и следуя которым выявляется правота одного и ошибка или заблуждение другого. Как бы то ни было, но конкуренция налицо.

В других частях света ничего подобного не было. Очень часто контрпримером Европы называют Китай. Мол, его монолитность и целостность не позволили ему в итоге создать то, что у Запада получилось, несмотря на куда более серьезный потенциал и действительно великую культуру. Напротив, бесконечная борьба и людей, и концепций вела к истине, ну, или к тому, что под ней имелось в виду.

В любом случае Европа и вправду всегда представляла собой арену для сталкивающихся друг с другом индивидов, а равно и их мыслей по поводу себя и мира, и это обстоятельство до сих пор, по крайней мере, на словах бережно охраняется. В других частях света подобного либо не было, либо оно проявляло себя не столь ярко и красочно.

Поэтому, во-вторых, Запад имел очень хороший низкий старт. Автор этих строк, рассказывая своим студентам о русской философии, в реальности теософии, постоянно упоминает о том, что у России не было своей Греции. В общем и целом, это справедливо для всех регионов нашей планеты. Тот факт, что религия и наука возникли почти одновременно свидетельствует в пользу того, что людям в то время требовалась новый - взамен мифологии - взгляд на мир. И решение этой задачи было разным во многом благодаря несходной географии.

Для того чтобы понять, насколько местоположение того или иного общества важно для его развития, стоит обратиться к произведениям Д. Даймонда. Вне зависимости от того, согласитесь ли вы с ним или нет, существенно то, что география действительно оказывает сильное влияние на конечный результат, а равно и на сам ход осуществляющихся прогресса или регресса. Доступная территория - это, конечно, не судьба, но зато очень хочет ею быть.

В данном отношении Европе, если это можно так выразить, просто повезло. В наличии были и удобное расположение, и подходящая для мореплавания береговая линия, и мягкий климат, и изобретения предшественников, и умные - в лице египтян и ассирийцев - соседи, и многое другое. Трудно переоценить все это, особенно в свете того, что нам демонстрирует история. Как бы то ни было, но важно понимать, что жители этой части Земли также приложили немало усилий для того, чтобы стать такими, какими мы их и знаем.

В-третьих, о чем тоже нередко упоминают. Христианство очень уступчиво процессу деления. Если сегодня посмотреть на его карту, то можно легко убедиться в том, что количество деноминаций в нем не только велико, но и даже зашкаливает. Одно перечисление всех его разновидностей заняло бы, наверное, порядочный абзац, не говоря уже о том, чтобы показать отличительные черты каждой из них.

Конечно, например, тот же буддизм не в меньшей степени многолик. И потому, в общем и целом, неудивительно, что в его рамках оказались возможными медицина и астрономия, со своей, правда, спецификой. Однако самого по себе деления той или иной религии недостаточно для того, чтобы породить науку. Необходимо нечто большее.

В отличие, скажем, от ислама христианство не столь однозначно. Если не учитывать Нагорную проповедь, то никаких совершенно однозначных правил поведения мы в Евангелиях не найдем, хотя, может, это и спорное утверждение. Кроме того, Троица, присутствующая как, с одной стороны, одно лицо, а с другой - триада Отца, Сына и Святого Духа, а равно и прочие логические несостыковки, свойственные, впрочем, всем системам верования, неизбежно вели к желанию прояснить ситуацию, прибегая к средствам, явно не религиозного характера.

В сущности, христианство - по крайней мере, в том виде, в котором оно состоялось как конфессия, - изначально содержало в себе зерна собственного саморазрушения. Более того - после раскола на католичество и православие Европа получила версию менее ортодоксальную по сравнению с Константинополем. Нелишне будет отметить, что восточный вариант на Западе называется именно так - старым.

Учитывая эти, а равно и все прочие особенности истории, культуры и географии Европы, которые мы тут не привели, трудно недоумевать по поводу того, почему данный участок планеты смог, а все остальные - нет - произвести науку на свет. Не обошлось в данном процессе и без счастливых случайностей и без отходов назад, но генеральная линия была задана изначально. Выражаясь несколько высокопарно, появление ученого здесь было предопределено заранее.

Подытоживая, нужно отметить следующее. Современное научное знание есть продукт совершенно конкретных обстоятельств. Разумеется, сегодня многие люди наслаждаются теми плодами, которыми их потчуют ученые, но нельзя забывать и о том, что все могло произойти и иначе. И кто станет с уверенностью утверждать, что хуже? Впрочем, конечно, и не обязательно лучше. В любом случае нужно помнить, что мир таков, каков он есть, а история, как неоднократно - и не только нами - подчеркивалось, не терпит никаких мыслительных экспериментов по собственному трансформированию. Однако это не означает того, что она могла быть другой. Что ставит многочисленные вопросы о том, что есть истина.

Следующим важным фактором, оказывающим влияние на то, что мы, в конечном счете, знаем, является наша собственная субъективность. Она существовала во все времена и повсеместно, и трудно представить себе такую ситуацию, которая бы была лишена ее начисто. Тем не менее, последнюю постоянно декларируют, забывая о том, что она - ни в принципе, ни на практике - не реализуема.

В этом смысле ученые представляют собой крайне интересных персонажей. Мы все, в той или иной степени, уверены в своей правоте и нередко готовы ради нее на весьма серьезные жертвы, но научное сообщество - случай особый. Почему-то считается, как нам представляется не вполне обоснованно, что в рамках данной группы людей субъективность, если и имеет место быть, то в сильно разжиженном варианте. При этом начисто забывается о том, что ее представители - это такие же существа, как и все прочие.

Проиллюстрируем это примером. Автор данных строк в свое время читал замечательную во всех прочих отношениях книгу нобелевского лауреата Э. Кандела, посвященную механизмам функционирования памяти. Несмотря на огромную научную ценность данного труда, последняя его часть - непонятно зачем, учитывая специфику этой работы, - была отдана на откуп теме судьбы евреев во времена Второй мировой войны, и шире - вообще их бытию как народу.

Никто не станет спорить с тем, что Холокост был и остается крайне гнусным, чудовищным, омерзительным и отвратительным преступлением, против конкретной национальности и больше - против человечества в принципе. Мы ни в коем случае не должны забывать данный урок истории и просто обязаны пытаться предотвратить нечто подобное в дальнейшем, а также помнить обо всех его невинных жертвах. Но признание всего этого нисколько не оправдывает автора, потому что, повторимся, речь шла о памяти, причем в ее биологическом виде.

Тот факт, что Э. Кандель- еврей по национальности, хоть и многое объясняет, однако ни в коей мере его не прощает. Более того, немало места в своей книге он также отдает совершенно прозаическим вещам, вроде своих взаимоотношений с супругой, детьми и всеми теми, с кем ему приходилось встречаться по жизни. Может быть, это и разбавляет научный труд и делает его более читабельным, но, простите, к чему все эти подробности? В конце концов, есть жанр автобиографии, и кому будет интересно следить за перипетиями судьбы автора, лучше обратится к подобного рода произведениям.

Данный случай, конечно, пограничен. Далеко не все, даже больше, подавляющая часть трудов ученых пишется таким образом. Обычно люди сконцентрированы на предмете своего интереса и редко, если вообще, отвлекаются от него, при этом соблюдая определенную последовательность в изложении, а, кроме того, придерживаясь установленного стиля и манеры подачи материала. Но и в таком виде субъективность остается. Давайте теперь поясним, почему она принципиально не поддается искоренению и отчего она столь вездесуща.

Во-первых, и это касается решительно всех людей на планете, каждый из нас имеет свой собственный уникальный опыт. Мы все пришли туда, где сейчас находимся, совершенно конкретной тропой, повторить которую больше ни у кого и никогда не получится, к каким бы средствам и обманным трюкам мы ни обращались.

Столь тривиальное заявление почему-то нередко игнорируется, а то и вовсе замалчивается. Люди неявно или же открыто предполагают, будто это не имеет никакого значения. Мол, ученые, проявляя чудеса увиливания и сверхестественного лавирования, каким-то волшебным способом умудряются забыть обо всем том, что с ними до сих пор приключилось, и концентрируются исключительно на важном, т.е. предстают эталоном непредвзятости в мире страстей и эмоций. Более того - существами без истории, вспомните о европейской родине науки, что не принимается в расчет.

Начнем с того, что последнее попросту невозможно. Есть, конечно, концепция, согласно которой Земля и все ее обитатели была создана пять, десять, кому как нравится, минут, секунд и т.д. назад со всей ее памятью о том, чего, на самом деле, никогда не случалось. И эта теория неопровержима. Однако это, положа руку на сердце, ничего и не меняет. В таком случае ученые тоже обладают знаниями о прошлом, и выйти из данного порочного круга у них, а равно и у всех прочих, при любом раскладе не получится.

Как правило, люди недооценивают то, что было. Но как указывалось выше, в реальности человек и есть свой собственный, уже пройденный путь, а настоящее слишком мало, чтобы хоть на что-то претендовать. Например, тот факт, что ученый вообще выбрал именно данный вид занятий, уже говорит о том, что нечто случилось с ним в прошлом, чего, заметим, не произошло со всеми остальными.

Например, А. Эйнштейн довольно плохо учился в вузе, вследствие чего он не имел возможности получить университетскую должность, и поэтому он устроился работать в патентное бюро. Кто знает, что вышло бы из-под его пера, если бы все-таки на какую-нибудь кафедру его приняли? Мы не пытаемся тут разводить демагогию, но должно быть понятно, что во многом теория относительности обязана своим происхождением тем, во что был вовлечен ее автор. И мы не имеем в виду слухи о ее якобы краже.

В этом смысле слишком легко впасть в ошибку тотализации истории. Потому что если она ведет нас туда, куда и направляет, то у нас, в общем и целом, отсутствует всякий выбор, раз уж пути проторены и рельсы проложены. С одной стороны это так. Очень многие будущие события предопределены не только тем, что есть сейчас, но и тем, что было в прошлом. И да, мы сами представляем собой тех, кого вылепил наш опыт.

С другой стороны, во всякое данное мгновение у нас имеется огромный пул вполне реализуемых стратегий поведения, а, значит, мы все- таки не лишены столь ценного удовольствия, как метания между вариантами дальнейшего развития событий. И это тоже так, потому что даже при самых неблагоприятных условиях, какой-никакой, но выбор у нас есть. Но позвольте усугубить ситуацию. Сыграем в вечное «а что, если...»

Люди склонны сожалеть о тех или иных происшествиях в прошлом, в настоящем, а равно и в будущем - по крайней мере, о тех, что просто обязаны случиться или же разворачиваются на их глазах. Мы все думаем, что было бы, если бы мы не сделали того-то и того-то. И болыпинству представляется, что подобные размышления вполне логичны и уместны, но это колоссальное заблуждение. В действительности они насквозь иррациональны и совершенно ни к месту. Сразу предупредим, что здесь очень легко запутаться, но попытайтесь все-таки соблюдать некоторые правила отстраненности и непредубежденности. Итак.

Можно ли сожалеть о том, чего не было? Вполне. Мы все способны представить себе ужасные события, которые потенциально огорчат нас. Но совершать нечто подобное равносильно походу в кино на какой- нибудь ужастик, т.е. посмотрели и довольно скоро забыли. Какой прок в том, чтобы бесконечно обжевывать детали и нюансы сюжета, если вы не занимаетесь этим профессионально? Правильно, никакого.

Но то же самое справедливо и в отношении наших прошлых неудач. Жалеем мы о них именно потому, что они случились. Если бы мы исправили что-то в своем прошлом, то их бы и не было, а, значит, мучительное их обдумывание стало бы невозможным. Т.е. сам акт скорби стал осуществим только из-за того, что нечто произошло. И мы ни в коем случае не должны принижать значительность данного утверждения.

Дух захватывает от того, сколько самых разных событий, людей и их взаимопереплетений случилось с нами. Чуть-чуть в сторону- и наш мир был бы иным. Кстати, именно на этом предположении выстроен фильм с Г. Пэлтроу в главной роли «Осторожно, двери закрываются». Не вернись она домой, и не встретила бы любовницу своего мужа. И сюжет последовательно рассказывает о разных вариантах с несколько, правда, предсказуемым финальным выбором.

И это только усугубляет ситуацию. Потому что мы никогда не знаем, как было бы, если бы мы повели себя по-другому, т.е. не так, как мы это сделали в реальности. Мир являет собой очень сложное и запутанное целое, части которого в огромной степени взаимозависимы. Если бы мы что-то совершили иначе, то и все остальные бы, по крайней мере, в малой степени подкорректировали свое поведение, а следовательно, и действительность сегодня за окном была бы не той, что мы наблюдаем.

Однако прошлое уже дано. Оно незыблемо и непоколебимо. В этом смысле все путешествия во времени назад парадоксальны, потому что отменяют самих себя. В реальной же жизни они возможны только как мыслительный эксперимент, не более, да и то исключительно потому, что, повторимся, нечто случилось. Поэтому нет никакого прока в том, чтобы о чем-то сожалеть, оттого что мы, чувствующие скорбь, существуем благодаря, а не вопреки своей истории.

Во-вторых, и это нередко упускается из виду, учеными становятся зачастую потому, что занятия наукой предполагают некоторый тип людей, предрасположенных к тому, чтобы искать истину, и это при том, что ее поиск по определению обречен на провал. Конечно, в современном мире это замечание, наверное, не играет огромной роли вследствие того - хотя об этом речь пойдет ниже - что сегодня данная профессия целиком и полностью институционализированна. Тем не менее, некоторую ценность данный аргумент все же сохраняет и поныне, а, возможно, и приобретает дополнительную стоимость.

Да, некоторые гении посвятили себя тому, благодаря чему они стали впоследствии известны, уже в раннем детстве. Но указание на выдающихся людей всегда чревато избыточностью. Зайдите в любую лабораторию на Земле и вы увидите совершенно обычных индивидов, в лучшем случае обладающих соответствующими талантами, в худшем - просто занимающихся научной рутиной.

Если выдернуть прохожего с улицы и запихнуть его на какой-нибудь симпозиум, ему станет скучно. Вообще ученость нередко представляется именно как нечто утомительное и тоскливое. И отчасти так оно и есть. Тот же Э. Кандель проводил бесконечные и однотипные эксперименты над аплизией - это такой моллюск - которые любого нормального человека повергли бы в столь же безграничное уныние. И уверяем вас, во многом наука к этому и сводится. Откровения и, как это модно сейчас называть, инсайты случаются прискорбно нечасто, более того - после многочисленного повторения одних и тех же операций. И это, согласитесь, выдержит далеко не каждый.

Разумеется, в отношении большинства профессий можно сказать то же самое. Не думаем, что сортировщики куриных яиц в восторге от своей работы, равно как и вообще все те, кто в силу разных причин должен каждый день претерпевать многочисленные неудобства, связанные с добычей средств к существованию в современном мире. Реальность сегодня именно такова.

Но важно также и то, что различные научные виды деятельности, особенно в отдельных сферах познания, мало, если вообще подходят большинству людей. Потому что быть ученым - пусть и так, как это, как правило, представляют себе обыватели - это значит посвятить себя совершенно конкретным практикам, нежелательным для подавляющей части населения нашей планеты. Выразим это более откровенно - вообще всякая профессия требует определенного вида людей.

Наука, насколько бы многогранна она ни была, не является в данном ряду исключением, но только подтверждает правило. Сразу хотим отметить, что мы затруднились бы перечислить все качества и характеристики людей, которые рекрутируются в сообщество ученых. Если бы вообще кто-то смог предложить нечто подобное, ему или ей стоило бы поставить памятник, потому что в таком случае реализовалась бы давняя мечта человечества о нахождении для каждого ровно того вида деятельности, к которой он наиболее предрасположен. Увы, но сделать этого пока нельзя. Тем не менее, некоторые подсказки у нас все же имеются, хотя они и обладают рамочным характером.

Первая и самая - по крайней мере, так должно быть - фундаментальная. Поиск истины сопряжен не только с рутиной по ее добыванию, но и осознанием того, что даже после своего нахождения она, рано или поздно, будет опровергнута более свежими исследованиями. Всякий ученый, если он, разумеется, таков, живет с этим пониманием и ни при каких обстоятельствах не способен из него вырваться. Естественно, это накладывает отпечаток на то, как он воспринимает и что он думает по поводу себя и мира вокруг него, а, значит, и на конечный результат своих усилий - знания. Последние, следовательно, всегда рассматриваются как временные.

Вторая. Любой представитель науки обязан принять в качестве неотъемлемого атрибута своей деятельности ряд правил и норм, которые он должен будет соблюдать до тех пор, пока он остается ученым. Этих предписаний не так уж и много, но они отличаются от кодексов, регулирующих прочие профессии. Так, например, нужно быть честным в отношении новых данных, а также с коллегами. И т.п.

Третья. Никто и нигде не отменял традиций. Скажем, сложно, хотя и возможно, вообразить себе тракториста - да простят нас эти люди - который бы всячески нахваливал своего предшественника. Мол, и тому, и другому обучил, то-то и то-то мне рассказал и показал, все объяснил, куда я без него. Забавно, не правда ли? Но подобное поведение перестает быть таковым, если мы видим ученого, который благодарит своих более старших товарищей за все то, что они ему дали. Вообще говоря, это работает в обоих направлениях, потому что умудренные опытом просто обязаны передавать его следующим поколениям.

Наверное, найдутся и другие подсказки, но нам важно другое. Из приведенных примеров ясно, что человек, желающий стать частью мира науки, должен принять на себя ряд обязательств, неподъемных или нежелательных для всех прочих людей. Тот факт, что учеными становятся далеко не все, о многом говорит. Это означает, что вперед нас движут люди с определенными склонностями и пристрастиями, а, следовательно, и с особым взглядом на мир, который затем и реализуется в конкретные знания.

Трактористы не занимаются наукой, хотя, вполне вероятно, у них и получилось бы лучше, а, может, и хуже. Ученые же, в свою очередь, не возятся с подобной техникой, если, разумеется, в ней нет ничего для них интересного. Однако первые не претендуют на истину, тогда как вторые как раз охотно это делают. Мы не хотим этим сказать, что представителей данных профессий нужно поменять местами или совершить какие-либо сравнимые по глупости с такими рокировками перестановки. Нет. Все, что мы пытаемся тут донести до читателя, сводится к следующему.

В науку идут и в ней пребывают люди с определенным подходом к реальности. Да, они сильно непохожи друг на друга, но это не отменяет их огромного сходства. Относясь к миру так, как это делают они, можно получить лишь такие, какие у них и оказываются, но не другие результаты. Иные взгляды и позиции, что очень вероятно, породили бы иные же плоды. Но этого не происходит, что и замыкает круг, который так замечательно сам себя и воспроизводит.

И еще одно. Стоит также добавить, что, как и в любом другом современном социальном институте, в науке ошивается огромное количество посредственностей. И это плохо только на первый взгляд, потому что как-то иначе сегодня попросту не может быть. Поясним почему.

Нынче ученое сообщество представляет собой довольно большое - по любым меркам - образование. Уже одно это обстоятельство позволяет различного рода серым личностям пребывать внутри него без опасения быть изгнанными именно вследствие малости и незначительности своего вклада в совместное дело. Но гораздо важнее не это, а то, что работа, выполняемая такими людьми, как правило, не внушает ни у кого особого трепета и, тем более, желания к ней приступить. Приведем пример.

Скажем, кто-то хочет проанализировать возможную связь между упомянутым выше внутриутробном развитием и последующими успехами теперь уже ребенка в средней школе. По понятным причинам количество данных, которые необходимо обработать, настолько велико, что вряд ли по силам единственному, пусть и крайне одаренному исследователю. Поэтому он и вынужден обращаться за помощью к не столь выдающимся своим коллегам.

В последнее время, впрочем, данное затруднение стало несколько менее значимым во многом благодаря использованию в научном процессе компьютерных технологий, однако последние не устранили его полностью. Осталась проблема ввода информации, никуда не исчезла необходимость слежения за самими электронными устройствами, да и внимательное изучение конечных результатов все еще остается прерогативой человека, а не машины.

Кроме того, как бы это ни прозвучало банально, мир ученых - это, в том числе, и рутинные операции по поддержанию самого процесса познания, включающие в себя и тривиальную потребность в пище, и определенную организацию рабочего пространства, и обеспечение литературой и всеми расходными материалами, и многое другое - не в последнюю очередь заполнение разного рода бюрократических формуляров и бумажек. Таким образом, посредственности остаются, а необходимость в них не просто не падает, но даже и растет со временем.

В-третьих, субъективность имеет и непосредственное свое проявление. Выше мы уже писали о том, что человеческий организм устроен совершенно определенно. Теперь нам нужно лишь усилить данный аргумент, указав на то, что каждое тело уникально. Т.е. мы не просто воспринимаем реальность в сугубо людском модусе, но и видим ее исключительно так, как это свойственно нам, а именно вот этой физиономии в зеркале.

В лекциях, посвященных проблеме мировоззрения, преподаватель философии должен отметить то, что для любого из нас всегда есть противопоставление между Я и всей остальной действительностью. Никто не способен выйти из собственной плоти за тем, чтобы посмотреть, как выглядит реальность в чужих глазах. Люди склонны забывать об этом, но оттого данный факт не перестает влиять на них. Как это работает?

Ученые уже достаточно давно выяснили, что каждый человек воспринимает мир непохожим на всех прочих образом. Так, например, зеленый цвет для одного не сводится к нему же у другого. Разнятся оттенки, включаются дополнительные факторы, а, помимо остального, существуют привычки. Те из нас, кто не располагает синестезией, вообще не поймут их счастливых обладателей. И все это, а равно и то, что мы не упомянули, сказывается на картинках в наших головах.

Научное сообщество в данном отношении порой даже более ранимо и уязвимо, чем любая иная совокупность профессионалов. Прежде всего, по сути, постоянно тлеют споры о дефинициях. Разумеется, ученые соглашаются между собой по поводу определений, но это касается обычно таких понятий, которые не критичны. С другой стороны, они все имеют тенденцию стать таковыми.

Решить эту многовековую дилемму вряд ли представляется возможным. Да, этикет и правила, в конечном счете, ослабляют эту борьбу не на жизнь, а на смерть, но не устраняют ее совсем. Что и выливается в появление школ и направлений, которые нередко настолько полярны, насколько это принципиально реализуемо. Конечно, некоторые базовые категории остаются общими для всех, но за ними, как правило, высится стена непонимания, отчуждения, а зачастую и ненависти.

Со своей стороны добавим, что споры о понятиях более или менее безосновательны, особенно в гуманитарных науках. Представители этих дисциплин настолько привыкли включать в слова дополнительные смыслы, что последние попросту утратили всякую значимость или же разрослись настолько, что перестали отвечать критериям краткости и доступности. И теперь все дискуссии вращаются не вокруг по- настоящему важных вещей, а по поводу определений.

Вторая линия раскола между учеными самых разных мастей лежит в плоскости интерпретации. Проблема состоит в том, что не существует, да и не может, пусть и потенциально или в теории, быть двух одинаковых точек зрения. Т.е., конечно, люди способны достигать консенсуса, но при этом их взгляды, все равно, остаются отличными. Каждый из нас смотрит на мир изнутри себя, но, помимо, прочего, толковать реальность мы все привыкли по-разному.

Автор этих строк порой бывает поражен, как у его коллег получилось увидеть, например, из какого-нибудь графика некую тенденцию. Он лишь наблюдает точки и кривые и никаких закономерностей. Не будем спорить о том, насколько мы правы, потому здесь важно совсем другое. Если вам, скажем, подмигивают, то понять, что именно вам хотят этим мимическим движением передать нельзя до тех пор, пока вы не выясните этого напрямую, однако в большинстве случаев сделать этого не получится.

Например, те же психические переживания скрыты от исследователя, а наглядное поведение может и на деле интерпретируется по- разному. Разумеется, есть точки схождения и даже согласия, но за этим фактом скрывается более страшная истина, согласно которой истолковать что-то однозначно, т.е. так, чтобы не возникло никаких сомнений по поводу трактовки, в сущности, нереально.

Все это усугубляется тем, что уже было сказано выше, а именно фактом различия восприятий у людей. И как будто этого мало, все мы в тот или иной период времени, а равно под действием собственных эмоций и переживаний смотрим на мир под неодинаковыми углами зрения. И это делает проблему интерпретации неразрешимой по своей сути.

Разумеется, дела обстоят не настолько плохо, как мы это описали. В противном случае никакой науки попросту бы не было. Но в том-то и дело, что ученые мужи обычно забывают о том, что вообще всякое их знание - это все-таки мнение, но не истина, т.е. трактовка, описание и указание, но не то, что существует в действительности. Мы способны лишь истолковывать мир, но не обладать сведениями о нем. В этом смысле, кстати, взгляды того же шамана или же священника столь же оправданы.

И последнее, хотя мы наверняка что-то упустили. Современное, а равно и прошлое, и будущее научное знание тотально неполно. В сущности, ученым гораздо проще сказать, что им известно, по сравнению с тем, что нет. Потому что последнего не то, чтобы на порядки, но без шансов для первого на победу в любом обозримом грядущем больше. В реальности все мы с каждым удачным шагом еще глубже вглядываемся в бездну, которая, как правильно говорил Ф. Ницше, уже смотрится в нас.

Впрочем, это обстоятельство тщательно замалчивается или же ему не придается особо важного значения. Ученые должны выглядеть как светочи знания, а не как небезызвестный персонаж из произведений Н. Носова. И потому наши коллеги делают прогнозы, объясняют те или иные явления в природе, а также пишут многочисленные статьи и другие труды только за тем, чтобы забыть, наконец, о том, насколько они несведущи.

Конечно, не обходится без честных людей. Эти правдорубцы - и мы высокомерно не причисляем себя к ним, как могло бы показаться на первый взгляд - открыто признают собственное невежество. Но это мало что меняет. По понятным причинам такой подход приносит слишком мало пользы. Если кто-то заявляет о том, что ему ничего не известно - вспомните Сократа, - то и отношение к нему, как правило, складывается не слишком дружелюбное - и снова древнегреческий мыслитель. Гораздо выгоднее говорить о том, что вы нечто постигли, а тот факт, что это достижение бесконечно мало на фоне вашего незнания, лучше припрятать подальше и поглубже, так, чтобы никто и никогда не нашел.

Мы еще вернемся к данной теме в следующей главе, пока же отметим, что такое поведение свойственно вообще всем людям. Утверждать, что вы ничего не знаете, почти всегда значит обрекать себя на, по меньшей мере, непонимание со стороны окружающих. В худшем случае вам грозит встреча с чашей цикуты. Собственно говоря, поэтому ученые редко произносят нечто подобное.

Теперь, если мы внимательно посмотрим на приведенные нами линии раскола в научном сообществе, мы увидим не только и даже не столько самих мыслителей, которые составляют, пусть и весомую, но все же часть человечества, но и самих себя. Наша субъективность - в отличие от наших знаний - не имеет границ. Мы смотрим на мир своими - и только ими - глазами, имеем совершенно конкретный опыт обращения с реальностью, а, значит, и интерпретируем ее на свой лад, и, кроме того, путаемся в понятиях.

Никто - а зачастую ученые больше других - не способен выйти наружу из самого себя с тем, чтобы взглянуть на мир непредвзято и объективно. Можете быть уверены, что если кто-то претендует на нечто подобное, он или она почти наверняка жульничает. Говорить такое означает не понимать самой сути жизни и человечности, а потому и идти наперекор естественному - не побоимся этого слова - порядку вещей.

Последний фактор, который оказывает довольно ощутимое влияние на то, что мы знаем, является следствием функционирования антропного принципа. В своих работах мы нередко обращаемся к его помощи, поэтому здесь обрисуем его суть вкратце. Она сводится к тому, что настоящее есть почти неизбежный продукт прошлого. Или грубее - будущее предопределено.

Роль данного принципа традиционно недооценивают, более того - отвергают его существование вообще. Считается, что чего-то заранее данного нет, тем самым спасая столь пестуемую и лелеемую свободу воли. Впрочем, подобное поведение несколько странно, потому что таким образом последнюю никак не реанимировать, особенно в свете многочисленных нейрофизиологических исследований, а равно и учитывая то, что было сказано нами ранее.

Тут мы попытаемся применить этот принцип в самом широком его значении. В общем и целом, мы постулируем то - и не это не подлежит никакому сомнению - что наше знание конституируется фактом нашего присутствия на Земле, т.е. в совершенно конкретном месте в бесконечной Вселенной, а также нашим нынешним неведением относительно того, существует ли иной разум, помимо нашего.

Подобные соображения, насколько нам известно, редко, если вообще принимаются в расчет. Тем не менее, они не лишены смысла, о чем, как мы надеемся, станет ясно ниже. В любом случае вопрос по поводу того, насколько наше местоположение влияет на наше знание, вполне правомерен. И потому начать мы хотели бы с того, играет ли какую-то роль наша позиция на нашей планете, а уж затем перейдем ко всей Вселенной.

Даже отвлекаясь от культуры и истории, человек далеко не безразличен к тому, где он находится. География - не в том смысле, как мы о том писали выше - во многом определяет и наше самочувствие, и наш взгляд на мир. Всем известно, что, например, горный воздух разряжен, что имеет вполне ощутимые последствия на деятельность нашего мозга, а засушливость вообще сопряжена с угрозой для жизни.

Более того, мы можем включить в наше рассмотрение не только сугубо физическую локацию, но и социальную, и даже культурную, потому что то место, которое человек занимает в различного рода искусственно созданных иерархиях, столь же важно, как и его положение в реальном мире. Понятно же, что подчиненные видят ситуацию не так, как это делает их начальник.

Волею судеб вышло, что каждый из нас рождается не в безвоздушном пространстве, но где-то. Это место в последующем определит и тот язык, который мы усвоим, и те культурные практики, которых мы впоследствии будем придерживаться, и те нормы и правила, которые станут для нас неотъемлемой частью нашей жизни, и многое другое. Разумеется, мы способны менять свою позицию на географической карте, однако это само по себе определяется уровнем развитости наличных технологий, а также прозрачностью естественных и искусственных границ.

Понятно, что и само пространство обычно организовано по-разному, что отчасти является результатом культурного воздействия, а в какой-то степени - определяется им самим. Поэтому для одного человека естественным будет данный пейзаж, тогда как для другого - уже совсем иной. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Очевидно, что близкое для нас - это, как правило, то, что мы знаем лучше, хотя с этим и можно поспорить. Далекое - напротив, незнакомо и нуждается в уточнении, впрочем, и это подлежит сомнению. В этой связи мы всегда - и э го нужно подчеркнуть особо - находимся либо в благоприятной для нашей осведомленности позиции, либо не очень. Ведь ясно же, что для приобретения, например, навыка ориентирования в Париже, гораздо выгоднее самостоятельно исходить этот город, чем изучать его карты. И если вас данная иллюстрация не устраивает, все равно, положение играет огромную роль в нашем невежестве.

То же самое справедливо и в искусственных ландшафтах - от физического до культурного. Во втором случае существуют такие вещи как статус, место в иерархии, принадлежность к той или иной страте, уровень грамотности и т.д. Кроме того, не стоит забывать также о том, куда данное общество помещает самого человека и как оно рассматривает отношения между собой и природой.

Скажем, западная культура нацелена, пусть это и звучит несколько грубо, на покорение нашей естественной среды обитания, что неизбежно сказывается и на том, как ее представители воспринимают мир, и на том, как они с ним обращаются, что, в свою очередь, выливается в тот или иной тип знаний о нем. Современные же охотники-собиратели более непосредственно вписаны в занимаемый ими ландшафт, что имеет совершенно иные результаты - и гносеологического, и праксиологического характеров.

Помимо прочего, нужно упомянуть и о, условно выражаясь, везении того или иного общества в отношении оккупированной им экологической ниши. Мягкий климат может способствовать познанию, тогда как экстремумы по обоим концам шкалы, наоборот, препятствовать. Наверное, было бы не очень комфортно наблюдать целыми месяцами за тропическими ливнями где-нибудь в Юго-Восточной Азии, но даже если бы вас это и удовлетворило, то, по крайней мере, на мир вы бы стали смотреть иначе - в соответствии с новым опытом, если, разумеется, у вас его до сих пор не было.

Так получилось, что каждый участок нашей планеты отличается от всех прочих по очень многим параметрам, начиная с количества выпа- даемых за год осадков и заканчивая средней температурой за май. Конечно, места могут быть и похожи, но это не сделает их идентичными, а, значит, люди, обитающие там, имеют разный опыт, что отражается, в свою очередь, на том, как они воспринимают мир, а равно как и что они по данному поводу думают.

Может показаться, что фактор географии мало что дает в понимании того, что и как человек знает о природе. Но это не совсем так. Например, тот факт, что аврамиистические религии появились на Ближнем Востоке, многое говорит о том, что, по крайней мере, изначально думали по поводу священных текстов люди, их почитающие. Разумеется, дальнейшее развитие событий несколько подкорректировало общую картину, но центральные положения этих писаний до сих пор отражают специфику данного места планеты. И вряд ли кто-то станет спорить с тем, что индивид, разделяющий представленный в них взгляд на свою среду обитания, понимает мир не так, как это делают члены других конфессий.

Даже если учесть то, что сегодня процессы глобализации стирают различия между различными географическими локациями, все равно, те не перестают оказывать свое влияние на своих обитателей. В этом можно убедиться, и обратившись к произведениям уже упомянутого Д. Даймонда, и даже в большей степени - к работам де Ближа. Как бы то ни было, но физическое расположение все-таки имеет значение.

Впрочем, гораздо интереснее совсем другое. Помимо того, что каждый из нас находится в совершенно определенном месте, все мы живем на одной планете. До сравнительно недавнего времени данный факт вообще вряд ли кем-то принимался в расчет. Люди, до сих пор населявшие Землю, существовали так, будто им было абсолютно неважно, обитаемы ли иные небесные тела, и, весьма сомнительно, чтобы задумывались о положении нашего общего дома во Вселенной.

Конечно, и сегодня для довольно многих наших современников Земля предстает в виде единственного астрономического объекта, по сути, сводится ко всей Вселенной. Однако для большинства нынче это не так, и, по меньшей мере, образованные люди в курсе того, что наша планета является далеко не единственным небесным телом, но одним из, по большому счету, бесконечного числа прочих.

Современные космологические представления говорят о том, что Земля выступает в качестве относительно тривиального небесного тела, вращающегося вокруг - в действительности по более сложной орбите - столь же банальной звезды. И таких систем во Вселенной много, если не сказать бесчисленное количество. События, происходившие в прошлом с нашим домом, тоже не являются чем-то выдающимся. В общем и целом, ничего особенного в нашей планете нет.

Все это поднимает вопрос о единственном - так, по крайней мере, полагают сторонники исключительности Земли - качестве, отличающем наш дом от всех остальных небесных тел. С этой целью даже ведутся поиски так называемых экзопланет, которые также могли бы породить жизнь, выступающей в роли того, что и делает данное место во Вселенной уникальным. Увы, но приходится признать, что все наши усилия пока что тщетны. То ли мы слишком неразумны - тоже, кстати, последний оплот веры, то ли нынешние технологии чересчур слабы - и этот аргумент почти сводится к первому, то ли с нами попросту никто не хочет связываться или не понимает, как это провернуть.

Мы не хотим тут никого расстраивать, но, по всей видимости, ничего из ныне предпринимаемых попыток связаться с инопланетным интеллектом, если таковой, конечно, существует, не выйдет. Учитывая то, что Вселенная бесконечна и, более того, продолжает расширяться, причем, как выясняется, со все возрастающей скоростью, у нас нет никакого шанса на то, чтобы, наконец, понять, являемся ли мы единственными разумными существами во всем мироздании, либо таких, как мы, очень и очень много. Однако кое-какие подсказки у нас все же имеются.

Во-первых, бесконечность Вселенной. Если это действительно так, то нет никаких оснований думать, будто мы в ней представлены в единственном экземпляре. Да, возникновение жизни, а уже потом и интеллекта представляют собой события крайне редкие, если не сказать исключительные. Но, принимая во внимание неограниченный простор для экспериментирования, наше мироздание обязательно, подчеркнем это, должно было создать нечто подобное нам не просто много, а колоссальное количество раз. Обычная логика.

Во-вторых, если Вселенная постоянно расширяется, а это, видимо, так и есть, то даже призрачные шансы на то, чтобы встретить другую - а, может быть, и ровно такую же - жизнь, у нас отпадают. Хотя, как знать, может, будущее столкновение галактик позволит нам все-таки это выяснить? Это вызывает огромное число вопросов, но главный состоит в следующем. А зачем нам вообще это нужно? На нас, конечно, сейчас сразу посыплются камни, но давайте быть честными.

Если обитатели иных планет более разумны, чем мы, им, очевидно, неинтересно с нами связываться, или же мы представляем для них какой-нибудь частный случай, находящийся в ведении профессионалов - вроде ихтиологов, изучающий новый вид рыб. При таком раскладе они не отвечают не потому, что не могут, а потому, что не хотят или не видят в этом особой надобности. Хуже того, если они агрессивны, то мы совершенно напрасно представили им всю информацию о себе. Это первый вариант.

Второй. Если они значительно или совсем немного тупее нас, то, по понятным причинам, у них те же сложности, что и у нас самих, а, значит, вероятность встречи мизерна. Помимо прочего, в таком случае, они неинтересны уже нам, потому что какой прок в том, чтобы встретить дурака? разве что ради развлечения, не более, ну, или просто ради расширения научных знаний.

И третий. Если они опережают нас в развитии относительно чуть- чуть, то весьма странно предполагать, будто они станут с нами чем-то делиться. В такой ситуации они будут делать все, чтобы сохранить свое преимущество, и даже, если они сверхдобродетельны, не факт, что мы от сотрудничества с ними приобретем больше, чем потеряем.

И, в-третьих, современная картина мира сама по себе относительна. Чего стоят хотя бы концепция идеальной настройки или споры вокруг того, что было до Большого взрыва! В действительности нам неизвестно настолько много вещей, а также их сути, что голова идет кругом от того, что с нами будет, когда нужные знания у нас появятся. Хотя опять же резонен вопрос о том, произойдет ли это когда-нибудь в принципе.

Но зачем мы все это написали? Все эти проблемы, как кажется на первый взгляд, носят частный характер и являются предметом озабоченности группы специалистов, но не широкой общественности. И даже если они порой и приобретают более значительный размах, это вряд ли что-то меняет. Тем не менее, мы полагаем, что это не так. Все наши рассуждения по поводу Вселенной демонстрируют одну простую вещь - мы думаем так потому, что находимся именно на Земле, а также вследствие уже указанной человеческой природы.

В конце концов, откуда нам знать, что найденные нами мировые константы таковы? Почему мы считаем, будто инопланетяне наделены той же логикой, что и мы сами? Правда ли то, что Вселенная бесконечна или это просто наши наблюдения свидетельствуют в пользу данного утверждения? Вопросы можно множить, но факт остается фактом. В силу совершенно уникального хода развития событий мы оказались там и с тем, чем сегодня и располагаем. Точка. Ничего другого у нас нет и быть не в состоянии. Мы застряли - по крайней мере, пока - на этой планете без каких-либо шансов узнать что-нибудь, что бы отклонялось от нашего здешнего, земного опыта. Антропный принцип снова доказывает свою правоту.

Что бы ни приготовило нам будущее, мы должны признать, что эксперимент, назовем это так, с органической, а другой мы не знаем, жизнью и шире или уже - с разумом - на нашей планете в реальности ничего не доказал, потому что проведен он всего один раз, а по критериям научной истинности этого явно недостаточно. Мы живем, чувствуем, думаем и ведем себя так просто потому, что мыслить, переживать и совершать какие-то иные поступки не способны. И Земля, затерянная непонятно где - если во все стороны бесконечность, то можно признать наш дом центром - всего лишь одна из очень большого числа прочих небесных тел. Не выдающаяся, но уникальная.

И последнее, хотя, наверное, с этого стоило начать данную главу. Антропный принцип предполагает, что мы имеем дело с тем, что нам знакомо. Мы попросту не знаем другие формы жизни, кроме нашей собственной, т.е. основанной на углероде. Даже если бы буквально перед нашими глазами были бы иные способы существования - а на этот счет не раз спекулировали, например, по поводу кремния - мы вряд ли бы их зафиксировали. Тот факт, что сами мы бытийствуем, а значит, и мыслим совершенно конкретным образом, неизбежно делает нас слепыми ко всему, что хоть как-то и в чем-то отличается от нас самих.

Это имплицитно имелось в виду, когда мы писали и о человеческой физиологии, и о культуре, и о физическом расположении людей во Вселенной. Но то же самое касается и последней. Подчеркнем это снова, мы не в курсе, есть ли какие-то параллельные ее версии или, скажем, иные измерения. И мы никогда не узнаем этого из-за того, что обитаем в данных, а не в каких-либо других условиях.

Ученые, как, впрочем, и все остальные, склонны забывать об этом, потому что - опять и вновь - ничего иного нам и не дано в принципе, ну, и, кроме того, вследствие своей надменности и высокомерия, непонятно чем обусловленных. Поэтому любые наши знания с необходимостью неполноценны и ущербны, более того, они представляют собой местечковые представления об устройстве нас самих и мира вокруг нас, снова предоставленного нам в единственном экземпляре.

Разумеется, это не означает того, что когнитивная деятельность человека не должна претворяться в жизнь, но лишь то, что она изначально обречена на провал - естественно, в рамках абсолюта. И это в который раз возвращает нас к нашему невежеству. Достаточно только признать, что мы не способны на достижение истины, что наши знания обязательно будут частичны и обусловлены нашим местом во Вселенной и его свойствам, как все приобретает более разумный и взвешенный оттенок. В конце концов, этого не так уж и мало, но, увы, не столько, чтобы кичиться своими достижениями.

Последний раздел получился коротким не потому, что нам больше нечего сказать, но из-за того, что дополнительные слова и предложения вряд ли бы что-то существенно изменили. Подытоживая, можно сказать, что место, более точно - позиция, которую мы занимаем, обязательно сказывается на том, что и как мы думаем по поводу окружающего нас мира - от земного микроуровня до вселенских масштабов метанарратива.

Предыдущие размышления были призваны, как теперь нетрудно догадаться, показать, что человеческое знание излишне ущербно, чтобы мы могли ему в полных мере и степени доверять. Оно подводит нас буквально на каждом шагу, вставляя не просто палки, но бревна в наши чересчур хлипкие и хрупкие колеса. Но это нас не останавливает, и люди наивно полагают и даже верят, что им что-то известно. Для тех, кто пока еще не убедился в нашей правоте, мы должны предоставить последнее доказательство, обещанное нами в самом начале, а именно вопрос о соответствии.

Подойдите к зеркалу и убедитесь в том, что оно «работает» неправильно. В идеале - так, по крайней мере, предполагается - оно должно отражать вещи и явления асимметрично. Но почему мы так решили? Ладно бы искусственно созданные поверхности, предназначенные для прихорашивания, функционировали не так, как это наблюдается в действительности, но то же самое верно и в отношении их вполне естественных, природных «коллег».

Зеркальность отражения - вопрос далеко не праздный. Можно, конечно, вслед за Д. Юмом сказать о том, что бытие существует исключительно в восприятии, и тем самым стать кромешным солипсистом, но это не решение проблемы. Есть вариант марксистов, которые - и это, кстати, свойственно, всем ученым - считают, что их концепций и теорий более чем достаточно для того, чтобы верно описать реальность, но и это не удовлетворительная предпосылка. И мы надеемся, что это стало ясно из выше приведенных соображений. Кроме того, имеются идеализм, указание на Бога и прочее философское и научное наследие.

Не так давно автор этих строк встретил очередное объяснение гибели «Титаника». Мол, рулевой среагировал на команду повернуть так, как это было принято на парусных судах, т.е. истинно зеркальным способом, тогда как надо было поступить ровно наоборот, а именно «неправильно» отразить реальность.

Ложность и истинность сами по себе представляют собой очень спорные категории. Во многих отношениях они всего лишь на всего демонстрируют склонность той или иной культуры приписывать вещам определенные атрибуты, без того, чтобы действительно что-то отражать. Отчасти они отсылают нас к нашей человеческой природе. В некоторой степени они являются продуктом работы нашего разума и эволюции. И т.д. Но кроется ли за ними что-то, превышающее все это, т.е. говорят ли они что-то об окружающем нас мире по-настоящему?

Давайте рассмотрим один пример. Сегодня, в век массового производства, все те, кто имеет дело с плодами его труда, воспринимают товары как идентичные друг другу. Но так ли это? На поверхности, разумеется, да. Скажем, мобильный телефон какой-либо марки и артикула в точности воспроизводит аналогичный ему аппарат. В этом не может быть никаких сомнений. Но на глубинном уровне мы лишь тешим себя иллюзией. Даже не принимая во внимание уникальный опыт той или иной вещи, а равно ее расположение в пространстве и времени, один сотовый не является копией другого. Абсолютно точной калькой всегда был и будет сам этот предмет.

Человек имеет склонность к обобщению. Так, все мировые языки - вне зависимости от того, когда они существовали - описывают не мир сам по себе, а то, что мы в нем выделяем. То же самое касается научных теорий - они всегда имеют дело с упрощенной, выхолощенной реальностью, что, заметим, лишает их некоторой ценности. Реплики товаров массового производства только считаются таковыми, потому что у них хотя бы разный молекулярный состав.

То, что мы знаем о реальности - это то, как мы ее отражаем в собственных глазах. И потому центральным становится вопрос о соответствии. Однако если последнее возможно только в весьма приблизительном виде, то что нам тогда известно?

Несмотря на несколько пессимистический настрой всего предшествующего текста, не стоит впадать в отчаяние. Да, мы обладаем весьма спорной информацией о мире, но иного-то нам в любом случае не дано. Будь на нашем месте какие-нибудь другие существа, они столкнулись бы ровно с теми же проблемами, что так сильно изводят нас самих. Единственный - или в зависимости от предпочтений любого иного рода или его отсутствия - кто бы не страдал ни от чего подобного, был бы Бог. И даже его постулирование вызвало бы некоторые подозрения.

Тот факт, что совершенно точной калькой может быть только сам исходный предмет, на корню уничтожает любые попытки адекватного и строгого отражения мира. Потому что последнее остается именно собой, не той вещью, которая воспринимается и осмысливается, а лишь ее подобием. Нас, конечно, могут упрекнуть в том, что никакой альтернативы ни у человека, ни у кого-либо иного попросту нет, а, значит, имеющееся в нашем распоряжении вполне сгодится. И это вполне справедливо.

Однако верно также и то, что нужна вторая, третья, четвертая - сколько потребуется - Вселенная для того, чтобы наверняка сказать, что мы действительно знаем ее. Более того, мы должны быть ею. В противном случае к чему это бесконтрольное размножение? Оставляя в стороне поэтическое сравнение человека с целым мирозданием, на выходе у нас ничего нет, точнее, то, что имеется, весьма смутно отражает то, что мы хотим. Но что же тогда нам делать?

Увы, но мы не способны предложить сколько-нибудь действенной альтернативы. Единственное, что мы желали бы сообщить, сводится к следующему. Ученые, а равно и обыватели должны усвоить для себя одну простую истину. Все их теории, концепции, построения, модели и сооружения являются тем, что они и есть, т.е. попросту отражением, но не настоящим знанием. Нет никакого соответствия между ними и реальностью, а лишь грубое приближение, причем степень черствости последнего сама по себе нуждается в оправдании.

Более детально мы займемся этим вопросом во второй главе, но пока заметим следующее. Мало того, что никто из людей не в состоянии толком что-то знать о реальности, мы, тем не менее, мним себе, будто существующие ныне способы извлечения сведений о мире, значат больше, чем все альтернативные им. На каком-то этапе научного прогресса мы все уверовали в его силу и мощь, что в итоге вылилось в отрицание любых иных вариантов постижения действительности. И это, мягко говоря, странно.